В школьном курсе истории основной упор делался на критику предшествующего режима, а не на изучение истории, если не народа, то хотя бы государства и его институтов. Теперь прошлое стало для меня настоящим, и я его боялся.

Самое, пожалуй, забавное, что я боялся не чего-то и тем более не кого-то конкретно, а так… вообще. По принципу «как бы чего не случилось». Грустные мысли на Руси обычно кончаются одним и тем же. Я оказался не исключением и смирился с суровой действительностью при посредстве бутылки водки, в компании портного Фрола Исаевича.

По будням Котомкин много работал, зато по выходным оттягивался по полной программе. Наше с Алей появление в доме, внесло, как говорится, свежую струю в их обыденную провинциальную жизнь. Мне тоже было интересно понаблюдать изнутри бытовые подробности нарождающегося «среднего класса».

После всех кровавых приключений, случившихся со мной в последние дни, хотелось тишины, покоя и нормальных человеческих радостей.

Воскресный день портной патриархально проводил в кругу семьи. Ходить в простонародный кабак ему было не по статусу, рестораций и трактиров для среднего класса в городе тогда еще не было; оставалось два выхода – пить одному или со своей ровней – владельцами лавок или такими же, как и он, предпринимателями.

Хотя официально я его ровней не был, но и барином себя до конца не ощущал. Так что пока моя Аля и его дочь Дуня готовились к посещению «вечерни», мы с портным мирно сидели за столом, пили настоянную на травах и ягодах водку и болтали о самых обыденных вещах: судьбе России, войне с турками и французами, подлости и жадности чиновников, курсе ассигнаций относительно серебряных рублей и правильном, честном реформировании государственного управления.

Все это время Аля, тайно от меня, готовилась к выходу в свет. Она нарядилась в экстравагантное платье княгини с глубоким декольте, набросила на плечи крестьянский цветастый платок, вплела в косы яркие ленты и вознамерилась поразить своей красотой город Троицк.

Пускать девушку в таком виде на посмешище мне не хотелось, пришлось долго объяснять несоответствие ее наряда. Убедить ее одеться в скромное платье мне удалось, но удовольствие от культпохода в церковь у нее пропало.

Наконец Котомкины со всеми чадами и домочадцами ушли к богослужению, а я остался дома. Теперь, утратив последнее свое прикрытие, парчовый халат, я стал «невыходным».

Второй раз надевать вчерашний казакин я категорически не хотел, чувствовал себя в нем как огородное пугало. Мое новое платье должно было быть готово только на следующий день, и пока мне пришлось искать развлечений в портновском подворье.

Я взял саблю и опять пошел навестить еще одного добровольного узника, Ивана.

Когда-то, поступив в мединститут, я, чтобы избежать нудной общефизической подготовки, решил заняться каким-нибудь необременительным видом спорта, что давало право на зачет по физо.

Пока я собирался и примеривался, свободные места остались только в секции фехтования. Тренер, очень милая молодая женщина по имени Татьяна Евгеньевна, мне приглянулась, и это решило мою спортивную судьбу.

Фехтование оказалось занятным видом спорта, и я даже им увлекся. За два года мне почти удалось выполнить норматив первого спортивного разряда, и останься я в институте, кто знает, каких бы успехов добился бы к шестому курсу.

Теперь, попав в эпоху холодного оружия, я решил, что стоит восстановить порядком утраченные навыки фехтования. Тем более, как я уже говорил, попавшаяся мне сабля была почти в два раза тяжелее и на пять сантиметров короче спортивной.

В сенном сарае было тихо и пусто. Иван спал, закопавшись в сено, на самой верхотуре. Я не стал его будить и занялся отработкой приемов нападения и защиты, приспосабливаясь к габаритам оружия.

Я старался все делать по возможности тихо, но все-таки разбудил солдата.

Он съехал с сенной кучи вниз и приветливо со мной поздоровался. Сегодня он улыбался детской обезоруживающей улыбкой, его лицо утратило жесткое выражение и, несмотря на многодневную рыжую щетину, не выглядело разбойничьим.

– Ну, как тебе здесь? – спросил я.

– Пока хорошо. Кормежка справная.

– Не боишься?

– Как не бояться, боюсь. А ты что ли очень храбрый?

– Не очень, – сознался я. – Иван, я хочу тебе помочь, да не знаю как. Власти у меня нет, знакомств в городе тоже, хозяин наш – сам крепостной на оброке, ему влезать в твои дела резона нет. Спасибо, хоть согласился приютить.

Иван внимательно слушал меня и глядел не мигая.

– Расскажи про себя, что сочтешь возможным, попробуем вместе придумать, что делать дальше.

Я сделал длинную приглашающую паузу, но он по-прежнему молчал.

– И учти, – добавил я, – что я очень долго не жил в России и не знаю здешних правил и порядков…

– Хитришь ты что-то, барин, – раздумчиво произнес он. – Из какого такого ты далека, что сам никого не знаешь, а тебя даже нечистые знают. Вон и хозяин по одному твоему слову беглого прячет…

– Начнем с того, что я не очень настоящий барин. Попал я сюда случайно. Как, объяснять не буду, ты все равно не поймешь. Зачем, сказать могу. Мне нужно мне найти одного человека, твоего тезку, тоже Ивана. Здесь я живу как лекарь, лечу портновскую дочку, ну, и еще пару человек…

– Так ты, барин, не офицер?

– Нет, не офицер.

– И не помещик?

– Нет.

– Может, ты и не из благородных?

– Во всяком случае, не из тех, кого ты называешь благородными, – для чего-то уточнил я, не пожелав считаться в его глазах, «неблагородным».

– А почто бороду бреешь?

– Мода у нас такая, – чтобы прекратить допрос, ответил я, предположив, что слово «мода» солдату неизвестно.

– А как же ты, коли не офицер, а лекарь, шашкой пересек древко у бердыша? – поймал меня на противоречии Иван.

– А что, только офицеры и помещики владеют саблей?

– Ясное дело, что не купцы и не лекаря, – пренебрежительно к такой неблагородной категории граждан отозвался беглый солдат.

– Значит, я такой лекарь, который умеет махать саблей.

– А может, ты и хвехтовать умеешь?

– Умею, и думаю, что получше твоего, – самоуверенно сказал я. Моя тренер Татьяна Евгеньевна уверяла, что толковый третьеразрядник вполне смог бы заколоть непобедимого д'Артаньяна, настолько вперед ушла технология фехтования по сравнению со старыми временами.