— Поскольку я неделю проболтался в бегах, я должен торопить это дело?
— Совершенно верно. Думаю, что спешка и в интересах Митцинского. И вот здесь начинается, Георгий Давыдович, самая крупная игра. Ее результаты важны для всей России. От успеха ее зависит, будет ли Кавказ в случае восстания подавлять лишь внутреннюю контрреволюцию либо придется обороняться против турецко-французской интервенции.
— Это что-то новое, Евграф Степанович. Такое — на мои плечи? Я ведь пока... хил духом и телом, голодаю.
— Не время кокетничать, Георгий Давидович, — тихо, жестко остановил Быков. — От ваших усилий во многом зависит, пойдет ли Грузия по пути самоопределения, политической и юридической свободы, либо опять, в который раз, грузинам придется своей кровью утолять территориальную жажду халифата.
Гваридзе сглотнул, хотел что-то сказать, но промолчал, впившись взглядом в бледного, необычайно серьезного Быкова.
— Давайте как следует разберемся, — продолжал Быков. — Насколько мне известно, ЦК не очень-то посвящал вас в закордонные планы. Кроме того, их главные прожекты состряпаны уже после вашего ухода. Ситуация чрезвычайная.
С началом восстания в Чечне Реуф-бей готов пропустить через Турцию войска Франции и Англии на помощь восставшим. Константинополь пестует грузинскую колонию из эмигрантов. Это мощная вооруженная группировка, господа бывшие ждут своего часа. Сразу же вслед за французами и англичанами Турция бросает через границу это грузинское ядро. Его, как родственное по крови, поддерживает контрреволюция Грузии. Халифат тут же, пользуясь моментом, набрасывает на шею Грузии колониальную петлю, пока французы и англичане с боями прорываются к грозненской и бакинской нефти.
Именно для этого Реуф-бей заигрывает с братьями-единоверцами Омаром и Османом. У Митцинского в Хистир-Юрте безвылазно сидит эмиссар халифата. Чем сильнее разгорится восстание в Чечне и Дагестане, тем сложнее будет России пробиться через этот пожар на помощь Грузии.
Гваридзе завороженно слушал, отчетливо понимая, в какую смертельно опасную круговерть втягивал его с неудержимой силой этот небольшой, вылитый, казалось, из железа человек. Быков, почуяв неладное, замолчал, присматриваясь к неподвижному Гваридзе.
— Продолжайте, — с усилием сказал Гваридзе.
— Теперь присмотритесь сюда, — сказал Быков, взвешивая на ладони брошюру «Ислам и Россия». — Это недоношенное идейное дитя господина Церетели. И выродил он любопытнейшую мысль.
«...Турецкий ислам всегда был врагом независимости Грузии. Он переломал ей ребра, отнял и ободрал тело и завязал колониальную петлю на шее. Его глобальный план: уничтожение грузинской и армянской наций».
Каково? Довольно точный анализ ситуации. Но какой делается вывод? Церетели просится в вассалы к Франции, молит о протекторате. Ему не по нраву турецкая петля на шее, его больше устраивает французская!
Заметьте, Георгий Давыдович, брошюра только что издана мизерным тиражом в подпольной тифлисской типографии лишь для сторонников Церетели, ибо идейные близнецы Жордания и Ромишвили готовы сосать молочко только из-под турецкой волчицы.
Наша задача — клином вбить эту брошюру в сердцевину комитета. Это раз. Второе потрудней: надо убедить Кемаль-пашу в том, что брошюра является боевой программой единого комитета, а значит, турков, при переходе границы встретят не цветами, а совместным французско-грузинским зарядом картечи.
— Не слишком ли много вы от меня хотите? — через силу спросил Гваридзе.
— В самый раз, — успокоил Быков, — и не от вас, а от нас с вами. Давайте-ка мы, Георгий Давыдович, одно письмецо обмозгуем. Я тут черновик набросал. Вы сами во французском сильны? В какой мере владеете?
— Читаю и пишу.
— Это очень важно. Слушайте и по ходу прикидывайте, как оно по-французски прозвучит.
Быков вынул из стола лист бумаги и, поглядывая на Гваридзе, стал читать:
— «Братья грузины! Я, Гваридзе Георгий Давыдович, член ЦК национал-демократов, посланный в Чечню инспектором от париткомитета, прибыл сюда и пишу вам. То, что я увидел здесь и узнал, переполнило меня гневом и тревогой за судьбу матери-Грузии.
Братья! Вас обманывают! Халифат навьючит вас оружием, как ослов, чтобы на ваших спинах въехать в Грузию и затянуть на ее шее колониальную петлю.
Турки боятся России, которая двинется на помощь Грузии. Поэтому халифат готовит в Чечне пожар восстания, чтобы России было не до вас. Вспомните реки крови, которыми омыта свобода Грузии, добытая в битвах с турецкими янычарами, вспомните трагедию армян и болгар, вырезаемых турками.
Мусульманский халифат никогда не примирится с соседством свободной, христианской Грузии. Вас натаскивают, как охотничьих псов, чтобы устроить травлю вашей Родины.
Опомнитесь и подумайте хорошо, что скажут о вас дети и внуки, став турецкими рабами с вашей помощью.
Лишь Франция, колыбель европейской цивилизации, чьи корабли стоят в Черном море, поможет Грузии противостоять нашествию халифата!
Колонист! Готовься вернуться на Родину с турецким штыком. Но, ступив на нее, развернись и вонзай штык в турка, который стоит ближе к тебе! Знай, за твоей спиной — собрат француз, готовый прийти на помощь!
Я не умею красиво говорить. Наш вождь Церетели сказал об этом лучше меня. Посылаю к вам его мудрое, пламенное слово «Ислам и Россия». Вся Грузия уже знает эти слова и готова встретить турков зарядом картечи. Она проклянет вас, отвернется и плюнет на ваши могилы, если вы вернетесь на Родину собаками в турецких ошейниках.
Опомнитесь, братья, и хорошо подумайте, для чего вас готовят!
Это письмо — третье по счету, которые мы отправляем вам разными путями. Какое-нибудь дойдет до вас. Рядом с моей подписью стоит подпись советника французского генштаба. Его правительство гарантирует нам свою помощь в борьбе с проклятым халифатом».
Быков закончил, осторожно положил письмо на стол. Гваридзе сидел, отрешенно уставившись на лампу. Над ней трепетала, билась о стекло серая молевая бабочка, тончайшая пыльца оседала на стол.
— Вот таким образом, Георгий Давыдович, — наконец нарушил молчание Быков. — Отладим, отточим его с вашей помощью. А потом, когда запомните текст, как отче наш, предстоит вам явиться к Митцинскому, написать письмо и, предварительно прощупав француза, добыть его подпись на письме. Оно для него будет бальзамом на душу. Как полагаете?
— Согласен, — медленно отозвался Гваридзе.
— Потом вы запечатаете письмо в пакет, туда же — брошюры Церетели, и связник Митцинского отправляется с пакетом за кордон. Для Митцинского, естественно, в пакете находится прекрасный отзыв о положении дел.
Дальше уже наша забота. И состоит она в том, чтобы связник вместе с пакетом попал в руки турецких пограничников, а пакет — на стол Кемаль-паши. Тем самым мы откроем глаза президенту на тайные делишки его великого визиря, подбросим яблоко раздора. Пусть обладают. Как видите, все оч-ч-ень гладко у нас получается. На бумаге.
Быков прикрыл набрякшими веками глаза. На скулах медленно вспухли и пропали желваки.
— А если Митцинский попытается проверить содержимое пакета?
— Проверять отзыв инспектора, который рассиропился в восторгах? Кроме того, сдал склад оружия в подтверждение своих восторгов? Во-вторых, где ему искать для проверки переводчика-грузина в спешке? А в-третьих, мы позаботимся, чтобы связник «зайцем гнал» к границе, без отдыха и проверочных потуг. Ему будет не до проверок, даже если он и получит указ Митцинского на этот счет.
Сегодня отдыхайте. А завтра мы вас со всеми осторожностями в ближайший лесок переправим. Оттуда и двинетесь к Митцинскому под нашим контролем, чтобы, упаси боже, чего не стряслось.
— Можно идти? — спросил Гваридзе. Осторожно поставил пустую кружку на стол. У него слипались глаза, с хрустом дожевывал сухарь с маслом.
— Еще минуту, Георгий Давыдович, — попросил Быков. — Давайте решим вопрос с вашим семейством. Уходите ведь. Переселим их в Грузию или...