— Но ведь это даже не пирамида, а только её проволочные очертания! — Я был абсолютно убеждён в бессмысленности подобного опыта, не хотел тратить на него время.

— Только не вздумайте облучать семена своей энергией, — как ни в чём не бывало продолжал Йовайша. — Когда первые семена прорастут, вы должны подсчитать и зафиксировать на бумаге точное количество проростков в опытной и контрольной чашечках. О результате расскажите мне.

— Игорь Михайлович, а почему бы вам самому не поставить этот опыт?

— Уже поставил. И хочу сравнить свой вывод с вашим. Поручаю это дело вам, потому что вы честный человек, не станете подгонять результат к тому, что желаемо. Не так ли?

Я кивнул. Хотя ужасно не хотелось браться за это, казалось, пустопорожнее занятие.

Каково же было моё изумление, когда через неделю почти вся пшеница, находившаяся в чашечке под макетом, дружно взошла. А в контрольной проклюнулось лишь несколько семян.

И вот пирамиды — одно из семи чудес света — были рядом.

— Тем, у кого повышенное давление, гипертония, не советую спускаться в пирамиду Хеопса, — сказала Магда. — Заболит голова, бывали несчастные случаи. Кто решился, идите за мной.

Голова у меня заболела сразу. Отделившись от своей группы, я не спеша шагал к пирамиде. У её основания клубились толпы экскурсантов. Какие-то школьники играли в волан. Щелкали затворы фотоаппаратов, стрекотали кинокамеры. Араб заманивал девушек-американок фотографироваться на величественном верблюде, обряженном в изукрашенную попону с колокольчиками.

Чем ближе я подходил к пирамиде, тем больше народа толпилось вокруг. И тем сильнее разбаливался затылок.

Левее, на отшибе виднелась большая стационарная палатка с японским флагом наверху. Очевидно, здесь базировались те самые учёные-археологи, о которых месяц назад писали в газетах, что они при помощи новейшей лазерной аппаратуры просвечивают толщу пирамиды в поисках ещё не открытых пустот.

Сейчас у этой палатки было безлюдно и тихо. Боль в затылке прошла. Не дойдя до неё нескольких шагов, я повернулся лицом к пирамиде Хеопса, вытянул ладонь, закрыл глаза.

Шарящим движением слева направо, вверх-вниз ощупывал всю мощь этого потока энергии. Грани отталкивали, плоскость притягивала, словно магнит. Усилием воли перевёл фокусировку своего умозрения с поверхности в глубь. И перед внутренним взором из темноты стали проявляться смутные очертания узких лазов, прерывистых наклонных штолен, заваленных глыбами, опустелых камер. Вдруг всплыло помещение, забитое тесно уложенными одинаковыми предметами. Длинными, толстыми, с торчащими изнутри ручками. Они были деревянными, эти ручки... Я ещё немного сдвинул фокусировку и не столько увидел, сколько понял: свитки папирусов, библиотека!

Ладонь покрылась капельками пота. Вытер её платком и, ошеломлённый своим открытием, пошёл к сфинксу. Если это библиотека, если это действительно так, человечеству ещё предстояло прочесть то, что египетские жрецы доверили вечности.

Было чувство, что я сам только что находился в затхлом помещении, чуть ли не дотрагивался до свитков, покрытых толстым слоем пыли.

— Бакшиш! Бакшиш! — орал на Сашу Петрова владелец верблюда.

Как выяснилось, он требовал денег только за то, что Саша сфотографировал своего шефа и его Наталью Георгиевну на фоне разукрашенного животного.

И Саше пришлось откупиться. Он вынул из кармана сигареты «Космос», отдал.

Араб был недоволен.

— «Мальборо»! — требовал он, вертя в руках незнакомую пачку.

Верблюд свысока смотрел на эту сцену, жевал своими скептическими губами, явно собираясь харкнуть.

Пришлось увести от греха подальше всю компанию к сфинксу.

— Вы ничего не потеряли, оттого что не спускались с нами в пирамиду, — сказала Наталья Георгиевна. — Крутая лестница, короткая галерея, духота.

— И, действительно, головная боль, — подтвердил Сергей Петрович.

Без отвалившейся короны, без бороды, с избитыми ядрами наполеоновских пушек каменными щеками, сфинкс имел жалкий вид. Он был меньше и ниже, чем казалось по репродукциям.

От пирамид потянулись чёрные конусы теней. За них заходило солнце Египта. Непривычное. Как бы состоящее из белой, раскалённой плазмы.

«Пожить бы здесь спокойно хоть неделю-другую, — думал я, возвращаясь к автобусу, — обследовать со всех сторон не только пирамиду Хеопса. Но даже если б это когда-нибудь удалось, кто мне поверит? Можно было бы точно найти то место, где находится хранилище папирусов. Кто знает, какие тайны, какие знания хранит эта библиотека? Каковы свойства самих пирамид, если всего лишь проволочный каркас макета стимулирует всхожесть семян?»

Собираясь войти в автобус, увидел вдали знакомое лицо в группе молодёжи, шествующей за своим гидом.

— Джованна!

Девушка обернулась, подбежала.

— Оказывается, идём параллельным курсом! — сказала она.

— Сколько вам лет? — спросил я.

— Двадцать один.

— Слушайте меня внимательно, — я пригнулся к её уху. — Вот здесь, в пирамиде Хеопса, при вашей жизни будет открыта библиотека. Запомните это.

— Откуда вам известно? — удивилась девушка.

— Когда откроют, вспомните обо мне. Пусть в городе Флоренции хоть один человек знает. До свиданья.

— Но мы увидимся в Москве?

Я кивнул и стал подниматься в автобус.

— У вас уже здесь знакомые! — констатировала Магда, которая пересчитывала вернувшихся и рассевшихся по местам экскурсантов.

Автобус тронулся в путь.

«Зачем я расхвастался? — подумалось мне. — Отчего внезапно пришло это знание, что библиотека скоро будет открыта?»

Я был обескуражен, досадовал сам на себя и в то же время по опыту знал: подобное озарение никогда не обманывает.

Автобус привёз всех в отель.

Саша, улучив момент, когда мы вдвоём поднимались в лифте, вдруг вымолвил:

— Знаете, Артур, только сейчас я понял, в каком я дерьме. Я ведь бывший детдомовец, все хотел выбиться в люди. И вот довыбивался — я ведь, что называется, «стукач» при нашей компании...

После ужина подошёл руководитель группы Сергей Петрович. Оказывается, он в душе верил в Бога, терзался какими-то грехами, о которых глухо сказал: «Эх, Артур, на мне каинову печать ставить негде...»

«Что мне с ними делать? Что делать с собой? — думал я, складывая вещи в темно-вишнёвую сумку. — Вернемся в Москву — все разбегутся по своим путям. И всё пойдёт, как прежде. А ведь рычаг найден. Нужно как можно скорее обучать всех тому, чему я научился. Только с этого конкретного дела — раскрытия духовных возможностей — начнётся конкретное перерождение внутри каждого. Если каждый начнёт с себя, изменится весь мир».

Снова, уже который раз в жизни, ощущал на своих плечах тяжкий груз ответственности. Чтобы не согнуться под ним, нужно было знать и понимать многое. А я знал и понимал лишь одно: тайна бытия неисчерпаема. Чем больше познавал, тем больше возникало вопросов. Но по-другому и быть не могло. Я всегда руководствовался словами своего любимого Гёте: «Человек должен непоколебимо верить, что непостижимое постижимо, иначе он ничего не сможет исследовать».

«Почему не уходит из головы этот мальчик у бензоколонки? Зачем геологи вывели меня к штольне в горах? Почему последнее, что я увидел тогда в Сухуми, была именно надпись на ящике с апельсинами «Egypt».

Всё, что случилось раньше, и всё, что происходило сейчас, несомненно, было связано, подспудные причины порождали явные следствия.

Поздно вечером на самолёте Ту-154 туристская группа вылетела в Москву. Я сидел в кресле, глядя в иллюминатор на исчезающие огни Каира. Чувствовал: во мне фокусируется простая цель, ради достижения которой не жалко положить жизнь.

1990—1991