Делла Спринг

Однолюбка

1

— Ну почему именно Санта-Хуанита?! — простонала Мэри Вигэм. Хотя она, готовясь к экзаменам на педагогическом факультете университета штата Аризона, среди прочих предметов изучала также и местную географию, но факт существования этой дыры каким-то образом от нее ускользнул. С железнодорожным и автобусным сообщением до Санта-Хуаниты дело обстояло плачевно.

В данный момент она еще сидела в отлично кондиционированном вагоне люкс экспресса компании «Амтрак», мчащегося из Феникса в Таксон. Но что ждет ее потом? Скорее всего, придется вспомнить о мытарствах, выпавших на долю ее предков, осваивавших Аризону. Жара, кактусы, скалы, пыль и затерявшаяся посреди всего этого Санта-Хуанита.

Мэри Вигэм усмехнулась. Никто не мог бы упрекнуть ее в недостатке оптимизма. Но то, что под занавес карьеры на ниве просвещения — и практически перед самым прыжком в новую жизнь — Мэри заставили проводить дисциплинарное расследование проступка какой-то несчастной учительницы, выглядело так, как если бы человеку, собравшемуся лететь на Луну, накануне полета докучали информацией, что кролики сожрали всю капусту в его огороде.

Сравнение явно хромало, и Мэри снова усмехнулась. Если учитель допустил нечто противоправное по отношению к детям — это в Соединенных Штатах дело нешуточное. В большинстве случаев жалобу подают родители, но в Санта-Хуаните произошло иначе.

Мэри достала из чемоданчика папку, чтобы поосновательнее ознакомиться с делом, из-за которого она не сможет сегодня вечером показать свою квартиру следующему съемщику.

В «карликовой школе» Санта-Хуаниты — всего два учителя и сорок три ученика — учительница дала пощечину маленькому Панчо. Конфликт произошел из-за драки, затеянной Панчито, когда другие дети обозвали его «ублюдком» и «метисом».

К сожалению, это происшествие попало в прессу. Газета «Аризона дейли ньюс» подняла в длинной статье общую проблему компетентности современной педагогической подготовки, в результате которой учителя прибегают к таким примитивным методам. Кроме того, автор статьи счел событие в Санта-Хуаните настолько шокирующим, что им, по его мнению, просто обязана заинтересоваться «Лига борьбы за права дискриминированных слоев населения». Панчито был наполовину индейцем, наполовину мексиканцем, но слово «метис» вполне можно классифицировать как дискриминационное.

В качестве ответа на поставленный в конце статьи вопрос, что же конкретно собираются предпринять в Фениксе органы управления образования, и последовавший затем телефонный звонок испуганного пресс-секретаря губернатора Мэри Вигэм и сидела сейчас в этом поезде.

При просмотре пока еще тонкой папки она в первую очередь отметила, что Панчито никак нельзя было назвать незаконнорожденным «ублюдком». Его отец, индеец-навахо, был еще до рождения Панчито женат на его матери-мексиканке.

Итак, Мэри сделала первую пометку.

Вторая пометка касалась личности учительницы. Мисс Бритте Димэгон было тридцать четыре года, и она считалась очень уравновешенной, иначе управление образования не послало бы ее в «карликовую школу», ведь преподавание в такой школе — не сахар.

За Бриттой Димэгон никогда ничего необычного не отмечалось — ни частых болезней, ни вспышек темперамента. Так почему же спокойная, опытная учительница влепила затрещину этому маленькому полуиндейцу или полумексиканцу?

Мэри захлопнула папку. Она надеялась завтра утром узнать все подробности инцидента. Если ей удастся на обратном пути, в поезде, составить заключительный отчет, то уже завтра вечером она сможет свободно заняться подготовкой к путешествию в новый и, хотелось надеяться, прекрасный мир…

— Огонька не одолжите? — растягивая по-техасски слова, спросила женщина, сидящая по другую сторону прохода у окна. Мэри, передавая зажигалку, почувствовала, что леди явно переборщила с духами.

Пока Мэри получала назад свою зажигалку, она успела дать оценку своей попутчице. Конечно, настоящей леди ее нельзя было назвать. На вид лет тридцать пять, в застиранных джинсах на размер меньше, чем требовалось, — фунт или два нависали над ремнем. Украшенный рюшками вырез блузки в деревенском стиле тоже был низковат, непричесанные волосы на тон сильнее, чем надо, высветлены, а лицо слишком потрепанное жизнью для такой молодежной упаковки. «Леди» глубоко затянулась сигаретой и без всякого стеснения закинула ноги на второе сиденье так, что ступни оказались в проходе.

— Благодарю! — сказала она.

Мэри ответила вежливой улыбкой, спрашивая себя, почему столь остро реагирует на эту безвкусно наряженную красотку. Ведь обычно она считала, что каждый волен веселиться на свой манер.

Она еще раз украдкой взглянула на женщину. Должно быть, ее отпугнули складки вокруг рта, разочарование, застывшее в чертах лица.

Мэри достала маленькое зеркальце и посмотрела на себя. Она увидела хорошенькое личико с улыбающимся ртом, вокруг которого не было и намека на угрюмые складки. Нет, она не хотела когда-нибудь походить на свою попутчицу.

Может, это и было главной причиной, по которой она сейчас, в двадцать восемь лет, решительно порывает со своим надежным положением госслужащей, чтобы еще раз начать все сначала.

Она посмотрела в окно на мелькающий плоский ландшафт, и сердце забилось от радости и волнения. Париж…

Для близких друзей в Фениксе ее отъезд в Старый Свет вовсе не был неожиданностью. Мэри выросла в Седоне, столице художников в сердце Аризоны, в краю красных скал, где почти в каждом доме есть художественная галерея или бутик и каждый третий житель либо рисует, либо ваяет глиняные фигурки. Еще в школьные годы Мэри фиксировала родные пейзажи в милых картинках, которые ее тетка продавала в магазинчике, торгующем произведениями искусства, а также всяким «китчем». Но потом Мэри встретила индейского скульптора Санчо Хуареса и впервые в жизни почувствовала, что значит самозабвенная преданность искусству.

В результате она начала учиться живописи, однако скоро вынуждена была признать, что с этого не проживешь, тем более если не хочешь идти на уступки. И, по здравому размышлению, перешла на отделение, готовящее специалистов по эстетическому воспитанию школьников, взяла в качестве дополнительного предмета английский язык и стала учительницей. Хотя работа и не доставляла ей полного удовлетворения, она считала, что педагог она хороший, да и теперь, работая в Управлении образования Феникса, неплохо справляется со своими служебными обязанностями.

И все же в ней всегда дремала мысль, что ее истинным призванием должна была бы стать живопись.

От дремы эта мысль очнулась тогда, когда в ее жизни появился Джошуа, молодой скульптор, следовавший своему внутреннему видению и предпочитавший голодать, нежели «лепить» симпатичные фигурки для туристов. Он хотел поехать в Европу, чтобы воочию увидеть великие шедевры искусства и почерпнуть в них вдохновение на монументальную скульптуру.

Ну а пока он, стало быть, голодал. Однако внешне выглядел так фанатично и живописно, что Мэри немедленно в него влюбилась. Он был мужчиной ее мечты — во всех отношениях, поскольку рассуждал о вещах, которые ей раньше тоже не были безразличны.

Что ж, в течение следующих трех лет Джошуа не пришлось больше голодать. Старый фабричный цех, в котором он жил и работал, превратился в студию. Об остальном — постель, еда и даже более-менее сносно поглаженные рубашки — заботилась Мэри. Она тоже возобновила регулярные занятия живописью. Но чувствовала, что это еще не искусство, а, в лучшем случае, ремесленничество. Ей также нужно было познать что-то новое, чтобы высвободить таящиеся способности.

И что сейчас? Полгода назад Джошуа выиграл конкурс на статую перед ратушей в Спрингвилле. Десять тысяч долларов — ровно столько, сколько требовалось им обоим, чтобы поехать в Европу. Отъезд через четырнадцать дней, первая остановка — Париж…

— Можно еще огонька? — Те же духи, но женщина, которой она протянула зажигалку, смотрелась совершенно иначе.