- Конечно. Я дам тебе карточку памяти. На ней копия всей необходимой информации по рейсу, досье экипажа и вся аудиозапись. Визуальная модель будет готова утром.

- Спасибо, Ром…

Через четверть часа я покинула отдел, унося с собой флешку с данными, которые предстояло тщательно изучить. Что-то мне подсказывало, что спать особо не придется, потому как я просто не смогу уснуть, не обрисовав себе наиболее полную картину катастрофы.

Идя по коридору, я вновь достала телефон и наконец набрала Настин номер. Она ответила почти сразу:

- Алло… Ксюша?..

- Привет, Насть, – сказала я. – Прости, не смогла до этого ответить.

- Ничего страшного, – отозвалась Настя и, немного, помолчав проговорила: – Ты ведь помнишь, что тебе сегодня еще нужно успеть к врачу?

При этих словах я сразу приуныла. Напоминание о том, что мне предстоит визит к психотерапевту, радовать никак не могло.

- Помню я, помню… – тихо проговорила я.

- Тебя отвезти?

- Нет, Насть, спасибо. Лучше встретимся уже в клинике. А оттуда поедем домой, если ты не против.

- Пусть будет так, – согласилась Настя и добавила чуть шутливым тоном: – Надеюсь, ты не задумала сбежать?

Усмехнувшись, я качнула головой и ответила:

- Черт… Ты меня раскусила…

Подыграть ей не получилось – ответ прозвучал слишком уж уныло. Просто мое настроение и загруженная мыслями голова не располагали к каким бы то ни было шуткам.

- Ксюш, я серьезно, – Настя сменила тон на более проникновенный. – Ты ведь и сама понимаешь, что лучше съездить.

- Понимаю, конечно… Прости, я задумалась о делах. В шесть часов я буду в клинике. Но без тебя даже на порог не ступлю!

Она в свою очередь тоже усмехнулась:

- Трусишка ты моя. Не бойся, я буду с тобой! Значит увидимся в шесть.

- Договорились. До встречи.

И я направилась в свой кабинет, чтобы забрать кое-какие вещи и хоть немного морально подготовиться к пресловутому визиту к врачу. Дело было даже не в страхе. Мозг уже включился в активную работу, и обрывать его деятельность чем-то сторонним, невеселым и тягостным, мне совсем не хотелось.

Мы с Настей приехали ко мне домой почти к десяти часам вечера, когда на улице уже давно стемнело. Я чувствовала себя утомленной и подавленной, а Настя, хотя и не выражала почти ничего на словах, своим видом давала понять, что совсем мной недовольна. Во время визита к врачу все вроде бы происходило нормально, и даже сам специалист в общем не вызывал у меня каких-либо неприятных чувств. Но голова моя была уже забита мыслями о предстоящей работе, и, похоже, я невольно проявляла вполне заметное раздражение, чуть ли не перераставшее в агрессию, когда врач старался увести меня от моих размышлений. В итоге сеанс можно было считать неудавшимся. Врач довольно долго что-то объяснял Насте, когда я уже вышла из кабинета и ждала в коридоре. Настя после этой приватной беседы вышла ко мне с очень недовольным лицом и укоризненным взглядом. Мне было немного стыдно, но лишь немного. Ни врач, ни Настя не могли сейчас всерьез повлиять на ход моих мыслей. Не могли и не должны. Мое истерзанное сознание наконец ухватилось за подобие спасительной ниточки, которая представилась мне предоставленной возможностью заниматься делом и принести быть может хоть какую-то ощутимую пользу в его разрешении. Когда мы поднялись в квартиру, я, еще раздеваясь и разуваясь в прихожей, вполне решительно, но тихо сказала Насте о том, что намерена немного поработать, и что если она очень устала, то лучше пусть ложится и не ждет меня. В ответ не последовало какого бы то ни было негодования или недовольства, но взгляд, который она бросила мне, и так говорил обо всем красноречивее слов. – Постарайся, пожалуйста, не слишком утомляться, – лишь произнесла она. Услышав это, я почувствовала укол совести и все-таки поглядела на нее с очень виноватым видом. – Прости меня, – сказала я, подходя поближе, осторожно прижимаясь к ней и пряча лицо в ее распущенных волосах. – Не могу я сейчас спать, Насть… Это очень важно. И за то, что в клинике получилась какая-то ерунда, тоже прости… Нелегко мне переключиться. Она нежно погладила мою голову, плечи и спину, обняла чуть покрепче и, поцеловав в щеку, произнесла: – Я понимаю, Ксюш. Пусть мне это и не слишком нравится. Займись делом, если это позволит тебе отвлечься. Почувствовав в ее голосе невыносимую печаль, едва ли не ревность, от того, что не она способна сейчас успокоить меня и заставить отвлечься, я, поспешно отворачиваясь и пряча выступающие на глазах слезы, прошла во вторую спальню и прикрыла за собой дверь. Господи! Ну как же это?! Как так?! Практически в одно мгновение жизнь просто взяла и пошла под откос! Всего за какие-то секунды пошатнулась и рухнула вся та гармония, к которой я с таким трудом пришла!.. И наши с Настей отношения… Они не просто оказались затронутыми всей этой трагедией. Я боялась, что они не переживут, не выдержат ее последствий… Зачем я нужна Насте такая? Унылая и никчемная, разбитая и морально подавленная, сосредоточенная лишь на своих сомнительных делах, которые, быть может, и не приведут меня ни к какому успокоению! Размышляя обо всем этом, я обнаружила, что сижу на краю дивана, запустив в волосы пальцы и с силой зажмурив глаза. Тяжело вздохнув, я вытерла слезы и принялась раздеваться. Оставшись лишь в белье и надев футболку, я небрежно побросала одежду на диван и вытащила из своей сумочки переданную мне карту памяти. Затем я раскрыла на столе ноутбук, подключила к нему акустическую систему и вставила флешку в разъем. Забравшись с ногами в кресло, я стала поочередно просматривать интересующие меня файлы с полной информацией по рейсу, журналами технического обслуживания самолета и с погодными сводками на момент вылета. Потратив на все это час или полтора, я не заметила ничего необычного и погрузилась в размышления. Неужели разгадка катастрофы кроется все-таки в записи речевого самописца? Да, там есть странности, экипаж ведет себя будто бы не слишком сосредоточенно и в некоторой степени безответственно. Но ничего такого, что могло бы привести к крушению, я пока не услышала. Запись нужно было прослушать целиком, от начала и до конца, все тридцать минут сохраненной звуковой информации. И это, надо полагать, придется сделать не один и не два раза. К этому я и приступила, стараясь выявить еще какие бы то ни было странности в поведении экипажа, начиная от предпусковых проверок и руления. Несколько раз я возвращалась к моментам, где пилоты обсуждали карту движения по аэропорту. Возникло ощущение, что в Шереметьево они были чуть ли не впервые. Немало в их диалоге было отведено погодным условиям и вынужденной задержке вылета. Экипаж нервничал и был в какой-то степени раздражен. Это чувствовалось. – Вышка. Швейцарский один один три пять, приготовьтесь к выходу на исполнительный страт, – послышался голос кого-то из диспетчеров. – Вы следующие за сто пятьдесят четвертым, ЮТэйр. Подтвердите код ответчика ноль шесть четыре шесть. – Один один три пять, подтверждаю ноль шесть четыре шесть. К исполнительному готов, – произнес в ответ капитан и добавил, обращаясь ко второму пилоту: – Закрылки на десять, триммер стабилизатора пять три. – Десять, пять три. Установлено. Целевое значение тяги на два ноль пять постоянно. Они продолжали приводить самолет к взлетной конфигурации, и все выглядело вполне нормально. Перед самым исполнительным стартом я не заметила никаких странностей или отклонений от штатных распорядков. – Швейцарский один один три пять. На исполнительном страте. Прошу разрешения на взлет. – Вышка. Три пять, взлетайте. Набор до трех тысяч и правый поворот на ноль девять ноль. – До трех тысяч с поворотом направо, на ноль девять ноль. Принял, вышка. Швейцарский три пять. По усиливающемуся свисту было слышно, как поднялись обороты двигателей, и я попыталась найти хотя бы в этом звуке что-нибудь нештатное. И не смогла. – Тормоз отпущен, поехали, – сказал капитан. – Поднимай нас, Ларри. – Контроль принял, рычаги тяги ваши. – Набираем… К свисту двигателей добавился равномерный фоновый гул – самолет покатился по полосе, набирая скорость. – Сто… – произнес капитан, следя, по-видимому, за указателем скорости. – Сто двадцать… – Это ведь неправильно… – послышался вдруг голос второго пилота. Пару секунд они молчали, затем капитан произнес вполне обычным тоном: – Да. Сто пятьдесят. – Хм… – проговорил второй пилот. – Ну а может и правильно… – Сто восемьдесят… Двести десять… – Отметка «В» один. – Продолжаем взлет. Двести тридцать… Двести пятьдесят… Двести семьдесят. – Скорость отрыва. Взлетаем. Я услышала, как прекратился гул качения, но к звуку двигателей через несколько секунд примешался еще один. Я не сразу поняла, что это был сработавший автомат тряски штурвала. Почти одновременно с этим возник сигнал предупреждения о сваливании. – Что происходит?! – послышался встревоженный голос второго пилота. – Спокойно… Режим на максимум! – сказал капитан, и двигатели зашумели значительно ощутимее, выходя на предельную тягу. – Он не поднимается, Эд! – Штурвал от себя! От себя!.. – Теряем скорость!.. – воскликнул второй пилот. – Мы падаем! Капитан, кажется, выругался и пробормотал что-то неразборчивое в ответ. – Мы падаем!.. Правый крен, управления нет!.. Не реагирует! – Знаю, Ларри… Проклятье, еще от себя! – Вот дьявол!!! Запись оборвалась, воспроизведение остановилось.