– Никита Сергеич, речь не об охотничьем оружии, – пояснил Дудоров. – Имеется в виду оружие, собранное на местах боёв.

   – Автоматическое оружие, конечно, надо изымать, – согласился Хрущёв. – А винтовки и пистолеты достаточно просто зарегистрировать в милиции, отстрелять, и оформить на них документы. Если гражданин хочет владеть оружием – пусть владеет. Криминогенная обстановка у нас достаточно сложная, преступники все хорошо вооружены. Милиция не всегда имеет возможность отреагировать вовремя. Что же нам, оставлять население без защиты? Пусть регистрируют найденное неавтоматическое оружие и сами решают – сдавать его или оставлять себе. Вот незарегистрированное оружие, безусловно, будет считаться незаконным хранением, со всей вытекающей из этого ответственностью.

   – А главное – необходимо разработать чёткий и внятный закон о самообороне, не оставляющий суду никакого простора для субъективных толкований, – распорядился Хрущёв. – Гражданин должен иметь гарантированную законом возможность защищать себя, других лиц, имущество и непосредственно сам социалистический строй и советскую власть, при необходимости – с оружием в руках. Мы должны показать, что советская власть доверяет своим гражданам. Без этого – о каком доверии граждан к власти можно говорить? Какой коммунизм можно построить, если избранные народом руководители не доверяют гражданам, а граждане не доверяют народным избранникам?

   Решение Хрущёва вызвало бурное обсуждение в ЦК. Общий тон обсуждения сводился к простому соображению:

   – А что, если найдётся какой-нибудь обиженный гражданин и устроит теракт? Он же может пристрелить, например, секретаря обкома!

   На что Никита Сергеевич, усмехаясь, ответил:

   – Эк вас напугали-то за 30 лет! В общем, так. Если какого-нибудь партийного работника пристрелят граждане – это грубейшая ошибка прежде всего самой партии. Это значит, что этого работника надо было гнать из партийных рядов поганой метлой, потому что он плохо выполняет свои обязанности.

   Хрущёв не читал Шекли, но пришёл к тем же выводам независимо.

   – Да как можно, Никита Сергеич?! – ошеломлённо пробормотал Суслов. – А если... нет, я только предполагаю... Но ведь и на вас могут устроить покушение!

   – Могут, – согласился Хрущёв. – Но от явных врагов и иностранных разведок у меня есть охрана, а если меня пристрелят недовольные граждане – значит, туда мне и дорога, потому что х...ёво работал! Хорошо работающих политиков не стреляют.

   Никита Сергеевич использовал весь свой авторитет, чтобы «продавить» принятие закона «О самообороне» Верховным Советом, наряду с законами «О референдуме и всенародном обсуждении» и несколькими другими законодательными актами.

   Закон «О самообороне» разрешал гражданам иметь и применять в ряде строго регламентированных случаев огнестрельное и холодное оружие для защиты жизни, достоинства и имущества как личного, так и других граждан, а также для защиты советской власти, социалистического строя, и общенародного, т.е. государственного, имущества. В части госимущества во вновь принимаемых законах повсеместно использовался именно термин «общенародное имущество». Тем самым подчёркивалось единство понятий «народ» и «социалистическое государство».

   Находящееся на руках у граждан оружие регистрировалось, при регистрации проводился «отстрел» с сохранением образца пули, затем гражданин проходил краткий, на несколько часов, курс обучения, включавший как обучение стрельбе именно из его собственного оружия, так и правила ухода за оружием, его хранения и ношения, а также разъяснение всех правовых аспектов, связанных с оружием. То есть, гражданину чётко, под расписку, объясняли, в каких случаях и ситуациях он имеет право применять оружие.

   И не только объясняли теоретически. Чтобы гражданин трезво оценил свои шансы, в ходе обучения ему предстояло поучаствовать в нескольких разыгранных сценках, в которых оружие заряжалось холостыми, а его владельцу предстояло, иногда за очень короткое время, оценить ситуацию и принять решение на применение, либо неприменение оружия.

   Уже по результатам этого теста многие предпочитали найденные в лесах пистолеты сдать, понимая, что в реальной ситуации оружие им, скорее всего, не пригодится, либо они не сумеют им воспользоваться.

   Также милиция проверяла гражданина на предмет злоупотребления спиртными напитками и поведения в пьяном виде. Участковые милиционеры в середине-конце 50-х знали всех жителей на своём участке, и всегда могли дать сведения вроде: «Товарищ Иванов, когда выпьет, делается буен, а вот товарищ Петров свою норму знает и в подпитии ведёт себя тихо. А к гражданину Сидорову последние года два со зловещей регулярностью приходит белочка». Исходя из такой информации, гражданин Петров получал разрешение на оружие без проблем, а Иванову с Сидоровым по-доброму рекомендовали от греха подальше ствол сдать.

   В конце обучения проводился мини-экзамен, по тому же принципу, как на получение водительских прав. Аналогично задачам на знание правил проезда перекрёстков, гражданину предлагались варианты жизненных ситуаций, в которых он может оказаться, и варианты ответов. Экзаменуемому необходимо было оценить ситуацию и выбрать правильный ответ.

   Правильное хранение тоже оказалось делом затратным. Необходимо было обзавестись стальным ящиком с шифрозамком и надёжным креплением к стене или полу. Производство ящиков быстро наладили кооператоры, но сам факт необходимости лишних расходов многих натолкнул на мысль, что найденную в болоте винтовку проще сдать, чем покупать для неё стальной шкаф.

   Поначалу регистрация оружия шла туго. Народ по старинке предпочитал винтовку, и, особенно, пистолет, заныкать подальше, особенно, если пистолет был трофейный, и высокого качества, вроде какого-нибудь наградного парабеллума с перламутровой инкрустацией на рукоятке. Опасались что «менты отберут». После длительных и настойчивых разъяснений партхозактива – коммунистам и руководителям мягко намекнули, что неплохо бы показать пример трудящимся – люди поняли, что милиция ничего отбирать не будет, и понемногу понесли трофеи и находки на регистрацию.

   Уже вскоре после ХХ-го съезда руководству страны пришлось разбираться с множественными «проявлениями национализма» в некоторых союзных республиках. Это ещё более укрепило убеждение Хрущёва, что от национального деления страны необходимо переходить к административно-хозяйственному.

   (Дальнейшие факты – по Хлевнюк О. В. «Патронаж Москвы и грузинский национализм накануне событий 1956 г». // Вопросы истории. – 2013. – N 12. – C. 24-35. http://svitoc.ru/page/articles.html/_/caucasus/patronage-of-moscow-and-georgian-nationalism)

   В марте 1956 г. Хрущеву с трудом удалось избежать массовых волнений в Грузии по случаю очередной годовщины со дня смерти И. В. Сталина. Из документов он знал, что в «той истории» демонстранты, недовольные решениями XX съезда КПСС, потребовали увековечить память о своем земляке. Власти, разумеется, не уступили. Пролилась кровь.

   Сейчас Хрущёв сделал всё, чтобы этого не случилось – прежде всего, чтобы не подрывать веру народа в политику Коммунистической партии.

   Одной из причин народного недовольства в Грузии было ощутимое понижение фактического политического статуса республики после смерти Сталина и ареста Л. П. Берии. Привыкшие решать многочисленные проблемы через высочайших покровителей в Москве, грузинские руководители оказались приравнены к обычным советским функционерам.

   В высшем руководстве СССР всегда были люди, имевшие с Грузией тесные связи, обычно по происхождению или предыдущей работе в республике. Они играли роль непосредственных шефов Грузии. До войны такими шефами были член Политбюро, председатель Центральной контрольной комиссии партии, а затем нарком тяжелой промышленности Г. К. Орджоникидзе и отчасти секретарь ЦИК СССР А. С. Енукидзе. Перед войной на этой неформальной позиции оказался Берия.

   В 1938 г. после отъезда Берии в Москву первым секретарем ЦК компартии Грузии был назначен К. Н. Чарквиани. Он удерживал свои позиции руководителя Грузии 13 лет.