Канилла на миг задумалась, вскинула очаровательную головку, улыбнулась:

— А знаете, командир, это, пожалуй, и нетрудно… У вас найдется бумага и стилос?

— Что за вопрос — у короля на столе да не найдется… Держи.

Канилла быстро начертила на белоснежном листе два почти идеальных, словно бы циркулем сделанных круга (она всегда хорошо рисовала, порой и шаржи, в том числе, негодница, и парочку на Сварога. Он не сердился). Потом изобразила внутри обоих кругов по семь фигур. Но если в первом все до одной напоминали детские каракули, то во втором оказалось семь маленьких, аккуратных кружков, умело заштрихованных. Повернула рисунок к Сварогу:

— Вот так, если популярно… Большой круг — это поток апейрона. На самом деле, конечно, круг — чистая условность, нужно же как-то изобразить поток…

— Я понял, — нетерпеливо сказал Сварог. — А эти закорючки-кружки — что такое?

— А это и есть предмет разногласия между официальной «школой Кондери» и отдельными вольнодумцами, к которым я и себя причисляю. Понимаете, в потоке апейрона всегда присутствуют… как бы поточнее выразиться… семь дочерних, что ли, потоков. Они гораздо более маломощны по сравнению с апейроном, но всегда ему сопутствуют. Сам Кондери их и обнаружил, когда практически на пустом месте создавал А-физику. А уж потом, гораздо позже, их назвали в его честь. Сам Кондери их именовал «паразитарными излучениями», а то и попросту «соринками». Понимаете?

— Честное слово, понимаю, — сказал Сварог. — Вполне. Ничего особенно сложного. Ну, а ересь-то в чем?

— Видите ли, командир… — Канилла сделала неописуемую гримаску. — Я, конечно, безмерно уважаю Кондери. Он и в самом деле был великим ученым, основоположником, корифеем, создал А-физику, я уже говорила, что практически на пустом месте, заложил основы, вывел едва ли не две трети базовых уравнений, сделал еще многое… И все равно… Вы ведь знаете, что самые великие ученые порой ошибались, чему-то важному не придавали значения, совершали жуткие промахи…

— Слышал кое-то, — сказал Сварог. — От ошибок никто не застрахован…

— Ну вот. В свое время Кондери объявил «точки» именно что мусором, не имеющим никакого научного значения. Этакими примесями, какие встречаются в самых благородных металлах. Совершенно не заслуживающими изучения. Ну, может, он не так уж и виноват, — великодушно добавила Канилла. — Не нам его судить, и уж тем более не мне, недоучке, вышибленной из Лицея на середине второго курса… А-физика только зарождалась, слишком многое предстояло сделать, и некогда было отвлекаться на второстепенное. Правда, уже в те времена раздавались голоса, что «точки Кондери» — никакой не мусор, что это никакие не примеси, а семь видов новых, неизвестных науке излучений. Я раскопала кое-что в архивах. Одно время на эту тему даже открыто дискутировали, но дискуссии очень быстро прекратились. Знаете, порой великие ученые…

— Тяжелый народ, — понятливо кивнул Сварог. — Терпеть не могут, когда им противоречат, допустить не могут, что они ошибаются, и так далее, и тому подобное… Я так понимаю, дискуссии сошли на нет еще при жизни Кондери? И не без его влияния?

— Ага, вот именно, — сказала Канилла. — Кондери был слишком большой величиной в науке, его оппоненты не могли похвастать такими достижениями и научным авторитетом… В общем, их довольно быстро, как бы это выразиться, оттеснили на обочину…

— Это я тоже великолепно понимаю, — сказал Сварог. — Возобладало единственно верное учение, и любые отклонения стали считаться жуткой ересью…

— Примерно так, хотя термины у вас какие-то странноватые… — сказала Канилла. — Еще при жизни Кондери поддерживать гипотезу «семи излучений» означало серьезно рисковать научной репутацией, а уж при преемниках Кондери…

«Вышибали за ворота без выходного пособия» — мысленно добавил Сварог. Наука порой — тот еще гадючник, последующие светила и корифеи лишь углубляют идеи Отца-Основателя, любые покушения на основы будут и злодейскими выпадами против славных продолжателей…

— И что же, — сказал Сварог, — никто так и не проводил экспериментов, чтобы доказать, что никакие это не «примеси»?

— Только первое время, еще при Кондери. Тогда еще оставались ученые, хотя и уступавшие ему авторитетом, но все же достаточно решительные и влиятельные… Потом это как-то быстро сошло на нет. Данные в архивах отрывочные, иногда трудно понять, что именно происходило. Очень много пробелов. И потом… И потом, тогда А-физиков было очень мало, их и сейчас немного…

Что ж, это тоже аргумент, подумал Сварог. Конечно, будь это что на покинутой Сварогом Земле, что на Таларе, все могло обернуться совсем иначе — слишком много стран, слишком много ученых. А когда их всего кучка… Во-первых, кучку гораздо легче сплотить вокруг одной, единственно верной теории, во-вторых, когда ученый мирок малочислен, люди своим местом особенно дорожат и откровенно боятся связываться с еретическими теориями.

Вот вышибут его за ересь и вольнодумство из А-физики, и куда он пойдет? Стоп, стоп! Уж не то ли самое произошло с магистром Дальбетом, тем самым А-физиком, которого Сварог подозрительно легко переманил из Магистериума? Настолько легко, что даже подозревал одно время, что Магистериум таким образом хочет подсунуть ему своего агента (лишь долгая проверка показала, что Сварог тянет пустышку, что у Дальбета и в самом деле сложились крайне напряженные отношения с коллегами по науке… о которых сам он до сих пор говорит крайне скупо). Да или нет?

— В общем, когда я откопала в архивах старинные данные об экспериментах с «точкой пять», загорелась, — продолжала Канилла. — И решила проверить. Сначала все вроде бы шло гладко, а потом эта чертова установка буквально взорвалась. Может, я задала ей задачу, превосходившую ее возможности. А может… — она замолчала, играя портсигаром.

— А может, у тебя попросту не хватало опыта и знаний, чтобы играть в такие игры.

— Возможно, — к его удивлению, покладисто согласилась Канилла. — Хотя подобные аварии случались и у иных корифеев…

— Ты мне вот что скажи, — сказал Сварог. — В последнее время ты что-то слишком уж много времени проводила с магистром Дальбетом, без всякой служебной необходимости.

— Ну да, — безмятежно улыбнулась Канилла. — Родрик даже ревновал, дурачок, без всяких к тому оснований… Но никаких амурных дел там не было, честное слово. Просто мы как-то разговорились, и выяснилось, что мы с Дальбетом — сущие собраться по несчастью. Он в свое время из чистого любопытства провел пару экспериментов с «точкой три». Полной уверенности нет, но он говорит, что результаты были очень интересные, что эксперименты стоило бы продолжать и развивать, — Канилла улыбнулась. — Он уже не в том возрасте, когда ночью, тайком прокрадываются в лабораторию, потому пошел к начальнику сектора за содействием. Тот оказался ярым ортодоксом, и началась у Дальбета невеселая жизнь, тем более что парень он строптивый, самолюбивый, отказался признать, что результаты его экспериментов — банальные сбои аппаратуры. Не прими вы его на службу, его вскоре выжили бы, точно…

— Хорошо хоть, не зарезали бы, — сказал Сварог. — Что ты улыбаешься? Научные дискуссии порой принимают довольно специфические формы. Был у меня года полтора назад в Снольдере такой случай. Один молодой, но дьявольски талантливый химик заканчивал работу, которая должна была камня на камне не оставить от одного из основополагающих трудов некоего корифея. Вообще-то корифей тот, как мне потом объяснили, вовсе не был шарлатаном, однако так уж вышло, что именно эта книга оказалась, как выразился один из экспертов, плодом глубокого заблуждения. Искреннего заблуждения, но дела это не меняет. А по ней уже лет двадцать студенты учатся в трех университетах, за нее золотая медаль Королевской академии наук присуждена. И вдруг, как гром с ясного неба… Есть от чего затосковать. Тем более что корифей совсем не стар, даже в пожилой возраст не вошел, долго ему пришлось бы с этим жить. Этому молодому гению держать бы язык за зубами до поры до времени, а он не удержался, рассказал кое-кому из коллег, как вскорости приложит самого.