Егорушка потерпел поражение. Старостой была выбрана Ольга Дегтярева. Пусть так, но он остался при своем мнении. Опытное поле не должно быть общешкольным, а старостой не должна быть Дегтярева. Мало ли почему она пошла работать! Может быть, за мать или для минимума трудодней. Знает он все эти хитрости приусадебщиков.

Он вышел из школы один, после всех, вышел, погруженный в свои невеселые думы и даже не заметил, что впереди него идет Алексей Константинович и пионервожатая Екатерина Ильинична. И он не мог слышать, как Катя сказала:

— А всё-таки жалко Егорку…

Дегтярев не ответил. Догадывается ли Катя, что он потерял больше, чем кто бы то ни было? Хорошего помощника и настоящего юнната. Ну ничего, они еще будут друзьями!

Сентябрь был по-летнему теплый и ясный. Он ничем не отличался от последних дней августа. А всё же чувствовалось, что наступила осень. На старых ивах уже начала опадать листва, и нет-нет, а сквозь солнечное тепло пробивалось дыхание еще далеких, но уже наступивших на севере холодов. И степь вокруг стала голой, пустынной, какой-то очень грустной. А может быть, такой она лишь казалась Егорушке? Когда на душе хорошо, — и осень, что весна. А на душе грустно, — и природа грустна, будь на улице самый развесенний день.

Егорушка был обижен, очень обижен. Незаслуженно вознесли Дегтяреву и еще более незаслуженно унизили его. Нет, видно, надо искать других друзей и проявить себя в чем-то другом. Не стать ли физкультурником? Футболистом! И не каким-нибудь защитником, а обязательно вратарем или нападающим. Но какой там футбол, когда вот-вот начнутся осенние дожди! Нет! Погодите, придет зима, и он всем покажет, что значит Егор Копылов. Вместо своих самоделок он купит новые лыжи и станет лучшим лыжником…

Но, подумав так, он не почувствовал облегчения. Наоборот, стало жалко самого себя. Значит, больше он не пойдет на опытное поле, не поднимет щит и не увидит, как, пенясь и играя, побежит вода по каналу. Ничего не будет знать и видеть: как прошла влагозарядка, как посеют озимые, какие будут всходы.

Вернувшись домой, Егорушка взял резиновые сапоги и направился к деду Мирону. Он положил их перед стариком и сказал:

— Возьми, дедушка, обратно, я теперь на поливе не буду работать.

На улице его догнал Петяй и молча зашагал рядом со своим другом. Без уговора они свернули к реке и по берегу вышли в степь.

— И я уйду из юннатов, — сказал Петяй.

— Я вот тебе уйду! — пригрозил Егорушка.

— А ты ушел?

— У меня конфликт!

В степи, совсем близко, работал бульдозер. Он сдвигал землю к каналу и был похож на какое-то огромное существо, которое то взбиралось на насыпь, то отступало от нее, словно было не в силах преодолеть высоту.

Егорушка оставил Петяя и зашагал к бульдозеру. Ну, конечно, в кабинке был знакомый бульдозерист. А через минуту Егорушка уже сидел рядом с ним, с восхищением разглядывая рычаги и приборы управления, и допытывался:

— А нельзя стать бульдозеристом, не окончив семилетки?

— Никак нельзя.

— Ну, а если похлопотать? Через батьку если?

— Закон, брат, есть закон. Большому не перешагнуть, маленькому не подлезть.

— Жалко.

— А что так?

— Не сработался с классным воспитателем, — вздохнул Егорушка и с завистью посмотрел на бульдозериста, двинувшего на насыпь свою машину.

А Петяй уже представлял себе, как его друг научится управлять бульдозером и как он будет рассказывать про него ребятам: «Егорка, значит, как нажмет на рычаг — и машина пошла. Егорка, значит, управляет, а бульдозерист сидит рядом, покуривает да перевыполнение записывает». Что поделаешь, когда не можешь утешить друга, приходится утешать самого себя.

А над Егорушкой нависали новые тучи.

Всё началось с того, что до начала занятий в класс внесли стулья и расставили их у окна. Класс насторожился и присмирел. Предстоит какая-то особая контрольная работа? А может быть, ждут из другой школы учителей, и Алексей Константинович проведет показательный урок? Чтобы в последнюю минуту класс не был застигнут врасплох, в школьный коридор для наблюдения за учительской была выслана глубокая разведка. Однако разведка, в лице Володи Белогонова, вернулась ни с чем, а сигнал, который после звонка подала Зойка, означал: ничего не понимаю, но сидеть смирно и быть начеку!

Едва Зойка успела занять свое место, как в классе появилась Елизавета Васильевна, за ней математик Антон Антонович, потом учительница географии Надежда Георгиевна, и, наконец, последним вошел Алексей Константинович. Такого наплыва учителей, если не считать дней экзаменов, семиклассники еще не видели! Что случилось? Чем это вызвано? Но вот все сели. Только Алексей Константинович продолжал стоять у стола. Стало очень тихо. И тогда он проговорил:

— Сегодня мы с вами будем говорить об орошении.

Первое занятие, связанное с изучением орошения, было решено провести в седьмом классе. Строго говоря, это занятие вряд ли можно было назвать первым. Ведь орошаемый школьный участок уже многому научил ребят. Но, во-первых, в работе школьного участка принимали участие лишь юннаты, а во-вторых, каждый из них хорошо знал главным образом свои опыты.

Дегтяреву хотелось, чтобы на этом первом занятии школьники почувствовали всю важность того нового, что отныне входит в их жизнь и будет иметь большое значение для всей их дальнейшей судьбы. Ничто не должно разделять школу и жизнь, они должны быть едины. Жизнь наполняет собой учебу, а учеба становится жизнью маленьких граждан страны, познающих опыт и законы близкой, окружающей их природы. Так думал Дегтярев и продолжал свой урок, слегка волнуясь не столько оттого, что каждое его слово проверяется другими учителями, сколько тревожась, понятно ли он рассказывает ребятам.

— Вы живете в счастливое время, — продолжал он. — Я хорошо помню, как, бывало, говорили: «Да чего с него спрашивать, он недавно из деревни! Что он там видел?» А сейчас говорят: «Ты же из колхоза, должен понимать». Сейчас сельское хозяйство — средоточие огромной техники и самых различных наук. На шереметевских полях работают трактора, сеялки, самоходные комбайны. Мы молотим на токах электричеством, мы подкармливаем посевы с самолетов; сельское хозяйство — это современная физика, химия, биология. А какие великие возможности открывает перед нами орошение!

Егорушка слушал Алексея Константиновича, не спуская с него глаз. Он жадно ловил каждое его слово. Привычный, будничный мир, который окружал Егорушку и который он порой не замечал, вдруг стал таким значимым и огромным, словно вся жизнь на земле сосредоточилась в Шереметевке. Но чем больше захватывал Егорушку этот новый, раскрывающийся перед ним мир, тем острее он переживал всё, что произошло с ним за последние дни. Работать бы и работать ему на опытном поле. А он отказался, решил, что не будет юннатом. А Алексей Константинович, как казалось Егорушке, дразнил его: он одной рукой распахивал перед ним двери в неизведанное и прекрасное, а другой отталкивал от двери, не пускал войти в новый, раскрывшийся перед ним мир. И в Егорушке росло страстное желание доказать Дегтяреву, что он, Егорушка, не сдался, еще поборется с ним. И это чувство протеста достигло своей высшей точки, когда Дегтярев заговорил об орошении, рассказал о не обыкновенной делянке, где вырос очень большой повторный урожаи овощей. Егорушка громко сказал:

— Это от живой земли такой урожай.

— Живой земли? — переспросил Дегтярев. — Я такую в науке не встречал.

— Ну и что ж, — возразил Егорушка. — В науке нет, а у Волчьего оврага есть.

— Ты поменьше придавай веры всяким разговорам. Нет живой земли…

— Нет есть!

Неожиданый спор, возникший между Дегтяревым и Егорушкой, явно затягивался, и Елизавета Васильевна сочла необходимым в него вмешаться. Она встала, подошла к столу и твердо сказала:

— Копылов, изволь помолчать! А вас, Алексей Константинович, прошу продолжать урок…