— Да. Против того, что это было сделано бездумно, как я уже сказал, без учета геополитических… геополитических вещей…

— Ради Бога, помолчи о геополитике! — выкрикнул доктор Дюльдер. — Не употребляй слов, значения которых не знаешь.

— Вы сами говорили, что наша геополитическая участь глядит нам в лицо, и когда на перекличке назовут наши фамилии, мы должны ответить: «Здесь!».

Доктор Дюльдер в отчаянии провел рукой по лбу.

— Стало быть, ты все запомнил? Я иногда упускаю из виду, что обращаюсь к детям. Однако хорошо, что ты сказал о шприце. Это поможет мне удержаться на своей должности.

— Позвольте сказать.

— Говори.

— Вы неправы, думая, что я употребляю слова, значения которых не знаю. Герр Фельдман еврей, следовательно, соучастник всемирного иудейско-левантинского заговора, который принес много бед через Дизраэли и Дрейфуса.

— Дрейфуса?

— Да, когда он был несправедливо оправдан. Кроме того, еврейские врачи крали изобретения немецких врачей, и это тоже часть иудейско-левантинского заговора.

— И все это, полагаю, является частью геополитических аспектов разгрома кондитерской лавки?

— Совершенно верно.

Доктор Дюльдер слегка повеселел.

— Винтершильд, — спросил он, — ты уже решил, кем хочешь стать?

— Пойду в армию, как мой отец. Доктор Дюльдер улыбнулся.

— Ты доказал, что способен сражаться. И к тому же сознаешь, против чего сражаешься. Только оставь разгром лавок слабакам. Когда наступит время, тебе придется сражаться кое с чем посерьезней.

— Да, конечно. Спасибо.

— И вот что, Винтершильд.

— Слушаю.

— Возьми почитать эту книгу. Я принимал участие в ее составлении. Она называется «Аспекты расового очищения в наших восточных землях в эпоху геополитического сознания». Предупреждаю, чтение нелегкое, но ты явно серьезный мальчик, и в тебе нет ничего дурного, кроме незрелости, мыслишь правильно, но примитивно. Упоминая Дизраэли и Дрейфуса, ты касаешься только внешней стороны проблемы, невероятной в своей сложности и значительности. Если возникнут вопросы, спрашивай не колеблясь. И пожалуйста, больше не дерись. Наращивай мускулы для будущего.

2

Теперь, когда Чюрке оказался дискредитирован, Ганс преуспевал в роли вождя и властвовал, не имея нужды пускать в ход шило. Книгу, которую ему дал доктор Дюльдер, он перечел несколько раз и ничего в ней не понял; сам по себе этот поступок свидетельствовал о твердом характере и упорстве. Оказавшись неспособным ее понять, Ганс нашел наилучший выход — заучил несколько отрывков наизусть. При желании мог назвать точный процент смешанных браков в Померании в первом квартале 1935 года. Смешанных означало, разумеется, еврейско-арийских.

Уничтожение еврейской собственности Ганс оставил старшим, а вместо этого организовал в школе дискуссионные группы, где в ожидании, пока настанет der Tag[4], обсуждались все фазы текущих геополитических проблем. Времени для пробуждения полового инстинкта у него было мало, поскольку интерес к происхождению девушки, а не к ней самой, делает ухаживание несколько затруднительным. Разумеется, Ганс ходил на танцы, однако после первых вступительных фраз ловил себя на том, что ведет речь о будущем — не своем и не девушки, а Рейха. Девушки, которые выносили это, вряд ли могли заманить его в постель.

Ступни у Ганса были большими, танцевал он неуклюже. Однако девушки нравились ему, он с живым интересом смотрел на них как на будущих матерей, любовался изысканной грациозностью их движений, столь чуждой мужчинам. Почти каждую привлекательную раздевал взглядом. При этом на его щеках появлялся стыдливый румянец.

Привлекали его внимание и статуи. В парке была статуя водной нимфы, она стояла на коленях и с выражением неописуемой нежности на лице держала на ладони кувшинку. Груди у нее были твердыми, крепкими, шея очень красивой, изящно выгнутая талия казалась почти живой. Ганс не имел бы ничего против такой жены — которая не произносит ни слова и находит такую радость в обыкновенной кувшинке. Он изливал все свои чувства на нее и ходил на вечеринки только потому, что его приглашали.

Заметив, что все больше и больше его сверстников ходят на свидания, Ганс принялся размышлять. И неизменно приходил к выводу, что ему назначено судьбой вести за собой других, а не следовать за другими, что эта природная способность налагает на него суровую ответственность, лишает его возможности вести нормальную мужскую жизнь. Фюрер нашел, что его любовь к Германии является своего рода супружеством. Ганс считал, что ему, возможно, тоже придется делать выбор между плотским и аскетическим, духовным союзом. Однако эта тема так и не была окончательно закрыта. Она почти ежедневно вновь и вновь требовала его внимания, и хотя вывод неизбежно бывал тем же самым, тема открывалась вновь всякий раз, когда мимо проходила какая-нибудь стройная, веселая девушка, оставляя за собой аромат духов и хихикая, опираясь на руку спутника.

Смех как таковой раздражал Ганса, однако женский, с его трепетным волнением и смутным предвестием радости, был очарователен. В нем слышалось что-то приятно непристойное и несерьезное; в нем был элемент лести и развлекательности. Смеясь, девушки, казалось, льнули к мужчинам, крепче прижимались к ним — словно были готовы ради еще пары шуток отбросить осторожность. Ганс завидовал тем, кто умел смешить женщин.

Мать иногда говорила ему: «Почему бы тебе не пригласить на ужин Ханнелоре Экшмидт? Она хорошенькая, скромная».

Эта заботливость была ненавистна Гансу. На кой черт ему скромная девушка или даже хорошенькая? Если полковник по своему обыкновению отвечал: «Всему свое время, мутти — не надо торопить события», Ганса это лишь злило еще больше.

Проблема женщин была неимоверно раздражающей, скучной.

И все-таки…

— Ты должна понять, мутти, — сказал как-то полковник, когда они были одни, — что Ганс слегка задержался в развитии. Для своего возраста он очень умен, физически крепок, но настолько младше своих сестер, что вынужден был проводить много времени с нами или в одиночестве. Он всегда робок с девушками и замкнут. Некоторым девушкам это нравится, но обычно потому, что сами они робки и замкнуты. Ухаживание у людей с таким темпераментом может тянуться много лет. Мой двоюродный брат Отто женился на возлюбленной детства, когда обоим было уже за сорок. Оба не могли заставить себя поднять этот вопрос. Когда в конце концов это сделала она, Отто разрыдался, как ребенок, хотя во всех других отношениях он был вполне нормален, служит директором бойни и блестяще преуспевает на своем поприще.

— У нашего мальчика золотое сердце, и он кого-нибудь очень осчастливит, — ответила фрау Винтершильд.

В гитлерюгенде Ганс делал успехи и радовался этому, поскольку вся его бурная энергия уходила на строительство дорог, пение хором у бивачного костра и прочие доблестные подвиги в лесу и в ноле. Он загорел на открытом воздухе, и девственность не причиняла ему страданий.

Весной 1939 года Ганс с блестящими рекомендациями вступил в вермахт и получил от Гельмута Больмана поздравительную телеграмму, которой очень обрадовался. Времени для женщин теперь не было, если не считать памятного случая, когда он был вынужден присоединиться к четверым приятелям в откровенных поисках податливых девиц. Путь их лежал в Сан-Паули, неприглядный квартал Гамбурга. Во всех воротах, под всеми арками узких улиц оживленно шла торговля. Там были девицы на любой вкус, и те, кто днем громче всех кричал о возрождении арийской расы, теперь казались более всего озабоченными своими низменными желаниями. Гаулейтеры и группенфюреры, провозглашавшие на трибунах и на страницах печатных изданий, что еврейские осквернители арийских женщин заслуживают немедленной стерилизации, погружались в полумрак этого нордического дна, чтобы найти жеманного мальчика своих мечтаний.