– А чего тогда, понимаешь, прицепился? Тебе, Ваня, надо отдохнуть, ты, старина, утомился... Или, хочешь, переходи к нам, в аппарат, я тебе местечко найду, а?

– Не надо ничего, давай-ка рапорт визируй! – проворчал Иван.

Ребров пошевелил густыми бровями, поерзал в удобном обтекающем его кресле и сказал:

– Рапорт твой я убираю. Вот сюда, видишь! – он приоткрыл дверцу в стене-сейфе. – На хранение, понимаешь. Ты у нас нонче где по графику?

Иван отвернулся. Уставился в стену с вмонтированным в нее огромным океанариумом, в котором резвились уродливые рыбы с шипастыми лапами и выпущенными глазищами. Одну из рыбин он собственноручно привез для Толика с проклятой, и притягательной Гадры, где чуть было не остался навсегда. Но сейчас было не до сентиментальных воспоминаний.

– Ты в отпуске, старина, – сам ответил на свой вопрос Толик, – вот и отдыхай! А когда вернешься, мы с тобой поговорим о твоем дурацком рапорте, лады?

Иван встал, пошел к дверям.

– Эй, погоди! – Толик выскочил из-за стола, преградил ему путь. – Ты чего, рехнулся совсем, что ли?! В бабу превратился истеричную?! Ты ж космолетчик, мужик! Забыл, как мы с тобой загибались в рудниках Сельмы, а?!

Мы же с тобой не супились и не морщились тогда, Ванюша! А чего ты сейчас скис, живи и радуйся!

– Пусти! – Иван плечом оттолкнул начальника.

– Нервишки шалят? Ладно, старина, любительскую капсулу я тебе выделю и... – Толик помедлил, вздохнул тяжко, – и шесть разгонных баков. Больше не могу, сам знаешь, меня и так за глотку возьмут, прижмут сектор.

– Пусти, я тебе сказал – Иван оттолкнул Толика, распахнул двери. На выходе бросил зло, отрывисто: – Ты отлично знаешь, что там, куда я собираюсь, не хрена делать в этой твоей детской кроватке. Э-эх, ты! Да ведь я капсулу сам могу взять напрокат, в любом бюро путешествий, ну ... прощай!

Толик отшатнулся, лицо его перекосилось.

– Возьмешь! Не спорю! – закричал он вслед. – А кто тебе, дураку, баки даст, а?! – Но он быстро остыл, на то и был, видно, заведующим сектором, человеком, обязанным ладить с людьми. И крикнул уже вниз, вдогонку: – Отдыхай, неврастеник, потом еще поговорим, может, чего и подыщем!

Только Ивану было не до отдыха. С каждым днем давило все сильнее и сильнее. И додавило!

Когда он очнулся в очередной раз, тело не было таким разбитым и непослушным, как до этого. Да и голова постепенно светлела. Молот больше не колотил от виска к виску и по затылку. Стриженный снова дал воды. Но бить не стал. Ушел, также молча, как и пришел.

Ивану начинала надоедать эта глупая игра. Терять ему было нечего.

– Эй вы, дерьмоеды! – заорал он что было мочи. – Или вы пришьете меня сейчас, или я через денек вырвусь и разнесу к чертовой матери ваше паршивое гнездо! Оглохли? Ублюдки поганые!

Издалека послышались тяжелые шаги. Потом прозвучало ворчливо:

– Кто это там такой грозный? Ой, как страшно, аж поджилки трясутся!

Иван собственным ушам не поверил. Это была скорее всего слуховая галлюцинация. Он ничего еще не видел, не мог повернуть головы, но уже готов был отдать левую руку на отсечение, что этот брюзжащий грубый голос принадлежит его давнишнему знакомцу, разведчику второго класса, которого вышибли за буйный нрав из Объединенного Космофлоа Земли, с которым они коротали почти год на Гадре, а потом бывали в таких переплетах, что и вспоминать к ночи не следует.

– Щя мы поглядим, кто тут разносить нас собирается, щя-я!

Да, это был голос Гуга Хлодрика, Иван узнал бы его из многих тысяч голосов.

– Я, наверное, спятил! Это ты, Гуг?!

– Мы все тут чокнутые, – отозвался пришедший, – конечно, это я, какой дурак еще полезет в этот проклятый лабиринт! Оклемался?

– Хорош вопросик для первой встречи после стольких лет! – возмутился Иван.

Гуг хрипато, засмеялся, смех его был похож на отрывистый, хронический кашель.

– Прям-таки уж и первой! – выдавил он, подойдя вплотную и заглядывая Ивану в лицо. – Ну что? Порядок? Я знал, что ты не загнешься!

Гуг Хлодрик был на полголовы выше Ивана и раза в полтора шире. А теперь его и вовсе разнесло, он обзавелся внушительным животом и двойным подбородком, который не могла скрыть даже всклокоченная полуседая борода.

Лицо у Гуга и в молодости имело красноватый оттенок, а ныне стало набрякшим, багровым – Иван сразу отметил это, несмотря на полумрак. Да, Хлодрик совсем не был похож на того молодцеватого богатыря-викинга, каким казался десять лет назад, он сильно сдал. И все же это был именно он.

– Ну-у, привет, дружище! – просипел Гуг в ухо Ивану. И по-приятельски стукнул кулаком плечо. – Чего зенки пялишь, не ожидал?! Или, думаешь, я тебе в бреду привиделся, а?!

– Здорово, Гуг, – тихо сказал Иван и улыбнулся. Он был рад этой встрече. Хлодрик не раз его выручал, может, и сейчас он заявился столь неожиданно, чтобы спасти его – от этой банды подонков.

– Ну-у, признал! – обрадовался Гуг. – Ванюшка, дружище, чертушка! – Он ткнулся лбом в лоб Ивана, сдавил огромными лапами затекшие плечи.

Ивану показалось, что Хлодрик плачет, он почувствовал щекой сырость его щеки. Но голос у Гуга не дрожал.

– А вот в первую-то встречу ты меня и не признал, Ванюша, гад ты этакий! Щас, небось, и не помнишь, как засветил мне прямо под глаз, а?

– Не помню, Гуг, – сознался Иван. Он на самом деле почти ничего не помнил; мало ли чего могло случиться за эти две угарные недели.

– Это было в кабаке одноглазого Сайруса, ты там выдавал такие фортели, что только держись! Полгорода до сих пор ходит в синяках и шишках. Ваня, а местное бабье тоскует – куда подевался этот ухарь?! По простоте своей я хотел унять тебя, ну и получил по морде. Эх, придушить бы тебя, гада! Так к старым товарищам не относятся, Ваня! Ну, да ладно, я отходчивый, прощаю!

Иван только теперь сообразил, что надо не языки трепать, а дело делать.

– Развяжи меня, – попросил он Гуга.

– А буянить не будешь, – поинтересовался Гуг без оттенка шутливости.

– Развязывай давай!

– Хорошо, только ты не дергайся!

Хлодрик запустил свои лопатообразные руки за трубы, принялся там ковыряться, нащупывая узлы, пытаясь их ослабить. Но он все-таки спросил:

– Вот я тебя развяжу, а чего ты делать станешь, а?

Иван усмехнулся.

– Первым делом перекалечу этих недоносков! – сказал он угрюмо.

– Каких таких этих?

– Которые меня вырубили там, наверху, и приволокли сюда! Гуг, не будь глупей, чем ты кажешься!

Хлодрик не обиделся, наоборот как-то повеселел, вновь на него напал странный полукашель-полусмех.

– Уж если кто из нас дурак, так это ты, Ваня! Любой безмозглый кретин на твоем месте давно бы догадался, что к чему! – Хлодрик отер испарину со лба, тяжко вздохнул, обдавая Ивана перегаром. – Это мои парни, понимаешь?

Мои!

У Ивана внутри все перевернулось. Он готов был убить Гуга, ярость захлестнула его, переполнила, даже слов не нашлось, чтобы выразить ее.

– Точняк, Ванюша, мои! Да ты не трепыхайся, сам же мне и мешаешь, паскудина ты эдакая! Здорово они тебя примотали. Но иначе, Ванюша, никак нельзя было – ты б или сам накрылся, или бы тебя накрыли, понял?! Дурачина ты, Ванюша, и простофиля, пить ведь тоже уметь надо, это тебе не по Пространству шастать, это тебе не на Гадре со звероящерами в бирюльки играть, это тебе... Ну чего язык в задницу заткнул?! Обиделся, что ли! Ну и болван! Я тебя же и спас, Ваня! Ты на меня БОГУ молиться должен и по гроб жизни пойлом накачивать! А ребятки мои, Ваня, мои. Я в тутошнем околотке, Ванюша, масть держу, так что ты не удивляйся, мимо меня здесь не проскочишь... – приговаривая так, Гуг Хлодрик распутывал узлы. Но он явно не спешил, ждал, пока старинный приятель немного поуспокоится. – Я когда по первому разу в психушку попал, Ваня, меня две недели в смирительной рубахе держали, так-то! Еле отошел, думал, кранты мне! А ты за четыре денька прочухался, тебе, Ваня, надо при жизни памятник ставить...