Когда он упал на палубу, бронеход только кормой сверкал. Вот тут-то и понеслась воцсю рукопашная. Минут сорок он молотил кулаками направо и налево, прыгал, обрушивался всем телом на вертухаев, бил их ногами и валил ручным парализатором… Он совсем позабыл, что его дело – руководить прорывом. Неунывающий Дил Бронкс, скрупулезный и педантичный в исследованиях и быту, терял голову на поле боя, это за ним давненько водилось. Он легко входил в раж, в боевой азарт, за это и получал часто нахлобучки от командования. Но так было прежде… а теперь.

Теперь ничего не изменилось. Дил катался по палубе, подпрыгивал, бросался один на четверых, мелькал повсюду черной молнией. С ним ничего не могли поделать выдрессированные наемники и запрограммированные андроиды. Они и знать не знали, что такое «черный шлем»

– секретное боевое искусство космодесанта. Но они познавали его с получаемыми ударами, травмами или переломленными хребтами. Церемониться было некогда. Чтобы пробиться в самое нутро, хватило именно этих сорока минут.

Они победили! Они прорвались!

– Ур-р-а-а!!! – орал Дил Бронкс. И уже мечтал о своей русской баньке на Дубль-Биге-4.

Сорви-головы, что ползли по «черным нитям», опередили основную группу прорыва всего на несколько минут и перемолотили треть внутренней охраны.

Форт был в руках нападавших. Оставалось деликатно постучать согнутым мизинчиком в бронированную дверцу этому наследнику инопланетной короны, этому малышу, и вынести его на руках под овации ревущих от восторга и счастья парней. Они победили! И они выжили!

– Эй ты, император хренов, выходи! – вопил Дил Бронкс, откинув забрало внешнего шлема и сверкая бриллиантом. Его черное как сажа лицо блестело будто напомаженное. – Вылезай, чертов бездельник! Мы уже пришли, а ты все спишь в своей каморке! Цай, мать твою, ты слышишь меня!!!

Дил не знал, что карлик Цай ван Дау корчился тогда от дичайшей боли и молил только об одном, о смерти. Откуда он мог знать!

А потом разом померк свет.

И они затаились, все одиннадцать выживших и захвативших форт.

И вдалеке с тяжелым гудом и лязгом опустились вниз бронированные стены.

И из невидимых отверстий потек удушающе-сладкий, пьянящий сонный газ.

Они влипли как щенки, как несмышленыши-сосунки!

Теперь Дил знал, отчего так болит голова – не от побоев и истязаний, хотя все было, было с лихвой, а от этого поганого сонного газа – мечты всех наркотов и дармоедов.

Он снова застонал, на этот раз надрывно и яростно. Все пошло прахом.

Что теперь будет с Таекой?! Она сойдет с ума на станции, она не переживет этого безумия!

Свет вспыхнул подобно разорвавшейся гранате – ослепляя и причиняя острую боль, Дил зажмурился, прохрипел спекшимися губами:

– Полегче, ублюдки!

И тут же получил страшный удар в скулу – будто еще одна граната разорвалась, но уже внутри черепа. Одновременно он почувствовал, как плита поднимается, вместе с ним. Теперь он не лежал на шершавом и холодном бетоне, а висел, прикованный за руки и за ноги короткими цепями к выступающим из плиты кольцам.

Получив еще один удар, в другую скулу, Дил чуть приоткрыл глаза, сощурился. Прямо перед ним стоял двухметровый бугай с обвисшим животом и волосатыми кулаками. Бугай был в голубой форменке с золотистыми галунами и нашивками – госполиция, не частная охрана. Его покачивало из стороны в сторону, наверное, успел снять стресс после заварухи, поднабрался! Дил снова закрыл глаза. Плевать на них на уродов поганых!

– Прочухивайся, сволочь! – крикнул в лицо бугай.

И врезал прямым в нос.

Дила чуть не вывернуло наизнанку от боли и злобы. Боль он умел терпеть, еще в Школе научили отключаться, а вот обиду терпеть не собирался – разве так положено обращаться с пленными?! Ну, гады, придет время – за все ответите! Битье вернуло ему бодрость духа и веру в то, что еще не все кончено.

– Вот гляжу я на тебя, черная харя, – процедил бугай, сквозь пьяную икоту, – и ни хрена не понимаю! Ну ладно, вся эта шваль по городам, грабят, хапают, упиваются, набивают карманы дармовым хабаром… понять можно человеков! По-людски их понимаю и даже оправдать могу! Перед соблазном хрен устоишь! А какого дьявола ваша шобла лезла сюда? Чего тут брать-то?! Тут брать не хрена! Тут ни золота, ни денег, ни (кратвы, ни выпивки! Тут даже банка нету во всем форте! Не-е, я таких не уважаю!

Бугай трижды приложился кулаками к Диловым ребрам, да так, что только хруст стоял. Потом от души смазал по челюсти. Потер ушибленную руку.

Сплюнул.

– А ты знаешь, харя черная, – продолжил он воспитательную беседу, – знаешь, паскудина, что четыреста наших ребят тут полегло, не считая нежить андроидную! На-ка вот получи за них! – Еще один прямой обрушился на разбитый в кровь нос Дила. – Мне плевать, падла!

Может, им в раю получше будет, чем в этой дыре поганой. Но ты, черномазый, понимаешь, что из-за вашей дурной шоблы форт прикрыли! А нас коленом под зад, оставшихся – так и сказали: валите, мол, на хрен без подъемных и содержания, да еще спасибо скажите, что по уставу вас за разгильдяйство и потачку врагу на кичу не впихнули… А куда мне валить, паскудина?!

Дил уже не слышал, чего там бубнил бугай. Все в ушах и в голове гудело от ударов. Глаза залило кровью, и он не видел света белого – только молнии да рассыпающиеся звезды при ударах. Бугай-полисмен, вертухай поганый бил на совесть и от души. Его можно было понять. Да только Дил Бронкс уже не был в состоянии этого сделать. В его горящей башке молотом колотило: «прикрыли! прикрыли! значит, все зря! они перевели управление Исполнительной Комиссии на дублирующую базу, в дубль-форт! прикрыли! прикрыли!»

Он понимал лишь одно.

И когда бугай выдохся, Дил процедил ему прямо в рожу:

– Дурак ты! Все вы дураки! Вот когда начнется по-настоящему, все поймешь!

– Чего начнется? – не понял бугай.

– Война. Большая война! И ребята ваши не в раю, в аду они парятся, недоумки! Но теперь поздно.

– Да ладно тебе!

Бугай опустил уже занесенную ручищу, не стал бить. Он ни черта не понял про войну, может, черный просто рехнулся? А вдруг не рехнулся?!

– Будет страшная война! – зловеще прохрипел Дил Бронкс. И уронил голову на грудь.

Глеб Сизов подошел к столу и молча уставился на усталого от бессонницы и круглосуточной нервотрепки Ивана.

– Чего там еще? – недовольно спросил тот.

– К тебе один тип рвется. Не наш. Говорит, из Европы пробился. Быть того не может, все границы на запоре, поля – до стратосферы и выше. А может, не врет. Но странный малый, уголовный какой-то.

– Сами не могли разобраться?!

– Только ты нужен. Хотели поначалу пихнуть в мне-москоп, да он орет, что ты признаешь… Гляди! – Глеб щелкнул пультом и на стене, на мягко вспыхнувшем экране появился крутоплечий парень лет тридцати, с длинными светлыми, почти седыми волосами, в полускафе с искореженными ребрами жесткости и рваным металлом. Был он растрепан, взбудоражен, зол. Левая рука на перевязи, лицо исцарапано, будто битый час его драли бешенные кошки… и все же его можно было признать.

– Сигурд, – прошептал Иван. – Давай его сюда! Юный викинг ворвался в кабинет Правителя, сильно прихрамывая и пытаясь вырвать локоть из цепкой клешни не отстающего ни на вершок охранника.

– Почему нет связи?! – закричал он с ходу.

– Почему нет связи, Сигурд? – спокойно переспросил Иван, не вставая из кресла, даже не приподнимаясь. И добавил: – Здороваться надо сначала. А потом вопросы задавать!

В голове завертелось: что-то случилось с Гугом! почему этот парень бросил все и прорвался сюда, сквозь закрытые границы? связи и впрямь нет, но общая обстановка известна, Европа почти прекратила сопротивление, Запад пока не вмешивается. Синклит выжидает, плетет свои сети.

– Здравствуй, Иван! – выдавил через силу викинг.

– Здравствуй, Сигурд, – отозвался Иван. – Что с Гугом?

– Буйный разбился вдребезги. Мы вместе были в бронеходе. Штурмовали базу бундесвера… Нам ударили в спину! Я подобрал его в воронке, на нем живого места не было.