— Весело дьяволам, — ворчливо упрекнул Родион. — Будто в игрушки собираются играть. Грязнову — не Мятому, ему скажешь — ус — и оглядывайся, подстрижет. А то и в тюрьме насидишься.

8

К концу дня Грязнову доложили, что рабочие собрались на площади перед конторой. Докладывать было бы не обязательно, сам видел, стоя у окна.

— Хотят, чтобы к ним вышел? — спросил он Лихачева.

— Нет. Назначают выборных.

— Будете пускать, предупредите, чтобы без крика.

Война, которой конца не видно, голод, дикие цены на товары — все это выводит людей из равновесия, делает вспыльчивыми, крикливыми. Ожидал, что посещение не обойдется без крика.

Они вошли без толкотни, друг за другом. Поклонились с достоинством. Вгляделся — лица спокойные, во взглядах нет вызова, желания ссориться, будто не первый раз приходится переступать порог директорского кабинета, будто быть ходатаями — привычное дело. Знал ли он их? Да, и о каждом мог что-то сказать. Мятый, что сутулится, стесняясь своего роста, — отзывы о нем самые благоприятные — тихий и старательный. Если и оказался в числе выборных, то не от себя — принудили. Родион Журавлев — рябой, остроносый — тот сложнее. Приняли его на фабрику, думали — научен, других остерегать будет, не то что сам ввязываться. Оказалось: не научен, не пошла впрок каторга. Ничего, придется учить еще раз. Этот, из ткацкой, Маркел Калинин, кажется, — тоже из героев. Человеку за пятьдесят, лицо серое, плохо выбритое, кустистые брови, что у лешего. Может, считает зазорным заботиться о себе, может не хватает времени— все время съедает забота о других. Сделать обыск, найти какую-то тряпку, что выпускает фабрика, — вот и развенчан герой. Смешные люди, не имеют никаких оснований, чтобы на что-то надеяться, что-то выиграть, и лезут в бучу. Не добьются ничего, сами, наверно, это знают и лезут. Какая-то сила толкает их на этот лишенный здравого смысла поступок.

Грязнов больше присматривался к самому молодому из пришедших — Крутову. Месть за отца? Да нет, не видел ни злобы, ни ожесточения во взгляде, скорее — уверенный, оценивающий взгляд.

— Садитесь, господа хорошие, — показал на стулья и сам сел в кресло, вобрал в ладонь серебряный колокольчик, не для того, чтобы позвонить, — ощущение привычного предмета успокаивало нервы. Все-таки нервничал. — Чем удивить решили?

Тот самый Крутов, который доводится теперь вроде как племянником, — «Ах, Варька, как тебя угораздило тогда влюбиться в человека не своего круга?» — тот самый Крутов подал листок. За двадцать лет работы на фабрике Грязнову не раз приходилось держать в руках каракулями написанные требования, сейчас отметил: и бумага не замасленная, не мятая, и почерк приличный.

Еще не вчитываясь в бумагу, решил быть человеком, который все понимает, сочувствует.

— Требования ваши просмотрю со вниманием. От вас, господа, зависит, чтобы люди, что сейчас на площади, мирно разошлись по домам. Объявление будет завтра.

— Простите, Алексей Флегонтович, — сказал Крутов, севший последним на крайний стул возле двери. — Люди ждут решения сейчас.

Прищурясь, Грязнов разглядывал его. Лицо скуластое, что и у отца, волосы темнее и длинные ресницы — это, видимо, от матери. Отец имел здравый от природы ум. А этот чем может похвастаться?

— Может, столь уважаемое представительство даст мне время на обдумывание ответа? — с тонкой улыбкой спросил он.

Выборные переглянулись. По лицам можно было заметить: желание директора признали справедливым. «И на том спасибо!» Все разом, как по команде, поднялись. Самый старший из них, Калинин, сказал:

— Через полчаса мы зайдем. Хватит ли вам — полчаса?

— О, да! Благодарю вас… за доброту, — с насмешливой учтивостью поклонился Грязнов.

Заметил, что Крутов, как бы с большим облегчением, первый ринулся из кабинета, вроде для того и сел у двери, чтобы первому покинуть кабинет. «Стесняется еще, молод…» — подумал.

Какое там — стесняется. Артем спешил вовсе не потому. На площади, когда направлялись в контору, увидел Спиридонова. Стоял в меховой шапке, сдвинутой на глаза, с поднятым воротником пальто. Блеснул холодный, зажегшийся злой радостью взгляд. Появление его в толпе среди рабочих удивило Артема. Но времени на размышление не было.

— Взгляни на человека в шапке из рыжего меха, — шепнул он Семке. — Последи за ним… Провокатор…

И вот теперь, спускаясь с лестницы из конторы, он оглядывал рабочих, отыскивал Семку. А его уже тормошили:

— Что там? Чего говорили? Принял требование-то?

— Принял. Изучает, — коротко объяснил Артем. — Через полчаса велел прийти.

— Ошалел он — полчаса изучать! Чай, не сверх чего требуем. Вы говорили ему, чтобы он лучше поладил с нами миром?

— Ничего пока не говорили. Потом уж если…

— Не потом, сейчас надо было, чтобы понял: не шутки играть собрались. Говорил — меня надо взять, я ему втолковал бы, что к чему.

— Как раз тебя и не надо было брать, Федор Серапионович, — сказал подоспевший Маркел Калинин. — Горяч ты, несдержан. А позлить его и себя тоже еще успеем. Мужики! — крикнул он в толпу. — Полчаса ждать велел. Будем ждать, али как?

— Ничего, потолкаемся! Лишь бы толк был.

— Может, дело услышим!

Артем спустился с крыльца, все смотрел: ни Семки, ни меховой рыжей шапки Спиридонова не видел. Стал обходить толпу и почти нос к носу столкнулся с приставом Фавстовым. Служивый спешил в контору, запыхался. Когда слышал сзади выкрики, относившиеся к нему, оглядывался с укоризной на лице. Кричали всякое:

— Завертелась карусель: цепной пес понадобился.

— Уши, ребята, береги! Сейчас до крыльца доберется, гаркнет: «Разойдись!» Горло у него — сами знаете какое… Труба иерихонская.

Артему показалось, что Фавстов слишком пристально посмотрел на него, даже замешкался, сбившись с шага. Но занятый поисками Семки, он не придал этому никакого значения, не подумал, с чего бы так пристав заинтересовался им.

Семку он увидел в садике возле Белого корпуса. С ним стояли еще двое парней. Вид у всех троих был не лучший.

— Прозевали, Артем Федорович, — виновато сообщил Семка — Надо бы его в толпу да попридержать… А мы тут его еще попугали маленечко… И, как на грех, городовой Никонов показался. Только пятки засверкали, чуть не на шею Никонову бросился.

— Куда пошли? С Никоновым куда пошли?

— Да ты не расстраивайся, я его теперь хорошо приметил, никуда не денется. А ушли в участок, наверно… Достанем и оттуда.

— Поздно доставать. Заметил он меня, когда в контору шли.

— Да кто хоть такой? — Парень не мог понять, почему так взволновала Артема встреча с этим человеком.

— Тот самый, что Бодрова, всю городскую группу выдал. Кружился одно время у нас, вынюхивал… Я и подумать не мог, что он все еще здесь.

Семка показал на одного из парней — дерзкая молодая сила чувствовалась в нем; можно представить, что испытал Спиридонов, когда его «пугали».

— Петр будто видел его в механических мастерских, — сказал Семка. — Там работает.

— Располнехонько там этих купчиков. Сдается, что оттуда, по роже приметил, — подтвердил парень.

— Откуда бы ни был, дело — дрянь, — заключил Артем. — Для меня, по крайней мере…

Спиридонов стоял перед Фавстовым, был еще бледен от только что пережитого волнения. Он свое дело сделал: человек, которого он искал, оказался Артемом Крутовым. Теперь он мог рассчитывать на награду и, по всей вероятности, на приличную службу в полицейском аппарате. Не надо будет скрывать истинное лицо, служить станет открыто. Разве не этого он добивался? А радости нет.

— Господин пристав, а вы ничего не чувствуете? Не ожидаете? — губы у Спиридонова дрогнули в странной усмешке. Сам дивился тому, что пришло на ум.

— Что я должен чувствовать? Ожидать? — Фавстов заканчивал сообщение, которое надо было срочно переслать в жандармское управление ротмистру Кулябко; занятый делом, он не обратил внимания на то, каким тоном были сказаны эти слова.