— Если его сиятельству будет угодно, я приеду в следующий раз.

Только после этих слов он удостоился внимательного взгляда. Лицо у чиновника вдруг сразу переменилось, стало добрым, озабоченным.

— Одну минуту, — уже безо всякой важности в голосе сказал он. — Я справлюсь…

Он проворно скрылся в кабинете, и Грязнов вынужден был ждать, что последует дальше.

— Его сиятельство просит вас, — сказал, появляясь в приемной, чиновник.

Теперь его бритое, с крупным носом лицо сияло сладкой улыбкой. Грязнов заметил, что женщина, с испугом наблюдавшая за ними, теперь с мольбой смотрела на него, словно хотела и не решалась что-то сказать.

— Может, все-таки прежде дама… — начал он нерешительно.

— Его сиятельство просит вас, — все с той же улыбкой и с нажимом на последнем слове сказал чиновник.

«Какая скотина! — подумал Грязнов, еле удерживаясь, чтобы не толкнуть как следует чиновника плечом. Тот предупредительно распахивал перед ним дверь. — Губернатору следует подсказать, что порядки в его приемной могли быть лучше».

Сухощавый, болезненного вида, с глазами, прячущимися в крутых надбровьях, Татищев быстро и оценивающе взглянул на вошедшего Грязнова. Если на юбилее Грязнову было не до губернатора — последнего тоже не особо интересовал директор Большой мануфактуры, которого ему представлял Карзинкин, знакомя со своими служащими. Вспомнил он о нем, когда ему донесли о волнениях рабочих на этой фабрике. Грязнов и подумать не мог, как взволновало губернатора сообщение о беспорядках в канун приезда в город царской фамилии. Вызвал он его, чтобы узнать, как можно немедленно поладить с рабочими.

— Душевно рад вас видеть, — скрипуче сказал Татищев. — Располагайтесь. Признаться, я в сильном беспокойстве… Смута! Сейчас! Не могу представить.

Грязнов чувствовал в его голосе недовольство, угадал, что разговор будет чисто официальным, и сел. Раздражение, которое он испытывал минуту назад в приемной, снова вспыхнуло в нем. Естественно, губернатору спокойнее, когда на фабриках ничего не происходит, но, сколько он помнит и знает, волнения были и будут.

— Что же вас сильно беспокоит? — спросил Грязнов, мрачно и с вызовом взглядывая на губернатора.

— Положение дел на фабрике. И я удивляюсь вашей невозмутимости, Алексей Флегонтович! В другое время, может, и мог бы вас понять, но не сейчас…

Татищеву, искушенному администратору, приходилось встречаться с людьми, которые с первых минут вели себя вызывающе, гордо — не по чину; в разговоре с ними он становился беспощадным и умел добиваться того, что с них быстро слетала самоуверенность. Таким показался ему и Грязнов. Пожалуй, он нашел бы, как осадить его, поставить на место — знай сверчок свой шесток, — но положение было слишком серьезным, чтобы заводить личную ссору.

— Состояние дел очень плачевное: фабрика работает, товары не продаются, — спокойно стал объяснять Грязнов, — Есть указание владельца сократить производство. Возможно, что фабрика будет остановлена совсем. Мастеровые узнали об этом и волнуются…

— И это перед приездом государя! — вырвалось у Татищева.

Упрек его выглядел более чем беспомощным, и Грязнов едва заметно усмехнулся, подумал: «Видно, все чиновники на один лад, надуты спесью, а как чуть какие осложнения, начинают нервничать, выходить из себя».

— Вам следует сообщить Карзинкину о нашем разговоре, пусть на время отменит свое распоряжение, — тоном приказа сказал губернатор.

Грязнов наклонил голову в знак согласия, но сказал:

— Карзинкин сделать этого не может. Решение о временном и частичном сокращении текстильного производства принято всеми фабрикантами московского и петербургского районов. Долг чести и… есть другие причины. На фабрике скопилось более чем на полмиллиона рублей товаров, дальнейшее накопление опасно: приведет к финансовым затруднениям.

Губернатор пристально всматривался в крупное, полное собственного достоинства лицо Грязнова — изучал. А тому казалось, что Татищев не верит его словам, и он добавил:

— О нашем разговоре я сегодня же пошлю депешу владельцу.

— Алексей Флегонтович, мне трудно понять тонкости ваших дел, — уже другим, более миролюбивым тоном сказал Татищев. — Но вы-то знаете, что никаких смут, никаких забастовок допущено быть не может.

«Вот так-то, — довольно подумал Грязное. — С этого бы и начинать надо».

— До приезда государя еще есть время, — с внешней беззаботностью сказал он, с удовлетворением отмечая, как все более растерянным и покладистым становится граф Татищев.

— Что вы этим хотите сказать?

— Объясню. — Грязнов чувствовал себя совсем успокоенным, даже позволил снисходительно посмотреть на губернатора. — Нет смысла сокращать производство, а заработок рабочим оставлять такой же, какой был. Потому с согласия владельца решено было ввести лишний праздный день. За него, разумеется, жалованье начисляться не будет. Решено было ввести, но не успели: рабочие, узнав о предстоящем сокращении из других источников, остановили машины и митингуют. Что ж, пусть, мы не очень препятствуем. Чем дольше они не будут работать, тем больше накопится праздных дней, необходимых нам по условиям решения фабрикантов. Перед приездом государя, заблаговременно, конечно, мастеровым будет объявлено, что они могут работать, как и прежде. Выйдет, что требования их удовлетворили.

— Предлагаете ходить на острие ножа, Алексей Флегонтович? — сказал губернатор, все еще с мрачной пытливостью приглядываясь к собеседнику: его неприятно поразили откровенно циничные рассуждения Грязнова, и в то же время этот человек вызывал любопытство.

— Ваше сиятельство, иногда приходится ходить на острие ножа, если того требуют обстоятельства, — смиренно заметил Грязнов. — В данном случае другого выхода я не вижу.

— Все это очень ненадежно, — раздумчиво сказал губернатор. Может случиться так, что беспорядки на вашей фабрике потом перекинутся в город, в другие заведения. Тем более, вам известно о листовке, которая призывает к забастовке не только ваших рабочих.

— Если чутье не изменяет мне, забастовки не будет. И причиной тому, осмелюсь сказать, приезд государя, всеобщая подготовка к встрече. Я еще верю в патриотизм русского народа. Коренные рабочие в столь знаменательные дни не позволят вспыхнуть смуте. Что касается листовок, которые появились на фабрике, они тоже сослужат хорошую службу. Там говорится, что фабриканты, не желая снижать цен на мануфактурные товары, решили приостановить работы и тем самым ударить по карману рабочих. Когда будут возобновлены работы на прежних условиях, а их всегда можно восстановить при угрозе общегородской забастовки, рабочие поймут, что фабриканты пошли им навстречу и останутся довольны… Кстати, ваше сиятельство, меня всегда поражает беспомощность нашей полиции. На содержание полицейских чинов фабрика тратит изрядные суммы — толку не вижу: не могут обнаружить, кто приносит на фабрику листовки, где их изготовляют.

— Листовки напечатаны у вас на фабрике, вашими рабочими. У нас на этот счет точные сведения.

— Вы хотите сказать, что типография находится в фабричном районе? — удивляясь услышанному, быстро и недоверчиво спросил Грязнов.

— Я вам сообщил точные сведения.

— Такого у нас еще никогда не бывало, — с замешательством проговорил Грязнов.

— Пусть вас это не тревожит. Идет усиленный розыск…

Собираясь откланяться, Грязнов решил задать мучивший его с самого начала вопрос:

— Сможем ли мы надеяться, что государь возымеет желание осмотреть фабрику?

— Что вы! Что вы! — воскликнул Татищев, отмахнувшись. — И подумать не могу.

— Изволю вам заметить, ваше сиятельство, все государи, начиная с Петра Великого, бывали в Ярославле, и все удостаивали чести Большую мануфактуру, посещая ее.

— Нет, нет, — решительно возразил губернатор. — Об этом и мысли у вас пусть не будет.

— Могу быть свободным?

— Да, пожалуйста, Алексей Флегонтович. Кажется, я начинаю думать, что все будет благополучно. Надеюсь на вас…