Чем шире распространялось завоевание, тем меньше могла завоеванная земля служить для заселения ее свободными крестьянами. В эпоху заморского расширения государства с этим явлением было покончено совсем. С 177 г. до P. X. до момента, когда Гракхами были основаны колонии, в течение более полустолетия, была выведена лишь одна колония граждан. Должностная и денежная аристократия с внешней стороны пребывали в самом лучшем согласии: трибуны функционировали тогда до самых Гракхов лишь как орудие сената — стремилась упрочить (stabilisieren) фактические владельческие отношения и утвердить военную силу Италии на повинностях входивших в союз общин: Шультен справедливо обратил внимание на то, что к 177 г. до P. X., с которым приходит к концу начавшийся в древние времена вывод колоний граждан, относится и lex Claudia[482], который устранил латинов, и что еще более суровый lex Junia de peregrinis[483] относится ко времени после низвержения Тиберия Гракха и перед выступлением Гая Гракха. Эти ограничения свободы передвижения союзников как в интересах удаления демократических или прямо нелегитимированных элементов из комиций (в которых владеющий римской землей латинянин первоначально, вероятно, имел право подавать голос), так и в интересах удержания войска гоплитов на его собственной почве и его податной силы за его общинами, последовали прежде всего вполне с его согласия, — lex Claudia был издан прямо по его предложению. Но в то же время они шли вразрез с консервативными интересами должностной знати, типичному представителю которой Сципиону Эми лиану легенда влагает в уста, вместо обычной молитвы о «приумножении», другую — о «сохранении» государства.

Действительно, интерес знати заключался в сохранении status quo как внутри страны, так и вне ее. Ибо прочное господство должностной и военной знати (Offiziersadel) в войске и в государстве немедленно должно было поколебаться, если бы Рим предпринял аннексии за пределами замкнутой италийской территории, содержал там войско, которое не могло надолго оставаться гражданским ополчением, собираемым в случае надобности (первые затруднения, касавшиеся пополнения и производства младших командиров, начались, что весьма характерно, с расширением сферы деятельности за море). Заморское расширение государства (die Uebersee-Expansion) было капиталистическим. Не должностная знать старой традиции, которая хотела ограничиться предусмотрительной политикой вмешательства, но капиталистические интересы торговцев, откупщиков налогов и доменов предопределили уничтожение старых торговых центров: Карфагена, Коринфа, Родоса, вызвали политику заморских аннексий, которые служили интересам капитала, а не колонизационным интересам (Siedelungsinteressen) свободных крестьян. Предоставить эти заморские приобретения крестьянам не входило в интересы ни должностной знати, ни капиталистов, не говоря уже о том, что выселение за море и самим крестьянам могло показаться привлекательным лишь в случае крайней нужды. Симптомом этого является то, что когда обеспечение землей естественного прироста населения перестало быть целью завоевания, и свобода завещания начинает хиреть, пока в последние столетия свободного государства она не была фактически устранена посредством querela inofficiosi testament![484]: она утратила свой старый смысл.

Все более и более весы склонялись в пользу крупных рабовладельцев. Оккупации на захватывавшем все большую и большую часть Италии ager publicus имели, очевидно, целью отчасти крупное пастбищное хозяйство, по взгляду Катона Старшего бывшее самым доходным (как меньше всего требующим затрат и меньше всего связанным с проблемой добывания рабочей силы) помещением капитала. Частично же они должны были с самого начала быть крупными сельскохозяйственными предприятиями (landwirtschaftliche Grossbetriebe). Сдача на откуп государством доменов и доходов с доменов (Domenengefälle) благоприятствовала, особенно в провинциях, также крупному производству (Grossbetrieb) отчасти сознательно, вследствие большего удобства деловых отношений с более крупными, сильными капиталом арендаторами, частью фактически, вследствие страшного гнета, которым она ложилась на сидевших на завоеванной земле на прекарном положении и (см. ниже) обязанных платить оброк крестьян, тогда как римские крупные арендаторы, естественно, сравнительно с ним были в более благоприятном положении.

Государственные откупы Римской республики вообще гораздо более, чем откупы свободного эллинского полиса, носили «капиталистический характер». Общества откупщиков (societates publicanorum) фактически не подлежали никакому контролю, что является резкой противоположностью не только эллинистическому Востоку, но и нормальной греческой практике, потому что к тому обстоятельству, что свободное городское государство не имело и не могло иметь постоянного персонала финансовых должностных лиц, и, следовательно, откупщики сами должны были ставить и весь персонал сборщиков, здесь присоединялась еще и безграничность территории. Крупные капиталы на рабах и в деньгах, наряду с этим — отсюда обязательства представлять земельное обеспечение — крупное земельное владение на полном (италийском) праве (вследствие этого поставленное в очень привилегированное экономическое положение) были необходимыми условиями участия в этих крупнейших капиталистических предприятиях древности. Но требование представления обеспечения в форме земельных участков, владеемых на полном римском земельном праве, следовательно, требование квалификации через посредство национального земельного владения, делало это сословие капиталистов в то же время в гораздо более высокой мере национальным сословием, чем где бы то ни было на Востоке (где в эпоху Птолемеев откупщики, по-видимому, были преимущественно чужестранцы) или даже в Элладе (где более мелкие города уже для того, чтобы вызвать конкуренцию при торгах, часто совершенно сознательно покровительствовали чужестранным финансистам). В экономическом и социальном смысле аристократический отпечаток, лежащий на Риме и присущий ему с давних пор, был этим, естественно, очень усилен. В противоположность прорывавшемуся от времени до времени в эпохи расцвета эллинской демократии характерному для цеховой мелкой буржуазии интересу «пропитания» («Nahrungs-Interesse») здесь возникла традиция широко захватывающей, «капиталистически» ориентированной политики как в расчленении владеющих классов союзников — италики как таковые, а не одни римляне, извлекали выгоды из права оккупации на ager publicus, как и из деловой экспансии (von der geschäftlichen Expansion) господствующей державы — так и в распоряжении завоеванными землями и в конституировании «провинций».

Конечно, при этом такая политика в каждом отдельном случае была предметом самой ожесточенной борьбы интересов. Наряду со старым классовым антагонизмом крестьян и крупных, владевших скотом и рабами поссессоров выступало расслоение внутри имущих слоев. На одной стороне — заинтересованные политикой фамилии должностной знати, которые находили представительство своих интересов в сенате и законом и правовым обычаем были отстранены от прямого участия не только — что почти во всей Древности само собой разумелось — в ремесле, но и в откупе налогов, а также и в судовладении: сенатор мог владеть только судами, которые по своей величине могли быть достаточны только для транспортировки собственных продуктов его поместного хозяйства[485]; вследствие этого он должен был ограничиваться, кроме обогащения на службе, получением земельной ренты, отдачей денег в рост — которая, правда, была ему запрещена, но тем не менее (см. Катона) была возможна и обычно практиковалась через вольноотпущенников и непрямым участием капиталом в торговле и судоходстве. На другой стороне стояло вследствие своего прямого участия в капиталистической наживе отстраняющее себя от должностей и от сената сословие капиталистов, которое имело свое политическое представительство в центуриях, больше всего обложенных налогами, особенно всадников («Ritter»), и окончательно было конституировано как «сословие» Гаем Гракхом (см. ниже). Что должностные лица и откупщики налогов в провинциях обыкновенно работали рука об руку и делили добычу (den Raub), то это не мешало тому — скорее его обусловливало — что сенаторские роды имели настоятельнейший интерес в том, чтобы держать «буржуазию» в политической зависимости и, прежде всего, сохранить за сенатом составление списков присяжных для судов, разбиравших дела о проступках должностных лиц. С другой стороны, постоянное увеличение шансов на прибыль вследствие завоеваний поднимало экономическую силу капиталистов, все более и более становившихся необходимыми для государственной кассы в качестве поставщиком денег (als Geldgeber) и вышколенных в смысле купеческой техники организаторов взимания государственных доходов. Поставщики денег для государства уже в эпоху 2-й Пунической войны фактически составляли силу, которая спасала государство в финансовом смысле, но за это диктовала ему свою политику. С эпохи Гракхов, когда и прямые налоги, по крайней мере в провинции Азия, предоставлены были ее эксплуатации, буржуазия переживала пору своего расцвета. Сопровождающим явлением было известное в Элладе лишь в зачатке — правда, в немалой степени — колоссальное развитие работорговли и эксплуатации рабов вообще.