В этот же вечер Лиля поехала к портнихе.
XXII
Дни проходили в горячке. Старая модная портниха, которая уже много лет обшивала Лилю, день и ночь сидела над ее нарядами. Лиля не отходила от нее ни на шаг. Она потеряла аппетит, осунулась, похудела.
Видя, как взволновала Лилю предстоящая поездка, старик профессор успокаивал ее и давал поучительные советы:
— Помни самое главное — ты приехала из России. Каждое твое слово, каждый поступок французы будут воспринимать не как лично твое слово и твой поступок, а как гражданки Страны Советов. Держи себя достойней, не егози и не ахай при виде красивых зрелищ и безделушек. Не вешай носа, если будут трудности. Франция веселая страна, она не любит нытиков и дуботолов. За тряпками не гоняйся, своих хватит. Посмотри больше музеев, памятных мест, накупи открыток, захвати с собой фотоаппарат…
Наказы, наказы, предостережения… У Лили кружилась голова. Но и в горячке сборов где-то в особых, никогда не потухающих родниках сердца сочилась щемящая горячая струйка — Струмилин. Как ей хотелось поделиться с ним своей радостью, своим волнением! Он бы понял ее, он тонко чувствует. И Лиля, складывая чемодан, тихо пела:
Эту незамысловатую песенку Лиля напевала и раньше, но сейчас она приобретала особый смысл, грусть расставания теперь была перемешана с неизведанной радостью предстоящих встреч.
В саду зарычала собака. На ее лай вышла няня. Через минуту она возвратилась с заложенными за спину руками.
— Танцуй!
Лиля подняла на няню тревожный взгляд. «От кого?»
Она ни от кого не ждала письма.
— Няня, сейчас не до этого.
— А, коза-егоза! Это моли бога, что твоя Франция, а то бы я заставила тебя сербиянку сплясать.
Письмо было от Струмилина. Лиля узнала по размашистому наклонному почерку. Он писал:
«Лиля! Что я могу сказать в ответ на ваше письмо? Единственное — я вас жестоко и незаслуженно обидел. Если можете — простите меня. На это письмо прошу не отвечать. Так будет лучше. Еще раз — простите, еще раз — прощайте. Николай Струмилин».
«Не хочет даже, чтоб я ему ответила. Какая жестокость!» Как подкошенная серпом былинка, Лиля опустилась в кресло. Не обращая внимания на расспросы няни, которая по лицу ее поняла, что в письме что-то недоброе, она, не мигая, уставилась в одну точку на стене. Сейчас она вспомнила Струмилина таким, каким видела его в последний раз, как кладбище во время похорон жены. Худой, бледный, с потухшими, глубоко запавшими глазами. А рядом с ним, ежась от холода, стояла Танечка, которая не сводила своих испуганно-печальных глаз с воскового лица матери. Лиля уткнулась лицом в подушку и тихо заплакала. Ей было жалко себя, жалко Струмилина, жалко Танечку…
В эту минуту она была твердо убеждена только в одном: если б Струмилин написал ей: «Приди ко мне! Никуда не смей ездить! Плюнь на свою туристическую поездку за границу!» — она ни на секунду не задумалась бы, что ей делать. Портниха, наряды, Елисейские поля, всякие там Монмартры и Лувры с Бастилиями — все это она может променять только на одну встречу со Струмилиным. Только на то, чтобы он до конца выслушал ее, узнал, как она любит его, как тяжело ей без него.
Но он запретил ей даже написать ответ.
К вечеру сборы кончились. Объемистый лакированный чемодан был упакован. Новенькая «Победа» стояла у ворот. Старый профессор делал последние напутствия. Через два часа с Белорусского вокзала должен отойти поезд. С этим поездом вместе с другими советскими туристами Лиля должна выехать во Францию.
Рядом с чемоданом стояла белая корзина хризантем. Это была причуда деда. Несмотря на мороз, он привез цветы такими нежными и благоуханно-нетронутыми, как будто они только что распустились.
— Давайте присядем на дорожку, — сказал профессор, и все четверо — он, няня, Лиля и портниха, которая до самого последнего момента кружилась с иголками в зубах вокруг Лили, все прихорашивая ее, — сели. С минуту помолчали, храня озабоченную торжественность.
Истошный лай собаки в саду заставил всех вздрогнуть.
— Кого это нелегкая несет? — проворчала няня и, почесывая бок, подошла к окну. — Вроде незнакомый. Пойду спрошу.
Няню опередил профессор.
— Вам кого? — крикнул он из сенок незнакомцу, стоявшему у калитки.
— Мне нужна Лилиана Петровна Мерцалова.
Пса загнали в чулан.
— Пройдите.
Неизвестный молодой человек, одетый в серое пальто, поднялся по скрипучим порожкам в сенки и впереди хозяина вошел в дом.
— Вам кого нужно? — спросила Лиля, оглядывая вошедшего незнакомца.
— Мне нужна Лилиана Петровна Мерцалова.
— Я буду Мерцалова, — весело ответила Лиля и с радостью подумала: «Неужели от Николая Сергеевича? Господи, неужели это от Струмилина? Что бы от него?!»
— Вы, кажется, куда-то собрались?
— Да, я собралась уезжать, — ответила ласково Лиля, все еще надеясь, что незнакомец вот-вот достанет из кармана письмо от Струмилина и подаст ей. Она волновалась.
— И далеко вы едете?
— Во Францию, по туристической путевке. А собственно, почему вы меня расспрашиваете? Кто вы такой?
Незнакомый гражданин достал из кармана бумажку. Лицо его было строго официально.
«Письмо! От него! Он все-таки меня помнит… Он хочет меня видеть!..» Лиля трепетала.
— Кто вы такой? — снова спросила Лиля.
— Я старший оперуполномоченный районного отдела милиции города Москвы. — Незнакомец протянул удостоверение.
— В таком случае, что вам от меня нужно? — недоуменно спросила Лиля, глядя то на деда, то на незнакомца.
Работник милиции окинул взглядом лакированный чемодан, потом посмотрел на Лилю.
— Очень жаль, но поездку во Францию вам придется отложить.
— Почему?! — испуганно спросила Лиля.
— Вы арестованы.
— Что?! — Из рук Лили выпала сумочка. Старик профессор как стоял на одном месте, пытаясь что-то сказать, так и окаменел с раскрытым ртом.
— Вот постановление об аресте. Подписано прокурором.
— Куда вы меня повезете? — с испугом спросила Лиля, чувствуя, как спазмы перехватили ее горло.
— В Таганскую тюрьму, — спокойно ответил оперуполномоченный.
В старческих руках Батурлинова прыгала бумажка с предписанием на арест Мерцаловой Лилианы Петровны.
— Тут, молодой человек… получилось какое-то явное недоразумение! Тут что-то перепутали! Нужно разобраться! Она не может отложить поездку во Францию… Она ни в чем не виновата!
— Кем вы доводитесь гражданке Мерцаловой? — спросил оперуполномоченный у профессора.
— Я ее дед. Я ее воспитал… Я за нее отвечаю своим положением и своим… — Старик волновался. Больше он ничего не мог сказать.
— Все равно, гражданин, вашей внучке придется проехать со мной. — Оперуполномоченный показал взглядом на дверь. — На улице ждет машина. Нужно торопиться. Нас ждут.
— Тогда и я с ней поеду. Я не могу оставить ее одну.
— Вы никуда не поедете, гражданин. Если хотите — можете завтра вечером навестить свою внучку. Это в том случае, если она не вернется сегодня.
Убитый горем, профессор посадил Лилю в «черный ворон» с зарешеченными окнами и смотрел вслед удаляющейся машине до тех пор, пока она не скрылась из виду.
В дом старый профессор вернулся, придерживаясь за стенку. Он с трудом расстегнул верхние пуговицы рубашки. Ему не хватало воздуха…
В этот же вечер с профессором случился сердечный приступ. По вызову няни пришел местный дежурный врач. Он был небрит и заспан. По его сердитому и недовольному лицу нетрудно было заключить, что его не вовремя разбудили. Когда же он узнал, что перед ним знаменитый профессор-хирург Батурлинов, то он настолько растерялся, что, казалось, был готов вставить больному профессору свое сердце, если бы это в силах была сделать медицина.
XXIII
Несколько раз порывался Дмитрий пойти к Ольге, но всякий раз удерживал себя: уже поздно. Да и зачем? Чтобы посмотреть, как к дому подкатит «черный ворон», как в него посадят Ольгу? Чтобы услышать, как больная мать будет причитать в голос?