И как жаль, что поездка по Европе самых лучших поэтов России так и не состоялась, она могла бы стать одним из самых выдающимся событий в истории русской литературы и, конечно, пополнила бы ее сокровища. Вяземский вскоре с горечью констатировал: "Пушкин с горя просился в Париж: ему отвечали, что, как русский дворянин, имеет он право ехать за границу, но что государю будет это неприятно". Грибоедов же 6 июня отправился в Персию, откуда ему не суждено было вернуться.
Тяжелые предчувствия тогда просто витали в воздухе, и не случайно ли 30 апреля во время ночной встречи в гостях у Пушкина тот предложил друзьям-поэтам (Грибоедова на этой встрече не было) для обсуждения событие, свидетелем которого поэт был в Одессе несколько лет назад: "…приплытие Черным морем к одесскому берегу тела Константинопольского православного патриарха Григория V, убитого турецкой чернью"? (Как иногда могут совпадать события, разделенные и по времени, и по месту действия!)
25 мая Пушкин и Грибоедов участвовали в устроенном Вяземским пикнике в Кронштадте, куда друзья добрались на пароходе. (Любопытно, но именно в этой посадке участвовал с молодой женой Дж. Кэмпбелл, секретарь британской миссии в Персии, предсказавший Грибоедову, что его ждут большие сложности и неприятности в Тегеране.) Наконец, накануне 6 июня 1828 г., как писал Пушкин, он расстался с Грибоедовым "в Петербурге, перед отъездом его в Персию".
О влиянии поэтов друг на друга говорят многие факты. На пример, Грибоедов слышал "Бориса Годунова" в исполнении Пушкина, а тот в набросках предисловия к атому произведению откровенно написал: "Грибоедов критиковал мое изображение Иова — патриарх, действительно, был человеком большого ума, я же по рассеянности сделал из него глупца". По-видимому, рассказы Грибоедова о Персии и Востоке подействовали на Пушкина и в том смысле, что после этих встреч в его стихотворениях с восточными мотивами окончательно исчезают элементы нарочитой экзотики и чрезмерной романтики и все сильнее становятся признаки реализма. Ведь совершенно очевидно, что главной темой разговоров двух поэтов, особенно в силу острой любознательности Пушкина, была именно персидская тема, включавшая в себя и историю, и быт, и поэзию, и религию этой страны, или, в более широком смысле, тема Востока, хотя, конечно, этими темами общение поэтов не ограничивалось.
А.С. Грибоедов. Рисунок А.С. Пушкина. 1828 г.
И конечно, встречи с Грибоедовым не могли не сказаться на решимости Пушкина поучаствовать в тех грандиозных событиях, которые разыгрывались в это время на южных рубежах России, о чем свидетельствовали его многочисленные обращения к императору с просьбой отправить его в действующую на Кавказе против турок армию. Получив отказ, поэт от огорчения сильно захворал, впав "в болезненное отчаяние… сон и аппетит оставили его, желчь сильно разлилась в нем, и он опасно занемог", как вспоминал навещавший Пушкина сотрудник III Отделения A. А. Ивановский.
Проходит всего лишь несколько месяцев и Пушкин, у которого возникли серьезные неприятности с поэмой "Гаврилиада", снова бредит Востоком. В письме Вяземскому 1 сентября 1828 г. он пишет: "Ты зовешь меня в Пензу, а того гляди, что я поеду далее, / Прямо, прямо на восток…"
Пушкин воспроизводит здесь строку из стихотворения
B. А. Жуковского с показательным названием "Путешественник" (1809), посвященное Востоку и являющееся вольным переводом стихотворения Шиллера с тем же названием. В этот период за поэтом усиливается полицейский надзор: еще в августе по Положению Правительствующего Сената, утвержденного императором, за поэтом устанавливалось строгое "секретное наблюдение". При любой поездке начальству той губернии, куда ехал Пушкин, приказывалось взять его под "секретный надзор".
И конечно, чувствовавший все это поэт не мог не желать тот, чтобы вырваться из-под присмотра и совершить, наконец, тот самый побег, который он "давно замыслил". И как ни странно, ему это вскоре все-таки удалось!..
16 июля 1828 г. Грибоедов сделал в Тифлисе предложение юной, не достигшей еще 16 лет Нине Чавчавадзе, с которой повенчался уже 22 августа, а Пушкин в конце декабря того же года впервые встретил на балу в доме Кологривовых юную красавицу Наталью Гончарову, которой было… 16 лет (вот еще одно совпадение судеб двух поэтов, встретивших почти одновременно свою настоящую любовь). Как писал позднее Пушкин: "Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начали замечать в свете. Я полюбил ее. Голова у меня закружилась…" Свое предложение невесте Пушкин сделал 30 апреля 1829 г. в Москве, когда он уже начал осуществлять план своего долгожданного побега на Кавказ. Ведь 4 марта поэт получил подорожную "на проезд от Петербурга до Тифлиса и обратно", подписанную санкт-петербургским почт-директором К.Я. Булгаковым, минуя III Отделение и нарушая при этом установленный порядок. Поэта ждало весьма длительное странствие: почтовый тракт от Петербурга до Тифлиса охватывал 107 станций и 2670 верст.
А.С. Грибоедов в "персидской шапке". Рисунок А.С. Пушкина. 1831 г.
Куда же все-таки ехал Пушкин? Вопрос этот совсем не праздный, ведь не случайно же П. А. Вяземский, прекрасно знавший и Грибоедова, и Пушкина, сообщал в своих письмах и дневниках того периода, что Пушкин отправлялся куда-то "дальше", "на восток". Позволим себе высказать предположение, которое, конечно, следует еще подтвердить и доказать, что во время своих встреч в Петербурге Пушкин и Грибоедов могли договориться о том, что Грибоедов, имея полномочия по приему в состав своего посольства новых сотрудников, в случае приезда Пушкина в Тифлис попытается принять его на службу или просто возьмет его с собой в Персию. Для Пушкина, как сотрудника Коллегии иностранных дел, которого никуда не отпускало начальство, такой поворот в судьбе мог быть весьма привлекательным, особо учитывая его желание воочию увидеть Персию и постоянные неувязки в тот период с устройством им своей личной жизни (вспомним хотя бы о готовности поэта уехать в Китай в долгосрочную экспедицию).
Пушкину было хорошо известно, что Грибоедов как российский посланник в Персии должен был длительное время находиться именно в Тифлисе, отправляясь оттуда в Персию и возвращаясь обратно (напомним, что, уехав из Петербурга в конце июля 1828 г., Грибоедов отправился в Персию лишь 6 октября, а из Тегерана в Тавриз он планировал вернуться как раз в конце января — начале февраля 1829 г., когда и произошла трагедия). И Пушкин, отправляясь на Кавказ из Петербурга в начале марта 1829 г., как раз и мог рассчитывать на то, что он застанет Грибоедова в Тифлисе. А само ужасное известие о гибели поэта-дипломата дошло до Пушкина уже в Москве около 20 марта, что не могло не внести коррективы в его планы, Ведь поэт, перестав торопиться, пробыл о Москве до 2 мая, причем он отправился сначала именно в Орел к генералу Ермолову, с которым Грибоедов служил долгие годы.
В Москве поэт обсуждал тегеранскую трагедию со многими своими знакомыми и друзьями, в том числе с сестрами Ушаковыми, о чем может свидетельствовать очень выразительный портрет Грибоедова, который Пушкин нарисовал позднее в альбоме Ел. Н. Ушаковой. Примечательно, что поэт изобразил Грибоедова именно в персидской шапке. (В последний раз Пушкин нарисовал образ Грибоедова в своих рукописях в мае 1833 г.)
Пушкин не скрывая от друзей, что он собирается на Кавказ, и эта новость не могла не вызывать и в Петербурге, и в Москве кривотолки, во-первых, о каком-то мифическом плане Пушкина бежать через турецкое побережье за границу, во-вторых, об опасности такого путешествия, а в-третьих, о бросающейся в глаза схожести судьбы поэта с судьбой Грибоедова. В. А. Ушаков, например, писал: "В прошедшем году (т. е, в апреле 1829 г.) я встретился в театре с одним из первоклассных наших поэтов и узнал из его разговоров, что он намерен отправиться в Грузию. "О боже мой, — сказал я горестно, — не говорите мне о поездке в Грузию. Этот край может назваться врагом нашей литературы. Он лишил нас Грибоедова". — "Так что же? — отвечал поэт. — Ведь Грибоедов сделал своё. Он уже написал "Горе от ума"". А в письме московского почт-директора А.Я. Булгакова к брату от 21 марта 1829 г. говорилось о той же самой аналогии: "Он <Пушкин> едет в армию Паскевича узнать ужасы войны, послужить волонтером, может, и воспеть это все. "Ах, не ездите, — сказала ему Катя, — там убили Грибоедова". — "Будьте покойны, сударыня, — неужели в одном году убьют двух Александров Сергеевичев? Будет и одного".