На второй инициации присутствовала мать Брюса. Она сидела в углу комнаты на складном стуле. После церемонии, в ходе которой Брюс получил имя Брахмананда, Прабхупада сказал ему: «Теперь вырази почтение своей матери». Брахмананда поклонился ей, и она, похоже, смутилась. Потом Прабхупада поговорил с ней в своей комнате в нашем присутствии.
Кита Прабхупада назвал Киртананандой, а Чака – Ачьютанандой. В тот вечер Прабхупада не объяснил, как переводится мое санскритское имя, но через несколько дней я пришел к нему и спросил: «Свамиджи, что означает мое имя?» Прабхупада сказал: «Сокровенная истина реальности». (Позже, во время карттики, мы зажигали свечи на его кофейном столике. Я припозднился; все уже собрались и зажгли свои свечи. Когда я зашел в комнату, Прабхупада сказал: «О, входит олицетворенная истина».) Во время инициации Прабхупада сказал, что я должен повторять двадцать пять кругов мантры, но вскоре он понизил норму до шестнадцати кругов. После посвящения я добросовестно исполнял наказ Прабхупады – ежедневно повторять шестнадцать кругов мантры.
Прабхупада дал мне еще несколько поручений. Одна из моих небольших обязанностей состояла в том, чтобы регулярно менять выставляемое в окне объявление, анонсирующее тему лекции Прабхупады. Название лекции Прабхупада писал для меня на маленьких клочках бумаги. Я менял объявления дважды в неделю.
В один прекрасный день я, с помощью другого преданного, обрил голову. С обновленной внешностью мы пошли показаться Прабхупаде. Он тепло улыбнулся и сказал: «Большое вам спасибо». Это было важным для меня; Прабхупада поблагодарил нас. Я чувствовал, что сделал это для Прабхупады.
Потом я спросил у Прабхупады: «Следует ли мне ходить на работу с тилакой?» Прабхупада ответил «да», и поэтому я появился на работе с бритой головой, шикхой и тилакой. Мой внешний вид вызвал в офисе такой переполох, что начальник вскоре позвал меня к себе в кабинет и спросил: «Что это такое?» Я ответил шефу, что это моя религия. «Думаю, что ты не должен этого делать», – сказал он. Но я настаивал: «Нет, я должен это делать». И начальник смирился, поскольку Нью-Йорк является космополитичным городом. Приходится быть либеральным по отношению к пуэрториканцам, неграм, евреям – ко всем. Моему шефу не нравилось, что я преданный, но он не мог позволить себе быть предвзятым. Ему приходилось терпеть меня.
Рупануга тоже работал в службе социального обеспечения, и его начальник тоже однажды вызвал его к себе и потребовал, чтобы тот перестал ходить на работу с тилакой и бусами. Но Рупануга сказал: «Нет, это моя религия. Еще один такой же преданный Кришны, как и я, работает в отделении на Нижнем Ист-Сайде». Начальник не поверил на слово и позвонил ко мне на работу. Мой шеф подтвердил: «Да, у нас тоже есть такой». Начальник Рупануги тоже смирился.
Я старался как можно больше быть рядом с Прабхупадой. Какое-то время после вечерних лекций я заносил в комнату Прабхупады коробку с пожертвованиями. Однажды я пересчитал в присутствии Прабхупады деньги (получилось долларов пять) и положил их перед ним. Прабхупада почтительно сложил ладони и склонился перед деньгами. Потом он посмотрел на меня и объяснил: «Деньги – это богиня Лакшми».
Однажды после вечерней лекции, проходя следом за Прабхупадой через внутренний дворик, я обратил внимание на полную луну, окруженную белым сиянием. Она была очень красива, и я сказал об этом. Прабхупада тоже взглянул на луну, а потом на меня – с некоторым недовольством. Я понял это так, что мое восхищение луной внешнее, и оно особенно неуместно после слушания лекции Прабхупады и киртана. Прабхупада хотел, чтобы мы воспринимали красоту природы только в связи с Кришной. Луна, какой бы красивой она ни была, – всего лишь незначительная планета в материальной вселенной. Когда же я обращу свой жаждущий взор к планете Кришны?
Вскоре после этого Прабхупада сообщил Брахмананде, что мы должны провести первые в Международном обществе сознания Кришны выборы. Президентом Прабхупада предложил избрать Брахмананду, а брату Брахмананды поручить обязанности казначея. Кандидатом на должность секретаря Прабхупада выдвинул меня. Брахмананда спустился вниз и сказал преданным, что надо провести выборы, и сообщил о пожеланиях Прабхупады. Мы, конечно, проголосовали за предложения Прабхупады единогласно, и так я стал секретарем. Мои новые обязанности состояли в том, чтобы выделять время для еженедельных собраний и подписывать счета на все покупки храма. Однако моим основным служением оставалась работа в офисе службы социального обеспечения, что приносило Прабхупаде четыреста долларов ежемесячно. И также я продолжал печатать для него.
Однажды вечером Прабхупада дал мне черновую рукопись его Введения к «Гитопанишад» и сказал, что хочет сразу же размножить статью на ротаторе, чтобы начать ее распространять, отдельно от остальной «Бхагавад-гиты». Меня подстегивало ощущение срочности этого задания, поэтому я всю ночь внимательно, стараясь не делать опечаток, печатал страницу за страницей. Я был поглощен трансцендентным предметом. Отдавая утром завершенную работу, я ожидал, что Прабхупада тут же отдаст готовый манускрипт в печать, но Прабхупада продержал его у себя несколько дней, и лишь потом отдал размножить. Я решил, что Прабхупада дал мне это ночное задание, чтобы я попрактиковался в аскезе.
Другой моей аскезой того времени стало решение предоставить свою квартиру преданным. Они причиняли беспокойства Прабхупаде, поскольку пользовались его ванной, и я подумал, что они могли бы мыться в моей квартире, которая находилась буквально за углом храма. Моя квартира сразу стала продолжением храма. Преданные регулярно ходили принимать душ, а один из них стал у меня жить. Предложив свою квартиру, я знал, что утрачу уединенность, которой оберегал себя много лет. Но я прикинул: что теряю, а что получаю. Получал я общество вайшнавов, поэтому я оказывался в выигрыше.
Хотя безумные вещи происходили в нью-йоркских трущобах Ист-Виллиджа, но мы жили в чистоте. Наша жизнь была подобна жизни в простом индийском городке. Единственной реальностью для нас был Свамиджи и его проповедь. Я вставал рано утром, повторял на четках мантру и шел в храм слушать лекцию. После лекции я обычно Прабхупаду не видел, а если и видел, то недолго. Потом я шел на работу. Во время обеденного перерыва я возвращался в храм, чтобы увидеть Прабхупаду. Почти весь день я проводил на работе, но каждый день я общался с Прабхупадой, а по понедельникам, средам и пятницам мы присутствовали на вечерней лекции. Мы собирались в квартире Прабхупады около шести часов вечера и сидели с ним, пока он проводил арати – церемонию подношения Господу пищи, светильников, цветов, опахал и благовоний. Потом мы беседовали на философские темы. В семь часов мы шли в храмовую комнату на программу.
Преданные сплотились в общину. Это было просто замечательно. Мы жили вместе как семья. Иногда возникали незначительные разногласия, но за окном своей комнаты сидел Прабхупада, готовый разрешить все споры. Мы были неофитами; мы не знали, что такое бхакти-йога. Тогда еще не было курса «бхакти-программ». Хотя мы находились рядом с Прабхупадой, он открывал нам всё не сразу. Он воспитывал нас, позволяя нам служить ему, и это было всё, что мы знали.
Поскольку я исполнял много разных поручений, Прабхупада вознаграждал меня возможностью советоваться с ним, когда надо было принять важное решение для нашего растущего ИСККОН. Однажды Шрила Прабхупада и некоторые из нас пошли в верхнюю часть города, чтобы посмотреть на здание, в качестве возможного для нового помещения ИСККОН. Осмотрев здание изнутри, мы вышли на улицу, и Прабхупада спросил, что я об этом думаю. Я сказал что-то об особенностях населения этого квартала. У меня было чувство, словно я ответственный сын семьи. В моей собственной семье я никогда не чувствовал ничего подобного.
Прабхупада давал мне понять, что от меня зависит многое, что я должен исполнять свою работу и что в моих руках находится судьба важных дел. Прабхупада устроил так, будто функционирование нашего Общества, казалось, зависело от моего служения. Все, что мне нужно было делать – продолжать служить, и духовный успех был обеспечен.