— Не смей разговаривать с ней в таком тоне!

Фокнер молча размахнулся и вложил в удар всю свою силу и ярость. Фрэнк пошатнулся, уцепился за бар, роняя бокалы и рюмки, и сполз на ковер.

Напряженную тишину разорвал сухой голос Джоанны:

— Будет лучше, если ты уйдешь, Бруно.

Странно, но казалось, что Фокнер был совершенно спокоен и вел себя так, как будто ничего не произошло.

— Ты этого хочешь, дорогая? — спросил он учтиво и обернулся к Грейс. — Кажется, я чужой на этом празднике жизни. Идешь со мной или останешься?

Девушка мгновение колебалась, а он пожал плечами.

— Как хочешь…

Гости в замешательстве расступались перед ним, когда он направился к выходу. Грейс догнала его у самой двери.

— Передумала? — проворчал он.

— Может, и передумала. А что, нельзя?

Помогая ей надеть дождевик, он небрежно спросил:

— Хотела бы заработать пять фунтов?

Глаза ее не выражали ничего, кроме недоумения.

— Да, это приемчик из новых, — наконец сказала она. — Заманиваешь на пятерку, потом, дай Бог, чтобы дал десять шиллингов — и будь здорова!

— Согласна?

— Что ж… — усмехнулась девушка.

— Тогда пошли.

Он распахнул дверь, пропуская Грейс Пакард, а когда она вышла, от толпы отделилась Джоанна и застыла на пороге. Фокнер вдруг вспомнил об именном подарке и вытащил бархатный футляр из кармана.

— Вот голова! Чуть не забыл!

Он бросил сверток прямо со ступенек, на ходу, а когда она его поймала, весело прокричал:

— Всего самого лучшего, дорогая!

Шаги его стихали внизу, а Джоанна щелкнула золотым замочком и вынула жемчуг. На глаза навернулись слезы. Ей казалось, что еще мгновение — и она разрыдается от обиды и боли. Из холла донесся перестук каблуков тети Мэри, и Джоанна заставила себя сглотнуть горький комок в горле и улыбнуться.

— Прошу всех к столу. Все, все в другую комнату, подают горячее!

И она первой шагнула в столовую, крепко впившись пальцами в жемчуг.

В студии Фокнера почти угасший огонь в камине еще бросал слабые отблески красноватого света на вырывающиеся, возникающие из полумрака фигуры, темные и зловещие. Ключ заскрежетал в замке, двери открылись настежь, и в мастерскую влетел хозяин, подталкивая оробевшую Грейс.

— Сейчас мы добавим света, — пообещал он, снимая плащ и зажигая лампу. Девушка с видом знатока осматривала помещение.

— Недурная квартира… Ого, даже настоящая стойка бара… Жаль, маленькая. У той дамочки больше.

Она скинула плащ и перчатки, бросила их рядом с бутылками и стаканчиками и осторожно подошла к скульптуре.

— Сейчас ты лепишь этих?

— Нравится?

— Не знаю, — смешалась она. — Они как-то странно действуют на меня… И вообще… они мало похожи на людей… на живых, во всяком случае.

Фокнер довольно рассмеялся.

— В этом-то весь смысл, малышка. Раздевайся за ширмой, — он махнул рукой на антикварное чудо из андерсоновского ситца начала эпохи королевы Виктории.

Грейс, не понимая, подняла на него пустые глаза.

— Раздеваться?!

— Ну конечно! И побыстрей! — подстегнул Бруно. — На черта ты мне сдалась в тряпках. Будь умницей, поторопись. Когда будешь готова, встань на подиум к остальным.

— К остальным?

— К фигурам. Думаю, стоит ли добавлять еще одну, а ты поможешь мне решить этот вопрос.

Она вдруг уперла руки в бедра и вульгарно выпятила живот. Взгляд ее стал совсем другим: понимающим и циничным.

— Чего только мужики не напридумают, перед тем как трахнуться, — процедила она и скрылась за ширмой.

Фокнер подошел к бару, плеснул в стакан до половины золотистого виски и нажал кнопку стереомагнитофона. Мягкий нежный блюз окутал сумрачную комнату. Подсвистывая мелодии, он присел у камина и подбросил в умирающее пламя несколько угольных брикетов из медного ведерка.

— Ты этого хотел? — окликнула его Грейс.

Он оглянулся, не поднимаясь с корточек. Девушка стояла без тени смущения, опираясь плоскими ладонями о бедра. Тело у нее оказалось упругим и чувственным, тугие груди заканчивались острыми темными сосками.

— Ну как? — ласково, чуть-чуть свысока спросила девушка.

Фокнер медленно поднялся, все еще со стаканом в руке, и выключил музыку. Потом неожиданно прошел в коридор и выключил свет в холле и ванной. Очертания скульптур четко обозначились на фоне огромного окна. Грейс Пакард слилась в одно целое с прежними фигурами, стала одной из них, превратилась, как и другие, в ничто — горькую тень, которой резец и вдохновение придали форму… В отсветах разгорающегося в камине огня лицо Фокнера казалось мертвой потухшей маской.

Он стряхнул с себя оцепенение и снова зажег свет.

— Нормально… хорошо. Можешь одеться.

— И это все? — удивилась Грейс.

— Я увидел то, что хотел увидеть, если ты об этом.

— Ну ты псих, каких поискать, — фыркнула она. Разочарованная и обиженная, презрительно выпятив губы, она нырнула за ширму, чтобы одеться.

Бруно подбросил угля в камин и вернулся к бару, чтобы долить виски. Через мгновение она была уже у его плеча с сапожками в руках.

— Как ты быстро, — похвалил хозяин.

Грейс уселась на высоком табурете у стойки и начала натягивать сапожок, стараясь не зацепить «молнией» нейлона чулка.

— При нынешней моде нечего снимать-надевать. Только вот не пойму… Ты в самом деле привел меня для этого? Просто… позировать?

— Если б хотел чего-то еще, то сказал бы прямо и с самого начала. — Он вынул из бумажника десятифунтовый банкнот и всунул ей за вырез платья. — Обещал пятерку. Возьми десять — на счастье.

— Ты и в самом деле псих! — Она быстро выдернула банкнот из ложбинки между грудей, глянула ее на свет и, сложив вчетверо, засунула за край чулка у самой подвязки.

Фокнер не скрывал усмешки.

— Твой собственный банк?

— Не хуже других. Знаешь, никак тебя не пойму…

— Мое неотразимое обаяние не поддается разгадке.

— Неужели?

Он протянул ей плащ.

— А теперь беги. Мне надо браться за работу.

Фокнер легонько подтолкнул ее к двери. Девушка схватила сумочку со столика в холле и, все еще не веря, пробормотала:

— То есть как? Конец дружбе, что ли?

— Что-то вроде этого. А сейчас будь умницей и беги домой. Сразу за углом, справа, стоянка такси.

— Ага. Уже иду. Мне тут рядом. — Она обернулась и, пока он открывал дверь, с надеждой спросила: — Может, мне все-таки остаться?

— Спокойной ночи, Грейс, — решительно простился Бруно.

Он захлопнул двери за гостьей и медленными шагами вернулся в мастерскую. Висок наливался тугой болью. Он приложил пальцы к давнему шраму и почувствовал, что в правой щеке маленькими молоточками изнутри заколотился нервный тик. Он постоял с минуту, прищурясь в ожидании боли, вглядываясь в темные фигуры, и подошел к столику, где стояла шкатулка для сигарет. Пусто. Он выругался под нос и торопливо обшарил все карманы — напрасно. Поиски в ящиках стойки, в тумбочках в спальне тоже не принесли успеха. Он сорвал с вешалки кепку и как раз натягивал плащ, когда под табуретом у бара заметил дамские перчатки на ковре. Может, на высоких каблуках она еще не доковыляла до площади и, если повезет, он догонит ее. Бруно запихнул находку в карман и сбежал по лестнице.

Городом владела ночь. Злобно завывал ветер, а дождь прилежно расчерчивал мглу тугими косыми струями.

Глава 4

У Шона Дойла, когда его доставили в городскую больницу, в голове и мысли не было о побеге. Он без придури был плох: почти сорок температура, весь в липком поту, а желудок словно набит осколками стекла, рвущими кишки. Только через сутки он чуток очухался и выполз из забытья. В мозгах клубился сплошной туман, он чувствовал себя разбитым и слабым, но боль отошла. В палате царил полумрак, только маленький ночник на тумбочке у кровати отгонял темноту и немного рассеивал мрак.

Как положено, рядом с ним сидел надзиратель Джоунс. Бывший уэльский гвардеец, посапывая, дремал на стуле у стены.