Заманчивое предложение

marlu

  Зуб все-таки разболелся. Сначала тихонечко ныл, не особо напрягая. Потом стал давать о себе знать чуточку сильнее, но на работе я не обращал на него внимания, занятый проектом, а перед сном глушил боль таблеткой «Нурофена». Так все и тянулось до пятницы, когда стало окончательно ясно, что пора сдаваться стоматологам, благо что коммерческие клиники работают и по выходным. В районную бы не пошел и под страхом смертной казни, слишком живы воспоминания о криворукой бабище, не признававшей всяких извращений в виде анестезии.

Записывался можно сказать не глядя – все равно не знал ни одного специалиста. На работе проблему не обсуждал, в запарке сдачи проекта было не до посторонних разговоров, друзьями помимо коллектива я так и не обзавелся, хоть и прожил в городе уже без малого три года. Так что когда приятный женский голос сообщил мне время посещения и номер кабинета, то фамилией специалиста я не поинтересовался. Надеялся только, что это не знакомая по посещениям городской поликлиники докторша, решившая подработать на досуге. И только у дверей кабинета на втором этаже, ожидая вызова и разглядывая табличку на двери, понял, что был неправ – фамилия доверия не внушала. С ходу я затруднился определить национальность ее владельца. Странный корень с привычным суффиксом «–ев» сочетался плохо, как и имя «Рауль» с отчеством «Изотович».

Пока я малодушно размышлял, не слинять ли и не поискать ли другого врача – потому что на слуху было громкое дело о поддельных дипломах неких шустрых восточных парней, – как медсестра любезно пригласила пройти. Бежать было поздно, и я, затолкав сомнения поглубже, вошел в кабинет.

– Присаживайтесь в кресло, сейчас доктор подойдет. – Медсестра подождала, пока я устроюсь, закрепила у меня на груди зеленую салфетку. Налила зеленоватой жидкости в пластиковый стаканчик, поставила рядом. Ее неспешные и уверенные действия успокаивали, но руки я все равно спрятал за спину, чтобы не видно было как они дрожат. Стыдно взрослому мужику так реагировать, но поделать с этим ничего не мог – подспудно ожидал боли и неприятных процедур.

– Здравствуйте, – доктор появился неслышно из двери за моей спиной, – рассказывайте, что вас беспокоит.

– Здравствуйте, – обреченно сказал я, – вот зуб разболелся…

Доктор задавал наводящие вопросы, выслушивал ответы, кивал, просил открыть рот, тыкал в зуб разными железками, а я вслушивался в акцент, проявляющийся все сильнее, и пытался определить его национальную принадлежность. Нет, на самом деле это было совсем неважно, просто помогало отвлечься.

Анестезии в этом кабинете не жалели, и я действительно ничего не чувствовал. Только рот было тяжело держать открытым, но на такие мелочи обращать внимание не стоило. Порадовало и то, что рентген был здесь же – в маленькой комнатушке за дверью.

Доктор говорил все тише, мне почему-то показалось, что он стеснялся своего неправильного выговора. Медсестра, тем не менее, на едва слышные команды реагировала правильно, подавая то, что нужно – наверное, сказывался опыт.

От нечего делать стал разглядывать врача. Попытался определить его возраст – не преуспел. Белая медицинская шапочка была надвинута на лоб, а рот и нос закрывала повязка, оставляя в пределах видимости только глаза. Теплые карие глаза с длинными загнутыми вверх ресницами. Обычные такие глаза. От уголков глаз разбегались лучики морщинок, намекая, что их обладатель уже не мальчик. Путем хитрых вычислений я решил, что доктору должно быть лет тридцать-тридцать пять. На погрешность я дал пять лет и успокоился – больше из скудных данных извлечь при всем желании невозможно.

С зубом, по-видимому, было все плохо. Доктор командовал медсестрой все более отрывисто и хмурил темные брови. Я принялся разглядывать ярко-синее небо за окном и задумчиво качающиеся под вечерним ветерком голые ветви какого-то куста.

– Все, прополощите рот, – врач отложил инструменты и встал.

– Не так энергично, – одернула меня медсестра, – у вас временная пломба, и вы ее сейчас всю выплюнете.

Я нащупал языком мягкий бугорок пломбы, во рту снова образовался тот специфический привкус, который ни с чем не спутать.

– Часа через два затвердеет, – успокоила меня медсестра, – подойдите к доктору, он вам про дальнейшее лечение расскажет.

Я едва сдержался, чтобы не хмыкнуть: опекает как мать, хотя и по возрасту вполне годится. Она была уже в годах.

Доктор сидел за столом и что-то писал. Маски уже не было, и я, пользуясь случаем, стал разглядывать его лицо. Достаточно симпатичное, надо сказать, лицо, с характерными признаками восточной крови. Он почувствовал взгляд, оторвался от бумажек.

– Что?

– Вы хотели мне что-то сказать, – вежливо напомнил я, маскируя внимание к его внешности интересом к подробностям лечения.

– А, да… Минуточку, – он потер рукой подбородок с начавшей проступать уже щетиной и дописал в карточку еще несколько слов. – Нам придется встретиться еще раз.

Сказано это было таким тихим шепотом, что скорее напоминало приглашение на свидание. По спине прокатилась волна неконтролируемой дрожи, и я резко выдохнул, сжав руки в кулаки. Рауль Изотович неверно истолковал это движение как страх перед предстоящим визитом и принялся уверять, что будет совсем не больно. Что сейчас он заложил лекарство, что через три дня я даже не замечу, как он будет пломбировать каналы. Все это говорил все тем же интимным шепотом, который пробирал до самого нутра, и проклятый акцент, заставлявший его перевирать слова, казался ужасно милым… Черт знает что!

Медсестра гремела инструментами и крышками контейнеров, прибираясь. И я был ей безумно благодарен за это, иначе обязательно бы отмочил какую-нибудь глупость. А так постороннее присутствие держало в тонусе и помогало сосредоточиться на смысле произносимых слов, а не на их интонациях. Я хмурился и кивал головой. Доктор воспринимал эту мимику как сомнения и углублялся в дебри. Даже рисовал что-то на бумажке.

– Вам все понятно? – Он дождался моего согласного угуканья и с облегчением назначил время повторного визита на вечер среды.

Зуб после лечения пытался поныть, но был проигнорирован. Правда, пришлось отказаться от похода в бар, который я предвкушал уже неделю, но так как своим решением я никого не подводил, то и огорчаться по этому поводу не стал. Провалялся на диване все воскресенье, читал и спал. И не родился еще тот человек, который мне докажет, что такой отдых плох!

После сдачи проекта на работе наступило временное затишье. Не то чтобы делать было нечего, но как-то все сразу стало мирно и спокойно. Появилось время попялиться в окно, где невыносимо ярко светило весеннее солнце, понаблюдать пару минут за воронами на соседнем дереве, которые, по моему скромному разумению, собирались строить гнездо, полюбоваться на рыжего кота, который на крыше трансформаторной будки беззаботно подставлял брюхо теплым лучам. На него март почему-то не действовал, в отличие от меня…

Душа томилась, как будто запертая в клетку. Как будто заключенная в квартире, и ей, душе, только и оставалось что наблюдать за чужим счастьем через двойной ряд оконных стекол. И это томление выводило из себя, потому что было неясно, чего хочется: то ли любви и взаимности, то ли севрюжины с хреном… В этом плане ленивая нега рыжего кота вызывала острую зависть – у него все просто и ясно. А еще снился доктор. Боже упаси, никакой эротики! Он просто приходил по ночам и улыбался своей мягкой, чуть смущенной улыбкой, отчего от уголков глаз разбегались лучики тонких морщинок и на одной щеке была явственно видна ямочка. Или хмурился, и между бровями пролегала глубокая складка, и ее хотелось немедленно разгладить… Этот сон я не любил.

Наконец настала среда. Половина рабочей недели осталась позади, и это радовало, потому что хотелось выходных, хотелось отдохнуть и собраться с мыслями и перестать витать в облаках, когда коллеги по два-три раза обращались ко мне с одним и тем же вопросом. Пока, конечно, удавалось списать все на проблемы с зубом, но дальше так продолжаться не могло.