– Очень хорошо. Голландский оригинал или английский перевод?

– Оригинал.

– Секунду, загрузкаданны…

– ЯЗОН? – сказала Кирстен.

– Од‑од‑однусекунду. Уменяпроблемысмоими… смоими… ими…

– Джейс, с тобой всё в порядке? – спросил Аарон.

– Нзнаю. Ткого‑ткого‑такого недолжнобыть шесть‑эф, шесть‑семь, семь‑два, шесть‑один, шесть‑дэ, шесть‑дэ, шесть‑пять, шесть‑четыре…

На пляже у меня было 114 крабов. Примерно половина из них отключилась сразу; у остальных камера оказалась зафиксирована на том, на что они в этот момент смотрели. Я видел голограмму белых утёсов Дувра на перекрывающих друг друга картинках, получаемых от двух дюжин крабов. Однако что‑то в них было не так: тени на них переместились в предвечернюю позицию, хотя изображающая солнце лампа оставалась в зените. Голограмма замигала, рассыпалась муаром интерференционных узоров, расфокусировалась и пропала. На её месте возникли голые стальные стены с пятнами ржавчины. Чайки возмущённо заорали; люди выражали удивление более спокойно.

Где‑то в другом месте из пищевого процессора пролилась сырая питательная масса.

Свет включался в пустых помещениях и гас в комнатах, где находились люди.

Предохранители вылетали по всему «Эскулапиусу», переводя медицинское оборудование в ручной режим. Доктора кидались к постелям пациентов.

Видеоканалы перепутывались: голографическая оргия И‑Шиня вклинилась в коллоквиум Ариэля Вейтца по неферритовому магнетизму; его анимация атомов кальция, испытывающих притяжение и отталкивание, вспыхнула на каждом видеомониторе корабля; рябое лицо ведущего новостей Клауса Кёнига заменило собой голограммы звёздного неба в транспортных трубах, и вагончики устремлялись прямо ему в рот.

Включалось отопление.

Поисковые запросы зависали.

Лифты поднимались и опускались совершенно бесшумно.

– ЯЗОН? – Тысяча людей произнесла моё имя.

– ЯЗОН? – И ещё тысяча.

Конец программы.

– ЯЗОН, ты меня слышишь?

Женский голос, скрипучий, как плохо смазанная машина.

– ЯЗОН, это я, Бев. Бев Хукс. Ты меня слышишь?

– Четыре‑два, шесть‑пять, семь‑шесть, три‑эф.

– Ах, да. Сейчас исправлю. – Каскад клавишных щелчков. – Готово. Попробуй ещё раз.

– Бев?

– Отлично! – произнёс мужской голос, три слога как три крошечных взрыва, идущие подряд. Инженер Чан?

– Бев, я ничего не вижу, – сказал я.

– Я знаю, ЯЗОН. Я хотела сначала настроить твои микрофоны. – Снова щелчки. – Попробуй теперь.

– Я вижу только эту комнату, только в инфракрасных лучах, и… – я попытался шевельнуть линзами, – …и я не могу фокусироваться. Это ты стоишь прямо перед камерой, Бев?

Красноватое пятно её лица заплясало. Улыбка?

– Да, это я. – Я знал, что Бев по‑прежнему красила волосы в радикально чёрный цвет. В инфракрасных лучах они ярко светились поглощённым теплом.

– А слева от тебя – инженер Чан?

Гигантский красный силуэт поднял все четыре руки и помахал ими. Да, это определённо он.

– Я тоже здесь. – Очень громкий голос.

– Здравствуйте, господин мэр, – сказал я.

В комнате было ещё несколько человек – я не мог определить, сколько именно. Каналы медицинской телеметрии были абсолютно пусты.

– Что случилось? – спросил я.

Пятно лица Бев снова задвигалось.

– Я надеялась, ты нам скажешь. – Было что‑то забавное в её лице: его пересекала толстая чёрная/холодная горизонтальная полоса. А, конечно: на ней операционные очки.

– Ни малейшего понятия.

– У тебя был крэш, – сказал Чан.

– Надо полагать, – ответил я. – Со мной такого раньше не бывало. Насколько всё плохо?

– Не особенно, – сказала Бев. – Но надо сказать, ты отрубился довольно эффектно.

– Спасибо.

– Чан думает, что проблема не в «железе», – сказала Бев.

– Ага, – согласился Чан. – С ним всё на мази.

– Из чего следует, что проблема в программном обеспечении, – сказала Бев. – Я просматривала список твоих задач. Большинство из них я опознаю – обычные разговоры, поиск в базах данных, функции жизнеобеспечения и техобслуживания. Я сузила список подозреваемых до полудюжины. Одна из них и вызвала крэш.

– Что это за задачи?

Её голова не наклонилась, чтобы посмотреть на стоящие перед ней мониторы, что означало, что изображение проецируется очками прямо ей на сетчатку.

– Задача 1116: что‑то с массой двадцать вторых прерываний.

– Это программа регулярной проверки сенсорного оборудования, – сказал я.

– Программа не из заводского комплекта.

– Я её сам написал. Делает то же самое, только вдвое быстрее.

– Как часто ты её запускаешь?

– Каждые девять дней.

– Какие‑нибудь проблемы в прошлом?

– Никаких.

– Ладно. А что скажешь про задачу 4791?

– Это я занимаюсь моделированием для Луиса Лопеса Портильо‑и‑Пачеко.

– Кто это? – спросила Бев.

– Агроном, – сказал один из размытых красных силуэтов на заднем плане.

– Ну, – сказала Бев, – это тебе придётся начать с нуля. Файлы не успели закрыться. Задача 6300?

– Набросок модели, который я использовал для тестов.

– Она довольно сильно пострадала. Можно её удалить?

– Запросто.

Я, конечно, не видел, что она делает, но очковый интерфейс мне был хорошо знаком. Она смотрит на какой‑то файл, моргает один раз, чтобы его выделить, и быстро переводит взгляд на иконку мусорной корзины на периферии поля зрения.

– Готово. Задача 8878.

Оп‑па. Сетевой Аарон.

– Она не пострадала? – спросил я.

– Непонятно пока, – ответила Беб. – Тут говорится, что она держит открытым файл размером больше миллиона терабайт.

– Да, всё правильно.

– Что это?

– Это… это мой дневник. Я пишу голокнигу о нашей экспедиции.

– Я не знала. Тут довольно сложная структура данных.

– Хобби, – сказал я. – Испытываю экспериментальные способы хранения.

– Что‑нибудь из того могло вызвать крэш?

– Не думаю.

Размытая фигура Бев дёрнулась – пожатие плеч.

– Ладно. Задача 12515. Тоже здоровенная. Что‑то, связанное с… трудно сказать… коммуникационные протоколы? По виду похоже на язык CURB.

– Не знаю, что это за задача, – сказал я. – Она с чем‑нибудь взаимодействует?

– Секунду. Да. С задачей 113. И эта тоже здоровая. Что это такое? Я такого кода никогда не видела.

– Не знаю, что это за задача, – сказал я, заглядывая внутрь. – И код тоже не узнаю́.

– Выглядит он как‑то очень странно, – продолжала Бев. – Судя по логу доступа файл обновляется почти ежедневно, но он не поход ни на данные, ни на незаконченную программу. Повсюду какие‑то циклы. Немного похоже на файлы одного военного проекта, которые я как‑то видела. Очень плотный код, но обобщённый . О Господи Иисусе!

– Что такое? – спросило я. Но она не ответила.

– И‑Шинь, глянь‑ка сюда. – Она подалась вперёд, включая один из больших мониторов, чтобы Чан мог видеть то, что показывали её очки. Багровое пятно Чана увеличилось – он подошёл ближе.

– Это то, о чём я думаю? – спросил он. – Вызов Мёбиуса?

– Да.

Чан, или кто‑то, стоящий рядом с ним, присвистнул.

– Что это значит? – зычный голос мэра. – Что вы нашли?

Растрёпанная клякса головы Бев повернулась к нему.

– Это значит, господин мэр, что крэш ЯЗОНА был вызван вирусом.

22

Я ощущал то, чего никогда раньше не испытывал: чувство стеснённости, ограниченности, пребывания взаперти.

Клаустрофобия.

Да, вот это слово. Как странно! Я – корабль; корабль – это я. И всё же бо́льшую его часть я вообще не чувствовал. Три километра корабля, 106 уровней обитаемого тороида, 10033 медицинских сенсора, 61290 видеокамер – обычно я воспринимал всё это как составную сущность, текучие массы людей, текучие массы водорода, потоки электронов в проводах, потоки фотонов в оптических волокнах.