– Во‑первых, тщательность. Обезображивание обычно касается какой‑то одной части тела: например, могут порезать лицо, или гениталии, или груди. Здесь же процесс не локализуется на какой‑то одной части анатомии – точнее, он, похоже, затрагивает все части анатомии.

– Будет ли справедливым утверждать, что тот, кто выполнял эти действия над телом жертвы, обладал хорошими медицинскими навыками?

– Да и нет.

– «Да и нет», – повторила Зиглер. – Что это означает?

– Да, он определённо знал, как пользоваться медицинскими инструментами. К примеру, миз Зиглер, если я дам вам – или кому‑либо, кто никогда не делал этого раньше – в руки скальпель и попрошу разрезать тело, вы, скорее всего, сначала сделаете небольшой пробный надрез – так называемую насечку нерешительности, неглубокую рану, которую судмедэксперты считают признаком неуверенности режущего. Тот, кто вскрывал доктора Колхауна, не демонстрировал подобной неопытности. Я бы сказала, что тот, кто это делал, был хорошо знаком с техникой вскрытия.

– То есть ваш ответ «да» – преступник имел хорошие медицинские навыки.

– Хорошие навыки владения медицинским инструментом, миз Зиглер. – Однако само вскрытие производилось в беспорядочной манере. Тот, кто знает, что делает, никогда на раздвигал бы рёбра так, как это было сделано в данном случае; это можно сделать гораздо проще. Это было, как будто производивший вскрытие отлично владел медицинским инструментом, но плохо представлял себе человеческую анатомию.

За столом защиты Дэйл тяжело вздохнул. Зиглер явно проинструктировала Флеминтон высказать эту идею первой, изящно уклонившись от возражения Дэйла против вопроса, требующего от свидетеля строить догадки.

– Плохо представлял человеческую анатомию? – повторила Зиглер.

– Да.

– Вы можете привести ещё какие‑нибудь примеры в подкрепление этого мнения?

– Ну, скажем, желудок вскрыли, не вынимая его из брюшной полости, в результате чего в неё пролилась желудочная кислота. Если вы заранее знаете, что в желудке содержится кислота, то вынете его из брюшной полости целиком и вскроете отдельно.

– Спасибо. Вы составили опись частей тела?

– Да.

– Зачем вы это сделали?

– В делах об убийствах, включающих расчленение и обезображивание, для убийцы взять что‑нибудь в качестве сувенира – обычное дело.

– Сувенира?

– Да; палец, или, если убийство было на сексуальной почве, часть гениталий.

– То есть вы переписали части тела доктора Колхауна. Что же вы обнаружили?

– Некоторые части тела пропали.

– Какие именно, доктор Флемингдон?

– Не хватало правого глаза.

Сдавленный вздох от присяжных номер четыре и шесть; Дэйл отметил их как впечатлительных на voir dire, но не смог исключить.

– Глаз был удалён? – переспросила Зиглер, словно это стало для неё новостью.

– Да.

– Тем же самым режущим инструментом?

– Э‑э… вроде того. Глазное яблоко было вытянуто из орбиты, возможно, пальцами, но мышцы и оптический нерв были действительно обрезаны очень чисто, весьма вероятно, тем же самым инструментом.

– Пропало что‑то ещё?

– Червеобразный отросток.

– «Червеобразный отросток», – повторила Зиглер и взглянула на присяжных. – У этого органа есть более привычное нам название, доктор Флемингдон?

– Его ещё называют аппендиксом.

– Это тот самый аппендикс, что расположен здесь? – она коснулась правой стороны живота. – Тот, что вызывает аппендицит?

– Да.

– Как он был удалён?

– Не так, как это обычно делаем мы – извне при помощи аппендектомии. Его просто отрезали в ходе вскрытия брюшной полости.

– Вы в этом уверены? – спросила Зиглер. – Не мог ли аппендикс быть удалён давным‑давно? У многих людей нет аппендикса. У меня самой нет.

– На теле Колхауна отсутствовал аппендектомический шрам, и внутри также никаких следов старой операции. Но я всё же связалась врачом, у которого он лечился, и с его страховой компанией. У доктора нет записей о том, что у Колхауна когда‑либо был аппендицит, а страховщик не регистрировал проведённую ему операцию аппендектомии.

– Не хватало чего‑нибудь ещё?

– Да. Исчезла нижняя челюсть и шея доктора Колхауна.

Снова фальшивое удивление.

– Его шея?

– Да, шея. Я упоминала, что голова была отделена от тела. Фактически же самый верхний позвонок, оставшийся неповреждённым – это первый грудной. На голове не осталось ни одного прикреплённого к ней позвонка. Все семь шейных позвонков исчезли вместе с гортанью и кадыком. Также отсутствовала нижняя челюсть.

– У вас есть предположения о том, почему преступник мог забрать именно эти части тела?

– Нет.

– Вы уверены, что смерть доктора Колхауна наступила не в результате удаления этих частей тела?

– Абсолютно. Когда они изымались, он был уже мёртв.

– Как вы это установили?

– Расположение пятен крови свидетельствует о том, что вскрытие грудной клетки произошло после того, как сердце перестало биться. Точно то же и с головой: в сущности, когда голову отделили от тела, в нём уже почти не осталось крови. Удаление глазного яблока: нужно приложить немалые усилия, чтобы вытянуть его из орбиты. Если бы это случилось, когда доктор Колхаун был ещё жив, то остались бы синяки у него на правой щеке и на правой стороне носа. Как вы можете видеть на фото номер восемнадцать, таковых не наблюдается.

– Спасибо, – сказала Зиглер. Она повернулась к присяжным. – Мои извинения за жутковатую природу показаний данного свидетеля – дальше мы будем обсуждать менее кровавые материи. Я надеюсь, вы понимаете, что это было необходимо. – Она взглянула на Дэйла. – Свидетель ваш, мистер Райс.

Дэйл поднялся. Чёрт, а ведь Зиглер отработала на отлично. Она извинилась за натурализм и пообещала присяжным, что с этим покончено – и теперь Дэйл, снова возвращаясь к кровавым подробностям, будет выглядеть бездушным и бесчувственным.

– Доктор Флемингдон, – сказал он, – вы упомянули «насечки неуверенности».

– Да?

– Осторожные пробные надрезы, которые делают те, у кого нет привычки орудовать ножом.

– Да. Они больше всего характерны для самоубийств с перерезанием вен, однако и студенты‑медики всё время их делают, пока не приобретут навык.

– Студенты‑медики, – повторил Дэйл.

– Да.

– Студенты‑люди.

– Э‑э… ну да. Да, но…

– Не нужно «но», доктор Флемингдон. Теперь давайте поговорим о пропавших частях тела. Доктор Флеминглон, вы могли бы утверждать, что доктор Колхаун был знаменитостью?

– Ну, мы в Лос‑Анджелесе, мистер Райс. Я уверена, что мистер Колхаун был крупной рыбой там, откуда он родом…

– Пиджин‑Фордж, Теннесси.

– Да, по стандартам Пиджин‑Фордж, я уверена, он был знаменит, но здесь? Он же с «Пи‑би‑эс», не смешите меня.

Кто‑то из зрителей хихикнул. Судья Прингл стукнула молотком, чтобы призвать их к порядку.

– Вообще‑то, – сказал Дэйл, – Долли Партон[221] тоже из Пиджин‑Фордж.

– Я об этом и говорю. Он не был так уж известен даже в Теннесси.

– Не уверен, что все с этим согласятся, – сказал Дэйл, поворачиваясь к присяжным. – Уверен, что многие члены жюри считают доктора Колхауна знаменитостью.

– Возражение, – сказала Зиглер, разводя руками. – Не понимаю, как это связано с делом.

– Честно говоря, я тоже озадачена, – сказала Прингл. – Мистер Райс?

– Ещё несколько секунд, если будете так добры, ваша честь.

– Хорошо – но вернитесь к существу дела.

– Спасибо. Доктор Флемингдон, не ваша ли лаборатория работала в прошлом году по делу о смерти рок‑певца Билли Уиллиджера?

Флемингдон напряглась.

– Моя.

– И не пропали ли части тела мистера Уиллинджера из вашей лаборатории?

– Пропали.

– И вы получили за это взыскание?

Зубы стиснулись.

– Да.

– То есть раньше части тел, за сохранность которых вы несли ответственность, уже пропадали?