Дверь в кабинет судьи Херрингтона открылась. «Всем встать» – скомандовал клерк, и все встали. Херрингтон занял своё место за судейским столом, стукнул молотком и сказал:

– Снова ведётся протокол в деле «Бесарян против Горовица». Миз Лопес, вы можете продолжать опрос миз Бесарян.

Лопес поднялась, и я видел, как она глубоко вдохнула, всё ещё неуверенная в себе.

– Спасибо, ваша честь, – сказала она и замолчала.

– Ну? – спросил Херрингтон секунд через пятнадцать.

– Прошу прощения, ваша честь, – сказала Лопес. Она посмотрела на Карен – или, вероятно, посмотрела мимо Карен, немного правее неё, словно фокусируясь на мичиганском флаге, а не на свидетеле.

– Миз Бесарян, позвольте мне перефразировать мой предыдущий вопрос. Вы когда‑либо делали аборт?

Дешон немедленно вскочил на ноги.

– Возражение! Отношение к делу!

– Лучше бы в этом был смысл, миз Лопес, – сердито сказал Херрингтон.

– Я его покажу, – ответила Лопес; прежний пыл частично вернулся к ней, – если мне будет дана такая возможность.

– У вас есть всего одна попытка.

Лопес отвесила свой фирменный поклон.

– Разумеется, ваша честь. – Она повторила вопрос, дав присяжным ещё раз услышать важное слово в самом конце. – Миз Бесарян, вы когда‑либо делали аборт?

– Да, – тихо ответила Карен.

По залу заседаний пробежал шепоток. Судья Херрингтон состроил гримасу и стукнул молотком.

– Ну же, мы не собираемся делать из вас преступницу, миз Бесарян. – сказала Лопес. – Мы не хотим, чтобы у жюри сложилось впечатление, будто вы подвергались этой операции в недавнее время, не так ли? Не скажете ли вы суду, когда именно вы прервали жизнь плода?

– Э‑э… это был 1988‑й.

– Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой. То есть это было сколько? – пятьдесят семь лет назад, правильно?

– Да.

– То есть если бы вы не избавились от того плода, у вас был бы ещё один ребёнок – сын или дочь – в возрасте примерно пятидесяти шести лет.

– Я… вероятно.

– Вероятно? – повторила Лопес. – Я думала, ответ будет «да».

Карен смотрела в пол.

– Да, полагаю, что так.

– Пятьдесят шесть лет. Зрелый мужчина или женщина, весьма вероятно, что с собственными детьми.

– Возражение, ваша честь, – сказал Дешон. – Отношение к делу!

– Поторопитесь, миз Лопес.

Она кивнула.

– Весь смысл в том, что аборт был произведён в 1988 году. – Она сделала особое ударение на слове «произведён». – И это было… дайте подумать… за сорок лет до того, как «Роу против Уэйда» было отменено «Литтлером против Карви».

– Вам виднее.

– А «Роу против Уэйда» временно легализовал право женщины прерывать зреющую внутри неё жизнь, не так ли?

– Изначально эта мера не планировалась как временная, – возразила Карен.

– Простите, – сказала Лопес. – Я лишь хотела заверить суд, что вы прервали развитие плода, когда в Соединённых Штатах это было законно, – не так ли?

– Да. Это была законная процедура. Которую делали в государственных больницах.

– О, конечно. Конечно. Мы не хотил рисовать в головах присяжных картины мрачных коновалов в глухих переулках.

– Вы только что это сделали, – решительно сказала Карен. – Это была законная, моральная и общепринятая процедура.

– Общепринятая! – сказала Лопес с облегчением. – Общепринятая, да. То самое слово.

– Возражение! – сказал Дешон, разводя руками. – Если у миз Лопес нет вопросов к моей клиентке…

– О, у меня есть вопросы. Есть. Миз Бесарян, почему вы сделали тот аборт?

Дешон начинал злиться; его лицо оставалось спокойным, а вот голос – нет.

– Возражение! Отношение к делу!

– Миз Лопес, пожалуйста, переходите к делу, – сказал Херрингтон, подпирая рукой подбородок.

– Всего пара минут, ваша честь. Миз Бесарян, почему вы сделали тот аборт?

– В то время я не хотела иметь ребёнка.

– То есть аборт действительно был сделан из соображений личного удобства?

– Из соображений экономической необходимости. Мы с мужем лишь начинали работать.

– То есть вы это сделали для блага ребёнка.

Дешон снова развёл руками.

– Возражение! Ваша честь, пожалуйста!

– Снимается, – сказала Лопес. – Миз Бесарян, когда вы делали этот аборт, то не думали, что совершаете убийство, не так ли?

– Разумеется, нет. Тогда это была совершенно законная процедура.

– Действительно. Этот период иногда называют Тёмными веками.

– Только не я.

– Да, не сомневаюсь. Скажите, пожалуйста, почему прерывание беременности – это не убийство?

– Потому что… потому что это не убийство . Потому что Верховный Суд Соединённых Штатов постановил, что это законная процедура.

– Да, да, да, я понимаю, что таковы тогда были законы. Но мне сейчас интересна ваша собственная моральная точка зрения. Почему прерывание той беременности не было убийством?

– Потому что плод ещё не был человеком – ни в моих глазах, ни в глазах закона.

– Сегодня, разумеется, закон с этим бы не согласился.

– Но не я.

Меня внутренне передёрнуло. Карен слишком рассердилась и стала неосторожна. Лопес тут же ухватилась за эту реплику.

– Вы хотите сказать, что ваши стандарты выше стандартов закона?

– Мои стандарты не зависят от давления лоббистов и прихотей политиков, если вы об этом.

– То есть вы по‑прежнему считаете, что плод – это не личность?

Карен молчала.

– Ответьте пожалуйста, миз Бесарян.

– Да.

Снова шум в зале; снова стук молотка.

– Вы говорите, что да, плод не является личностью?

– Да.

– Плод, созданный физическим проявлением любви между вами и вашим покойным супругом, упокой Господь его душу. Плод с сорока четырьмя хромосомами, содержащими уникальную комбинацию ваших черт и черт вашего мужа.

Карен молчала.

– Этот плод не является личностью, верно?

Карен помолчала ещё несного, потом произнесла:

– Верно.

– На каком этапе беременности вы её тогда прервали?

– На девятой… нет, десятой неделе.

– Вы не уверены?

– Это было ужасно давно, – сказала Карен.

– Верно. Почему вы ждали так долго? До того момента вы не знали, что беременны?

– Я узнала про беременность через четыре недели после зачатия.

– Тогда почему такая задержка?

– Мне нужно было время, чтобы подумать. – Карен не смогла удержаться от того, чтобы влезть на любимого конька, чёрт, чёрт, чёрт. – Как раз то, чего пятнадцатидневное ограничение «Литтлера против Карви» женщин лишило. Вам никогда не приходило в голову, миз Лопес, что установление такого ограничения на срок законного аборта заставило женщин второпях принимать решения, которых они, будь у них время разобраться со своими чувствами, принимать бы не стали?

– Я задаю вопросы, миз Бесарян, если не возражаете. И, в самом деле, предположим, вы снова забеременели в неподходящее время, и эта беременность случилась уже после «Литтлера против Карви». Вы позволили бы закону заставить вас принять решение к предписанной в законе дате?

– Это закон.

– Да. Но вы состоятельная женщина, миз Бесарян. Вы смогли бы найти способ сделать безопасный – по крайней мере, для вас – аборт после истечения пятнадцатидневного срока, не правда ли?

– Полагаю, да.

– И вы бы спокойно приняли это решение? Вас не беспокоило бы, что вы занимаетесь джерримандерингом границы между личностью и её отсутствием?

Карен ничего не ответила.

– Ответьте, пожалуйста, на вопрос. Вы бы передвинули границу между личностью и отсутствием личности так, чтобы было удобно лично вам?

Карен молчала.

– Ваша честь, не могли бы вы дать указание свидетелю ответить на вопрос?

– Миз Бесарян? – сказал судья Херрингтон. Карен кивнула, потом склонила голову набок. Она посмотрела на Дешона, затем на присяжных, затем снова на Лопес.

– Да, – сказала она, наконец. – Полагаю, я бы это сделала.

– Понимаю, – сказала Лопес, глядя на присяжных. – Мы понимаем. – Какой бы дискомфорт Лопес ни испытывала ранее, он уже прошёл. – Итак, миз Бесарян, ещё раз: что у этого несчастного зародыша, зачатого мужчиной и женщиной, отсутствует, не давая ему стать личностью, из того, что у вас, искусственного создания, есть, в силу чего вы личностью являетесь?