Вздох. Фразу он не закончил. Но не было нужды, наши руки уже встретились. В безвремении и безмыслии океана боли я больше не была одна.

- Держись, не уплывай, - говорил Нонус, я слышала его в мыслях, но ни как-либо почувствовать, ни увидеть по-прежнему не могла. А океан боли начал... мелеть? Я ощущала качание волн слабее, потом оно стало рябью и совсем стихло. И боль вместе с ним. Я почему-то подумала, что мы уже летим, высоко поднявшись над океаном боли, потеряв внизу, в серых тучах, весь мир.

- Спи, Ариста, - даже в мыслях глухой, дрожащий от волнения голос. - Сейчас ты должна поспать.

- Ты только скажи, исцеление удалось?

- Да, - он снабдил это картинкой из своей памяти, тщательно вымарав из нее чье-то тело на краю купели. Я знала, что оно должно там быть, но его там не было. Мое тело. Нонус не хотел, чтобы я видела его.

- Спи! - и я как по приказу провалилась в сон. Тело отдыхало, а сознание раскололось - я бросила его в оставшихся кукол. Это был сон-триумф. Мои волки пели радостные гимны, пугая жителей северных селений, птицы выделывали сложные фигуры в небе, кувыркались, кружились. И снилось, будто вместе с Корой я вернула светлый облик и Антее, будто в чужом обличье ко мне возвращалась дочь, чтобы дать возможность исполнить свою клятву.

Страшно потом было возвращаться в свое тело: я боялась нового океана боли. Но Нонус не слушал возражений. Пользуясь возможностью общего мысленного контроля всех кукол, он методично брал одного моего зверя за другим и отсекал меня от них. Разбивал мои отражения, оставляя один путь - в первое свое тело. И, в конце концов, я вынуждена была в него вернуться.

Боли, которой я боялась, не было. Впрочем, тут не было ничего: темнота, беззвучие, бесчувствие. Я не знала, где нахожусь, не ощущала положение тела в пространстве. Я будто очнулась в тесной как гроб клетке, накрытой темным покрывалом.

- Знаешь, Ариста, ты ведь напрасно бросилась в купель с девушкой, - грустное и какое-то усталое мысленное замечание Нонуса пришло как будто откуда-то издалека. - Чтобы исцелить новообращенного, достаточно нескольких капель воды из источника Донума при условии, что новообращенный желает исцеления и не сомневается в его возможности. Это я знаю точно, провел несколько опытов, пока ты спала. Да, достаточно половины пузырька охотников и Крестного знамения в качестве ритуальной формулы. -

Мои мысли, эмоции, память опять легко слились с его, потекли одним потоком, наполняя огромную чашу общего "я". Снова заплескалось общее, неделимое море мыслей, в котором мои и его реплики были волнами, то мягко шелестящими, то грозно ревущими, то сливающимися, то сшибающимися друг с другом:

- Не напрасно. Она бы не прыгнула без меня. Нас бы просто расстреляли на краю купели, вот и все чудо. А если б я столкнула Кору в воду одну, ее испуг мог помешать исцелению. Она доверилась мне как Антея, я не могла обмануть ее доверие.

- Если б я узнал о возможности исцеления новообращенных раньше, до тебя! Но, веришь ли, сто сорок лет я и не догадывался, что к проблеме carere morte можно подойти со стороны новорожденных детей Макты!

- Просто тебя их проблема не коснулась.

"Значит, Антею можно было исцелить точно также, как Кору. Вернее, дочь и была исцелена, а потом убита. Слепые в своей жестокости охотники не понимали, что вгоняют кинжал в уже живое сердце. То, что я чувствовала с самого начала, наконец, было доказано, пусть страшной ценой". -

Погрузившись в горестные думы о бесконечных "если бы", я не заметила, как закрутила водоворот, черный-черный, концом достающий до самого дна моря мыслей - до безмыслия и апатии. Нонус слегка заволновался:

- Конечно, подобное исцеление удается не со всеми новобращенными, - уточнил он, резко перейдя на деловито-сухой тон. - Кто-то умирает от потери крови, кто-то поднимает целителя на смех и говорит, что мечтал о вечности carere morte всю смертную жизнь. Лучше всего было бы передать это дело охотникам, и за этим, думаю, дело не станет. Узнав о Коре, Бенедикт Гесси уже запретил во время исцеления новообращенных колоть их кинжалом в сердце одновременно с водой в лицо. Теперь сначала воду и молитву, потом проверка - царапина серебряным кинжалом, и уж тогда, если кровь новобращенного по-прежнему оставляет на серебре черный след проклятия, - кинжал в сердце. Еще Гесси хочет внести в клятву охотника пункт о высочайшей ценности человеческой жизни. Охотники решили сменить кнут на пряник. Наконец-то поняли, что их нынешние методы вызывают страх не столько у вампиров, сколько у людей, и лишь способствуют распространению проклятия по Терратиморэ! Я пытался втолковать им это пятнадцать лет, но меня не слушали, ведь я не мог предложить альтернативу их жестоким расправам. А она оказалась проста. Надежда... - я услышала отголосок его тяжелого вздоха, ветром пронесшийся над нашим морем, - надежда в деле изгнания Бездны ненависти оказывается, гораздо более действенное средство, чем страх. И она началась с той надежды, что ты, моя героическая Королева, подарила Коре Левис.

- Вот видишь: мой нелепый прыжок в купель был не так уж нелеп, раз запустил череду изменений по всей земле страха. Кстати, мне совсем не больно, все уже зажило? -

Спрашивая это, я тихонько приготовила крючок, чтобы зацепить образ того, как выгляжу сейчас. Он должен был неизбежно всплыть в памяти Нонуса после такого вопроса, но вампир оказался хорошо подготовлен. Я увидела только его руки, мельком. Страшные, красные и мокро блестящие, как сырое мясо. Они были начисто лишены кожи, на преплечьях язвы проели и мышцы, а на пальцах из-под переплетения сухожилий проглядывали кости.

- О-о... Я не знала, Нонус. Я почему-то совсем не чувствую твоей боли...

- Потому что она только моя. Чуть не поймала меня, хитрюга, но нет, себя ты больше не увидишь, Ариста. Не пробуй, ни через меня, ни через кукол. Поверь: не надо, просто не надо.

- Это тебе не надо нянчиться со мной! - неожиданно ярко вспылила я. - Зачем ты пугаешь меня, как ребенка?!

Зная о его ранах, я все равно ударила его, окунула в непонимание и обиду, жгучие и злые. А страх уже накатывал тяжелыми волнами, боронил водную гладь, колыхал песок на дне, мутил воду, превращая море мыслей в море безумия. Кто я теперь? Смогу ли когда-нибудь взглянуть на мир своими глазами, услышать его многоголосие своими ушами? Да и есть ли я еще? Существую ли? Почему я не чувствую ничего, совсем ничего?!

Нонус вдруг отгородился толстой прозрачной стеной, как и в прошлый раз разделил море общих мыслей. Он боится сказать лишнее? Опять хочет что-то утаить или... соврать?

- Ты сейчас... - опять долгий вздох. - Ариста, только выдержи и это! Ты сейчас живешь в моей памяти, в моих мыслях, наверное, даже больше, чем в своей прежней оболочке. Той Аристы больше нет, возврат к тому состоянию, какое было до твоего безумного купания, невозможен. Тебе придется учиться смотреть на мир глазами марионеток и действовать только через них. -

Он говорил, а наше море сковывало льдом. Почему-то я чувствовала равнодушие. Действовать и ощущать мир через марионеток? Но я этим и занималась в последние годы! Пробовала себя в разных образах, как актриса, только надевала не новое платье, а новую шкуру. Я по-прежнему смогу быть зоркой как мои птицы, юркой как мои мыши, сильной как мои волки, я по-прежнему смогу примерить любой человеческий образ - от старика до ребенка, побывать и грозным силачом, и гибкой танцовщицей. Почему же Нонус так грустен? Разве я потеряла что-то важное вместе с телом? Телом, давно забывшим вкус пищи, теплоту кожи, биение сердца?

Но я тут же вспомнила, как маленькая Антея училась плести косы, перебирая мои длинные черные волосы, как она прижималась ко мне в наше последнее утро, и тонкий лед на водной глади прорезала сеть трещин. Вспомнила свои ловкие руки, переделавшие за жизнь миллионы важных дел, вспомнила ласки тогда любимого мужа, вспомнила как Кора обнимала меня в последнюю ночь, и начала понимать, чего лишилась. Памяти тела. Реального, каждодневного подтверждения собственного существования. Теперь я стала духом... идеей... мыслью.