Прячась в быстро тающей с восхождением солнца на престол тени, мои мелкие крылатые и хвостатые марионетки ведут наблюдение за лагерем охотников, и я не пропускаю момент, когда из одного шатра выходит глава отряда. Затягивая ремешки снаряжения на поясе и груди, он окидывает долгим взглядом предгорье, уже готовясь к вечернему сражению. Холод - предчувствие смерти пробегает по коже, когда моя птица ловит взгляд охотника. То же равнодушное бледное лицо, тот же сосредоточенный и безжалостный взгляд, как у владыки вампиров. Скоро эти враги столкнутся в решающей битве, но сейчас оба ждут, когда паду я. Моя смерть - необходимое условие их боя, оба боятся, что я в нем могу принять сторону соперника. Поэтому я должна перестать быть.

Накануне заключительной сцены триптиха страх смерти снова приходит ко мне, на этот раз влекомый за руку другом - одиночеством. "Я одинока, одинока", - шепчу я фразу-заклятие опять и опять, все больше погружаясь в холодный и пустынный океан тоски. Где ты, Нонус? Придешь ли посмотреть, как меня убьют? Да, ты не обещал всегда быть рядом, обещал только не причинять боли. Но откуда нам тогда было знать, что мне будет адски больно... без тебя? Неужели, навсегда разошлись наши дороги?

Я упрямо обмакиваю перо в чернильницу. Проще всего убежать от сложных вопросов в мир витиеватых строчек.

ЧАСТЬ 4 БОГИНЯ

Второе десятилетие правления Макты утонуло в народных волнениях: слишком тяжела стала разросшаяся тень ненависти Первого вампира даже для терпеливой и холодной Карде. Бунт умело управлялся сверху: Асседи при поддержке первой пятерки вампиров надеялся занять трон Терратиморэ. Но Макта не торопился отдавать власть... А люд меж тем вновь славил Лазара Арденса, чье дело клялся продолжить Асседи, и проклинал Макту, спасшего землю страха от разделения.

Пятерка старших вампиров ушла в тень, набирал силу другой бессмертный, объявивший себя владыкой carere morte - Улисс Алитер. Карда расползалась в Патенс и Сальтус. Церковь Микаэля, ранее отмечавшая западный край города, оказалась почти в центре столицы. Знать переселялась за церковь, строила особняки на продолжении улицы Виндекса. Эти роскошные белые дома, полукружьем расположившиеся у подножия северных гор, с высоты полета птиц и carere morte казались жемчужным ожерельем или бриллиантовым венцом, и неудивительно, что новый район скоро прозвали Короной.

Впрочем, среди охотников бытовало иное сравнение. Они говорили, что с высоты колокольни церкви Микаэля новый район знати напоминает оскаленные в усмешке зубы вампира...

Я совершенствовала свои умения, как кукловода. Мои птицы и звери оккупировали северные леса, вовремя предупреждая о гостях, человеческие куклы собирали слухи в Карде. Главное же логово находилось в северных лесах, и в людских сказках оно все чаще упоминалось, как логово Лесной Старухи. Что до моего создателя... Мои куклы порой встречали кукол Нонуса, изредка мы помогали другу другу увести марионеток из-под носа охотников, но - и только. А в последние три года вампир удивил меня, отозвав большинство кукол из Карды и окрестностей. Оставленные им в качестве наблюдателей двигались вяло и неточно, как бывает, когда их хозяин находится очень далеко. Похоже, Нонус покинул пределы Терратиморэ.

Признаться, в эти три года без Нонуса я даже чересчур увлеклась созданием именно человеческих кукол. Я брала тела тех, кто погиб, чтобы утолить голод других carere morte, и делала из них марионеток. Я читала их мысли и чувства как книгу, каждый раз недописанную, и дописывала конец сама, как умела. Это было увлекательное занятие! Я проживала их жизни, так, как прожили бы они, если б на беду не столкнулись с carere morte. Вампиры, видевшие эти сценки на улицах города, считали меня сошедшей с ума кукловодшей, играющей в театр. Но на улицах Карды не игрались пьесы, там шла настоящая жизнь моих кукол. Жизнь, которая у них могла бы быть, не будь наш край искажен проклятием Макты.

По памяти погибших я также выстраивала подробную карту страхов Терратиморэ, узнавала подробности связей между людьми, семейные тайны, симпатии и антипатии. Мне открывалось то, что во Вселенной может быть открыто одному Господу Богу - внутренняя, скрытая сеть жизни, связывающая всех людей, живущих и умерших, но я все не могла придумать, как использовать то, что мне открылось. Да и к исходу третьего года кукольных безумств кое-что начало тревожить. Голод, возрастающий кратно числу занятых в работе кукол, требовал огромных объемов крови, и моя маленькая ферма переставала справляться с запросами. Кроме того, столь здоровое питание начало сказываться на фигуре. Нет, я не пополнела, но живот как будто чуть выпятился, как в начале беременности. До этого я полагала, что carere morte не подвержены изменениям внешнего облика, и теперь видимое проявление таинственной работы Бездны в моем теле вселило подзабытый сверхъестественный ужас.

В этот год должен был состояться второй Великий Бал Макты: с момента первого бала и смерти дочери прошло пятнадцать лет. Но в Карде все шло к тому, что никакого бала не будет. Народ взбунтовался. В середине лета людское море вновь заплескалось под стенами дворца, только теперь жители Карды требовали низложения Макты.

Я спешила ко дворцу, захотев понаблюдать за Первым вампиром лично, не через кукол. Я летела, легко опережая огромную тяжелую тучу, ворчащую от переполнения влагой, но жадничающую пролить свою воду на город. Я забралась высоко: весь освещенный центр Карды помещался между концами распахнутых крыльев. Как мала моя столица! Но как цепка: крючьями цеплется за душу и не отпускает вовеки...

Город бурлил от волнения жителей, но с высоты мелкие людские дрязги не замечались. Я мало вслушивалась в разговоры смертных и через кукол - устала от людского шума, во времена народных тревог теряющего всякую осмысленность. Мои думы занимал Макта. С выходом народного бунта на улицы прежде жестокий тиран распустил стражу и отдал армии приказ не вмешиваться, а сам заперся во дворце. Но вряд ли Король, повергший в прах пять государств - соперников Терратиморэ сдался бы так просто. Я полагала, Макта решил перейти на следующую ступень лестницы могущества. В кого собрался обратиться Владыка Карды и прародитель вампиров, я пока не могла угадать, но то и дело вспоминала старые слова Нонуса: "Макта - лишь оболочка Бездны ненависти" и внутренне холодела. Какие зловещие идеи, после злейшей, породившей carere morte, могут прийти на ум мрачной Госпоже земли страха?

Подлетая ко дворцу, я снизилась, и внимание тут же привлекла светлая фигурка у небольшого пруда с фонтанами в центре дворцового сада. Абсолютно белой одеждой этот мужчина напоминал Нонуса... или то была новая дворцовая статуя? Он стоял на мостике, надвое перерезавшем идеально круглый пруд. Раньше на всем протяжении пруд сверху покрывала арка из струй воды - этакий водяной коридор, но сейчас система фонтана была отключена. Гладь воды блестела загадочно, как большое зеркало на стене темной пустой комнаты. Дворцовая площадь была полна людей, сквозь листву деревьев сада пестрели огоньки факелов, слышались возбужденные голоса, но близ пруда, не считая белой фигуры, не было никого - этот участок остался в стороне от муравьиных троп людских толп.

"Нонус?"

Будто услышав мой мысленный вопрос, мужчина поднял голову. Мгновенно распознав крылатую тень среди клочьев тучи, он улыбнулся, резковато и болезненно, и в то же время весело. У него был большой кривой рот.

"Да, точно Нонус!"

Я сначала радостно, стрелой бросилась к нему, затем, осознав и опешив от своего порыва, перешла на круг над прудом. Я и радовалась возвращению вампира и боялась встречи с ним. Слишком уж много многоточий вместо точек поставил наш последний разговор, и куда может завести следуюшая беседа с Нонусом, я опасалась даже представлять. Те мгновения, когда он дарил мне крылья... Они выжгли из памяти годы, когда у моего тела был собственник - муж, они стерли с кожи все отпечатки его отвратительных после смерти Антеи ласк. Но они дали вопросы без ответов, ведь Нонус прятался от меня тогда под маской тени. А какой он без маски? Холодность, отстраненность - свойство маски или его самого? Это была совсем другая, незнакомая мне прежде сила, не сокрушающая, как Эреус, а... изучающая. Каким может быть наш союз? Как в начале всякого пути, мне было страшно, тревожно и... любопытно.