Тетя Лидия пробыла в городе еще неделю, освоила кофеварку, большую соковыжималку и огромную Селиину печь, но потом как-то враз утомилась и засобиралась домой – к виноградникам, оливам, козам, двум свиньям, ослику и пожилой кобыле Бранке.

– А жеребенок у нее есть? – спрашивает Аждрубалинью, подавая тете свою меховую безрукавку.

– Ну откуда же жеребенок, – говорит тетя Лидия и сует безрукавку в большую сумку, где уже лежат меховые сапожки и другая одежда Аждрубалинью. – Она уже старенькая.

– А лошаденок?

Тетя Лидия всхлипывает и прижимает Аждрубалинью к себе. Аждрубалинью коротко морщится и нетерпеливо высвобождается из тетиных рук.

– А лошаденок? – повторяет он.

Абилиу Нашсименту гладит кошку

Абилиу Нашсименту сидит в красном продавленном кресле и гладит кошку.

Обычно кошка любит, когда ее гладят. Обычно, но не сегодня. И всякий раз, когда тяжелая рука опускается кошке на спину, она нервно мявкает и судорожно впивается когтями в толстые колени Абилиу Нашсименту.

Абилиу Нашсименту отдергивает руку и задумчиво шевелит усами. Если кошка не хочет, чтобы я ее сегодня гладил, думает он, то почему она не уходит? А если она не уходит, то почему она меня царапает? Может, она хочет уйти, но ей лень? Может, скинуть ее на пол?

Кошка слышит эти мысли и немедленно втягивает когти.

Кошка не хочет, чтобы ее скидывали на пол.

Кошка знает, что в коридоре ее подстерегают два кота – Ким и Пушистый.

Кошка регулярно принимает таблетки антисекс, и от одной мысли о котах у нее начинается головокружение, тошнота и подергивание левой задней лапы.

Абилиу Нашсименту сидит еще немного с отдернутой рукой, но кошка у него на коленях не шевелится. Абилиу Нашсименту шумно вздыхает и снова начинает гладить кошку.

Коты Ким и Пушистый лежат на полу в коридоре. Прохладный линолеум приятно холодит бледно-рыжие меховые животы.

Котам скучно. Котам хочется, чтобы в коридор вышла кошка. На кошку можно напасть и загнать ее с гиканьем на шкаф.

Пушистому нравится нападать на кошку. Когда кошка убегает от него по шкафу, со шкафа сыплются вниз мышастые комочки пыли.

Пока Ким гоняет кошку, думает Пушистый, надо будет собрать все комочки и отволочь под диван.

Под диваном у Пушистого склад комочков пыли. Пушистый охраняет свой склад и никого к нему не подпускает, даже Абилиу Нашсименту.

Киму нравится поджидать кошку на шкафу. Когда кошка убегает по шкафу от Пушистого, на нее можно неожиданно напрыгнуть и победить.

Пока Пушистый ловит свои комочки пыли, думает Ким, надо будет схватить кошку за шкирку и что-нибудь с ней сделать.

Ким старше и увереннее Пушистого, и у него есть либидо. Месяц назад Ким украл тапок Абилиу Нашсименту и с тех пор живет с ним, как с женой.

Абилиу Нашсименту тяжело ворочается в красном продавленном кресле.

Он знает, что ему надо встать и выйти на улицу за едой для себя, для кошки и для котов Кима и Пушистого.

Если я не выйду на улицу, думает Абилиу Нашсименту, не двигаясь с места, мы все тут умрем с голоду.

Утром Абилиу Нашсименту уже пробовал один раз выйти на улицу, но не смог обуть ботинки, потому что коты куда-то закатили специальную обувательную палку с лопаткой на конце.

Абилиу Нашсименту попытался обуть ботинки на ощупь, но края ботинка загнулись внутрь, и нога не влезла.

Тогда Абилиу Нашсименту попытался нагнуться к ботинкам, чтобы отогнуть края изнутри и помочь ноге влезть, но не смог дотянуться через живот.

Задыхаясь, Абилиу Нашсименту сел в красное продавленное кресло и стал гладить вскочившую к нему на колени кошку.

Если бы здесь кроме меня жил еще кто-нибудь, думает Абилиу Нашсименту, он бы мне помогал. Он бы обувал мне ботинки, нашел бы мою палку и ходил бы со мной за едой.

Кошка слышит эти мысли и начинает топтаться по Абилиу Нашсименту.

Ну зачем нам еще кто-то? – топчется она. Ведь мы так славно живем вместе! Разве нам плохо вдвоем?

Котов Кима и Пушистого кошка в расчет не берет. Они – досадная помеха, ошибка кошачьей юности, когда кошка еще не принимала таблетки антисекс и любила не Абилиу Нашсименту, а соседского Барнабе.

В дверь звонят.

Раз. Другой. Потом еще три раза.

Так звонит Каролина со второго этажа.

Каролина часто приходит к Абилиу Нашсименту.

Если бы Абилиу Нашсименту позволял, Каролина приходила бы значительно чаще.

Каролине нравится Абилиу Нашсименту. Она находит его домашним и уютным, как продавленное красное кресло.

Но Абилиу Нашсименту не позволяет ей приходить чаще.

Каролина плохо влияет на кошку, – от ревности кошка худеет и становится злой и дерганой, – и на котов Кима и Пушистого. Когда Каролина приходит, коты начинают валяться по полу ногами вверх и кричать басом, потом Пушистый забивается под диван, а Ким ожесточенно грызет тапок.

Каролина звонит в дверь еще раз.

Абилиу Нашсименту приподнимается в кресле.

Он думает, что Каролина могла бы помочь ему обуть ботинки, найти палку с лопаткой и сходить с ним за едой.

Кошка изо всех сил прижимается к его коленям.

Ты меня не любишь! – страдальчески молчит она, отчаянно сжимая и разжимая лапки. Ты сейчас встанешь и уйдешь с Каролиной, а меня отдашь котам Киму и Пушистому!!!

Абилиу Нашсименту сглатывает и усаживается обратно в красное продавленное кресло.

Несколько секунд он еще смотрит в сторону входной двери, потом шумно вздыхает и снова начинает гладить кошку.

Сладкий рис

– Тема нашего сегодняшнего семинара странным образом напомнила мне, как однажды, когда мне было столько же лет, сколько вам сейчас… – профессор Родригу Вила-Нова-и-Куньяш замолкает на секунду, сует в рот трубку, несколько раз сосредоточенно щелкает зажигалкой, потом расслабленно откидывается на спинку стула и, блаженно прикрыв глаза, принимается пускать абсолютно мультипликационные клубы дыма.

Инасия и Сузана переглядываются. Если Вила-Нова-и-Куньяш ударился в воспоминания – прощай семинар. Так и будет бубнить четыре часа без перерыва, а потом непременно удивится: «Как, уже всё? Вот я всегда говорю: чем интереснее тема занятия, тем быстрее бежит время!»

Сузана корчит «рожу номер пять»: поджимает губы, закатывает глаза под лоб и делает эдакое движение бровью, которое Инасии никак не удается, хотя она каждое утро тренируется перед зеркалом. Инасия неприлично громко фыркает, испуганно прикрывает рот рукой и осторожно оглядывается – не слышал ли кто.

Но внимания на Инасию никто не обращает, все заняты своими делами. Вечно невыспавшийся Карлуш дал себе волю и так судорожно зевает, что Инасии становится боязно – не вывихнул бы он челюсть.

Мауру открыл под партой брошюрку с цифровыми головоломками и яростно грызет ручку.

Тереза положила на колени мягкую коричневую торбу, сунула туда руки и впала в вязальный транс: глаза полуприкрыты, губы шевелятся в такт тихому пощелкиванию спиц.

И только Граса что-то быстро строчит в тетради, то и дело бросая на профессора преданные взгляды. Инасия с отвращением смотрит на Грасу и думает, что конспектировать нескончаемые воспоминания престарелого преподавателя – это чересчур даже для такой подлизы и карьеристки.

– …а отец к нам никогда напрямую не обращался, в наше время считалось, что разговоры с детьми – ниже родительского достоинства. Поэтому он говорил в пустоту, но очень громко, чтобы все слышали. – Профессор выпускает особенно густое облако дыма и прячется за ним, как за занавеской.

От его монотонного журчания Инасию клонит в сон. Чтобы не уснуть, она начинает рисовать в блокноте сказочное чудище с кудлатым куском тумана вместо головы.

– …а я на отца так разозлился! И говорю… Элса! Вот зачем вы это делаете?! – внезапно нервно вскрикивает профессор, и все, кроме Мауру, вздрагивают, даже Карлуш прекращает зевать, хотя уж он-то точно не Элса.