Селим не возражал против того, чтобы принять под свое крыло нового вассала, но и не спешил с изъявле­ниями удовольствия. Чтобы проверить, на что способен Хайр-эд-Дин, он послал к нему в подкрепление две тысячи пушкарей и четыре тысячи отборных янычаров. Брат Аруджа не уронил себя в глазах сюзерена: за короткое время он очистил от испанцев портовые города Аннаба, Колло и Константина к востоку от Алжира и Шершель - к западу. В 1519 году благодарный султан пожаловал Хайр-эд-Дину титул паши всего Алжира, и тот обосновался в Дженине под именем Барбароссы II.

Сделавшись владыкой Алжира, Хайр-эд-Дин столк­нулся с проблемой, лишавшей сна и его покойного брата: пиратскому флоту требовались базы. Пеньон, хорошо различимый с крыши дворца, уже попортил немало крови мавританским разбойникам. Район их действий охватывал всю часть Средиземного моря, рас­положенную треугольником между Апеннинским и Пи­ренейским полуостровами и западной частью Северной Африки, и в самом центре основания этого треуголь­ника засели испанцы, по существу блокируя с моря Ал­жир. Арудж оказался бессильным изменить это поло­жение вещей. За дело взялся теперь его младший брат.

Атаки на Пеньон следовали одна за другой, но «шип в сердце Африки» был неуязвим. Однако потери испан­цев, очевидно, были все же чувствительными, и они, обманув бдительность блокирующих пиратских эскадр, сумели переправить на континент гонца с призывом о помощи. Испанский король, ставший в этом году импе­ратором Священной Римской империи и сменивший по­рядковый номер I на V, прекрасно понимая важность обладания Пеньоном, выслал туда на помощь флот в полсотни кораблей под командованием Уго де Монкады, но пираты вновь вышли победителями.

После этой победы редкий христианский корабль отваживался оторваться от спасительного берега. Впро­чем, берег был надежным, да и то относительно, только на материке. Острова же Средиземного моря почти обезлюдели. Пока «Гроза Ада» Айдин, флотоводец Бар­бароссы II, опустошал Корсику или Эльбу, его коллега Драгут, родосский турок, наводил страх на Сицилию или Сардинию, а смирнский еврей Синан лавировал где-нибудь в лабиринтах Балеарского архипелага или Киклад. Неисчислимые сокровища и толпы рабов (пре­имущественно молоденьких мальчиков) стекались в Ал­жир, и двадцатая их часть, лучшая, заботливо отоб­ранная самим Барбароссой, отсылалась затем в Константинополь, где с 1520 года правил Сулейман I.

В 1526 году Карл V, умевший ценить талантливых и мужественных людей, предложил Хайр-эд-Дину союз. Он обещал не только сохранить независимость Ал­жира, но и предоставить паше свои войска. И все это - в обмен на отступничество от Стамбула.

Хайр-эд-Дин отказался, пряник остался нетронутым.

Тогда в дело пошел кнут, испанцы предприняли новую отчаянную попытку отбить Алжир. Под непре­рывную пальбу с острова Пеньон испанские корабли ворвались в Алжирскую бухту. Здесь, на краю мира (он был краем и для тех и для других), снова ста­ли лицом к лицу сильный с сильным. Завязался бой. Удача улыбнулась варварийцам, им удалось потопить несколько испанских кораблей, а некоторые, в том числе флагманский, захватить в плен.

Сделав на море все, что мог, Барбаросса ушел в Тунис: он заподозрил алжирского бея в измене. Тунис стал его убежищем и его базой на три долгих года. Но пирата грызла ностальгия, он скучал по Алжиру. Нужно было подстеречь удобный момент, чтобы вернуть его себе. Барбаросса подстерег этот момент. Он появился у стен Алжира с сильным войском, и столица открыла ему свои ворота. Наведя порядок в городе, паша вспомнил о Пеньоне.

Остров-крепость все еще держалась. Держалась тринадцать лет. Это число стало поистине роковым для суеверных испанцев. Она пала лишь в 1529 году после непрерывного шестнадцатидневного штурма, сопро­вождавшегося шквальным артиллерийским огнем. Жал­кие остатки гарнизона (в основном раненые) приняли на себя всю ярость мусульман. Мартина де Варгаса привязали раздетого к столбу возле великолепной мече­ти на приморской площади Бадистан, служившей рын­ком рабов, и два здоровенных мавра запороли его на­смерть розгами.

Не удовлетворив этим свою ненависть к испанцам и желая обезопасить свою столицу от повторения истории с Пеньоном, Барбаросса решил «наказать» этот клочок суши. Разгневанный Ксеркс приказал ког­да-то выпороть плетьми море, потопившее его корабли, Барбаросса повелел уничтожить остров. Но его нельзя было упрекнуть в необдуманности действий. По-види­мому, Хайр-эд-Дин был начитанным человеком. Он знал историю о том, как Александр Македонский, будучи не в силах захватить островной город-крепость Тир, при­казал превратить остров в полуостров. Александр сде­лал это до осады, Барбаросса осуществил это после, превзойдя великого Македонца.

Но ему была знакома и гавань Александрии - лучшая на Средиземном море. В этой гавани к острову Фарос, расположенному, как и Пеньон, на расстоянии окрика от берега, вела дамба, благодаря чему захват Александрии врасплох был делом невозможным. На следующий день после казни де Варгаса к северной части набережной Алжира напротив Пеньона были сог­наны несколько тысяч рабов-христиан. В 1531 году остров перестал существовать, возведенный из камня полуостров двухсотметровой длины превратил Алжир­скую бухту в лучшее пиратское убежище Западного Средиземноморья. Этот мол в Старой гавани Алжира до наших дней носит имя Хайр-эд-Дина.

«Ум и храбрость в нападении, прозорливость и от­вага в обороне, огромная работоспособность, непобе­димость - все эти похвальные качества заслонялись приливами неутомимой и холодной жестокости»,- пи­сали о Хайр-эд-Дине в 1841 году авторы «Истории французского флота». Сумасбродство прекрасно ужи­валось в нем с осмотрительностью. Его покровитель Сулейман Великолепный вел в это время непрерывные войны в Европе, ему удалось захватить Белград, за­воевать почти всю Венгрию, зеленое знамя пророка взвилось над большинством островов Эгейского моря, в Триполитании и Ираке. Над империей Карла, где «ни­когда не заходит солнце», неумолимо всходил полу­месяц.

В 1528 году, когда турки выступили на Вену, Карл сумел переманить к себе талантливого итальянского адмирала-авантюриста Андреа Дориа, служившего до того французскому королю Франциску I.

Дориа и Барбаросса - долгие годы эти двое стояли лицом к лицу на рубеже двух миров. Это были достой­ные соперники. Пока флот Дориа щипал беззащитные острова Эгейского моря, утверждая эпизодически и не­надолго крест над полумесяцем, корабли Барбарос­сы терроризировали берега Италии. Узнав об этом, До­риа бросился на помощь родине, но в Мессинском проливе потерпел сокрушительное поражение и еле унес ноги в Венецию. Пираты преследовали его по пятам, открыв для себя при этом на много лет вперед богатые адриатические берега Италии.

Не удовлетворившись этой блистательной победой, Барбаросса в 1534 году на шестидесяти галерах вновь форсировал Мессинский пролив, захватил портовый город Реджо в Калабрии и прошелся по всему запад­ному побережью Италии вплоть до Генуи, заполнив пленниками палубы и трюмы всех своих кораблей. (Об этом его рейде потом слагали легенды, иногда весьма пикантного содержания, где в числе персонажей можно найти красавицу-вдову и ее молодого слугу, а сюжетное действие сопровождается бешеной ночной скачкой мо­лодой княгини через лес и «кровавой оргией» разоча­рованных пиратов. Все это, скорее всего, именно ле­генды, хотя доля истины в них может быть.)

В следующем году он захватил город Тунис, чей бей Мулен Хасан, как доложили Барбароссе, был подкуп­лен Карлом V. Год спустя Андреа Дориа удалось отбить Тунис, но цена оказалась чрезмерно высокой: пока испанцы в поте лица трудились у стен тунисской столицы, эскадра пиратов совершила молниеносный рейд к Балеарским островам, разорила Менорку и за­хватила на ней шесть тысяч пленных. Хайр-эд-Дин почтительнейше преподнес их в дар турецкому султану.

Дориа, этот кондотьер, продававший свою шпагу тем, чей кошелек выглядел внушительней, официально числился адмиралом испанского флота, слыл нацио­нальным героем и пользовался всеми преимуществами полноправного гражданина. Барбароссу, даже в самые отчаянные моменты сохранявшего верность своему сул­тану, везде преследовала слава вероотступника, разбой­ника и плебея. Преследовала на протяжении всех шес­тидесяти лет, когда он верой и правдой служил своему султану.