Annotation

Документальная повесть посвящена прославленному военному летчику, трижды Герою Советского Союза Ивану Никитовичу Кожедубу

СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВИЧ ИВАНОВ

ВОЗВРАЩЕНИЕ

ДЕТСТВО

НЕОКРЕПШИЕ КРЫЛЬЯ

ШКОЛА МАСТЕРСТВА

ЗА "ГЕРОЯ НАШЕГО ВРЕМЕНИ"

СВОБОДНЫЕ ВОЗДУШНЫЕ ОХОТНИКИ

ТРИУМФ СОВЕТСКОЙ АВИАЦИИ

ВРЕМЯ ИДЕТ ВПЕРЕД

СЕРГЕЙ МИХАЙЛОВИЧ ИВАНОВ

ТРИЖДЫ ГЕРОЙ

                                                                            ИЗДАТЕЛЬСТВО ДОСААФ

                                                                                      Москва —1958

ВОЗВРАЩЕНИЕ

                                                     

Кожедуб понял, что проснулся, но решил не открывать глаза, надеясь заснуть опять и уже сознавая, что это ему не удастся. Убедившись, что заснуть невозможно, он попытался вызвать в памяти подробности только что виденного сна, — снилось что-то очень веселое, шумное, разноцветное, — но сон тускнел, выцветал и скоро совсем стерся внезапно пришедшей в голову мыслью.

Из-под опущенных ресниц он украдкой взглянул на соседа — не заметил ли тот его улыбки? — отвернулся к окну и раздвинул белые шуршащие занавески.

Удивительно и смешно. Представлялось ли ему когда-нибудь, что он сможет вот так, ни о чем не думая, взять да и заснуть в самолете? Лениво и бездумно полистать замусоленный журнал без обложки, а потом вдруг заснуть, да еще проспать добрых полчаса? Нет, никогда не представлялось.

Облака за окном внезапно разорвались, но тут же сомкнулись вновь. Среди густой белой ваты на миг промелькнула ослепительно-голубоватая лента. Это, конечно, Днепр. Облака редеют, они уже похожи не на бушующий белый океан, а на туманные испарения, сероватые, почти бесцветные.

Самолет начинает снижаться, и облака остаются позади. Голубоватая лента уже не мелькает. Она извивается, сверкая и переливаясь, но становится все ленивее, спокойнее и, расширяясь, замирает величаво и неподвижно.

Да, Днепр, Днепр! Знает ли его сосед, который тоже не отрываясь смотрит в окно, что ему, Кожедубу, пришлось пережить здесь, в днепровском небе, два года назад? Знает ли он, что творилось в воздухе в те кромешные дни переправы через Днепр, с какой надеждой следили тогда за его эскадрильей отчаянные ребята-пехотинцы, впившиеся зубами, вросшие вон в тот кусочек правого берега?

Он знает, конечно. Но не так. Так знать и так помнить могут только те, кто здесь вступил в схватку со смертью и кто победил ее. А те, кого победила она — их было много замечательных хлопцев, его лучших друзей! — те уже ничего не помнят и не знают, а спят вечным сном в приднепровской земле. Да, Днепр, Днепр...

Самолет уже делал круг над Киевом. Проплыла бледно-желтая, широкая, как поле, полоса знаменитого пляжа, качнулись и скрылись какие-то купола, развернулась перекошенная панорама домишек — должно быть, заводская окраина, и вот, как всегда, незаметно самолет коснулся земли. Кожедуб, щурясь от низкого солнца, медленно спустился по лесенке и направился к единственному зданию.

Неужели это и в самом деле аэродром? Но почему толкутся здесь суетливые и крикливые носильщики? Почему путается под ногами какой-то мальчишка лет десяти, очевидно, убежавший от матери поближе к самолетам и пристающий с какими-то своими мальчишескими расспросами к степенному дядьке в форменном кителе, похожему на швейцара? Но все это — и крикливые носильщики, и надоедливый мальчишка, и степенный дядька, похожий на швейцара, — все это и в самом деле называлось аэродромом и выглядело настолько необычно для Кожедуба, что он несколько раз недоуменно покрутил головой, пожал плечами и, так и не переставая улыбаться, сел в машину.

Он побывал в древней Киево-Печерской лавре, еще не отчищенные купола которой он заметил с самолета, прошел от самой лавры пешком по берегу Днепра мимо могилы князя Аскольда, по преданию основавшего Киев, мимо высоких холмов, покрытых уже запыленной травой и цепким репейником, поднялся на горку, где стоял с крестом в руке и невозмутимо глядел слепыми глазницами в заднепровские дали великий князь Владимир, и вскоре вышел на истерзанный, но уже покрывавшийся строительными лесами Крещатик. Съездил он и на могилу героя Великой Отечественной войны, славного генерала Ватутина, и туда, где похоронен Нестеров, первый русский летчик-истребитель, еще в империалистическую войну совершивший таран и мертвую петлю.

Так уж получилось, что в этот приезд в Киев и потом в родных местах Кожедубу пришлось часто вспоминать об умерших. Огненное дыхание войны опалило землю и поглотило многих, близких и далеких. Первые дни после нее были днями памяти и острой еще печали, порою сжимавшей сердце ощутимой болью. И сейчас ему казалось, что и Нестеров был близким и хорошим другом, словно бы однополчанином, и Аскольд, которого, может быть, никогда и не существовало, тоже умер совсем недавно, и могила его ничем не отличается от тех наспех сколоченных дощатых пирамидок с красными пятиконечными звездами, что тысячами выросли на дорогах войны.

Но жизнь поднималась, как тесто на дрожжах, закипала неумолимо и радостно, и в это кипение с головой окунулся Кожедуб в первый же день приезда в Киев.

Никогда в жизни Кожедуб столько не выступал. Его буквально разрывали на части решительные хлопцы с заводов и застенчивые, но неумолимые пионеры, смотревшие на его Золотые Звезды с немым обожанием. Он и не заметил, как пролетела неделя отпуска, а надо было еще побывать в родном училище летчиков-истребителей, где он получил первые летные навыки. Но главное, надо было побывать в милой Ображеевке, где он родился и вырос, где его все помнят и знают и ждут с таким нетерпением.

В авиационном училище знали о предстоящем приезде Кожедуба и готовились к нему. Все курсанты выстроились на аэродроме — совсем еще юные, безусые и очень смешные курсанты, такие, каким был когда-то и он сам, но строго подтянутые и торжественно-серьезные,

Молоденький лейтенант, волнуясь и чуть-чуть срываясь на мальчишеский дискант, скомандовал «смирно», бросил отчаянно грозный взгляд на замершую шеренгу и, неестественно крупными шагами подойдя к Кожедубу, отрапортовал:

— Товарищ гвардии майор! Личный состав училища летчиков-истребителей построен для встречи с вами. Курсанты училища приветствуют трижды Героя Советского Союза Ивана Никитича Кожедуба в стенах его родного училища!

Кожедуб нахмурился, сдерживая улыбку, — его насмешило торжественное слово «в стенах», — недовольно покосился на затянутую красной материей трибуну, поздоровался и громко скомандовал:

— Вольно!

Потом его, конечно, заставили подняться на трибуну, и он рассказывал курсантам о самых примечательных своих боях, потом долго тряс руки старым преподавателям и целовался с ними.

Через час он снова сел в самолет и отправился на учебный аэродром, где ему надо было повидать старых друзей-инструкторов.

Самолет доставил гвардии майора на знакомый аэродром. Не успел Кожедуб сойти с самолета, как его тут же окружили старые друзья, расцеловали, подхватили под руки и потащили не куда-нибудь, а, конечно, к трибуне, около которой уже выстроились все летчики эскадрильи.

Кожедуб посмотрел на летчиков—большинство из них так и не успело побывать на войне, — и ему захотелось рассказать им о самом лучшем своем сражении. Кожедуб подался вперед и взялся руками за барьер трибуны. Но тут его взгляд упал на развалины ангара, и тотчас же сердце его болезненно сжалось, а к горлу подступил ком.