– Да, но… – замялся нэпман.

Что но? – возлился на него Остап.

– У меня нет его! – вскричал Клюев.

– Как это нет?! – вскочил Бендер.

– Я его подарил фининспектору… – заплакал нэпман.

– Как это подарили? Кому?! – криком спросил Остап.

– На день рождения его жене, он выпросил, когда увидел этот молочник, – продолжать всхлипывать Клюев.

– Фамилия, имя, отчество, где живет?

– Сейчас, сейчас, я напишу даже… – заторопился нэпман.

– Напишите и мы сейчас же едем к нему.

– Не сейчас, не сейчас, Остап Ибрагимович, сейчас он на службе, – писал адрес и фамилию фининспектора Клюева.

– Жена? Жена его дома? Этого достаточно, чтобы вернуть ваш подарок. Поехали!

Остап и Клюев сели в машину, в которой терпеливо ждали своего командора Балаганов и Козлевич и вскоре подъехали к дому фининспектора. На звонок нэпмана дверь квартиры отворила женщина лет пятидесяти и со следами былой красоты удивленно уставилась на пришедших.

– Здравствуйте, Варвара Николаевна, извините, за вторжение, но это необходимо, – вошел мимо нее в квартиру Клюев.

– Здравствуйте, – последовал за ним и Бендер.

– Здравствуйте, – последовала за ними хозяйка.

– Дело срочное, очень срочное, Варвара Николаевна, – быстро заговорил Клюев.

– Да, уважаемая, для ведения следствия, – вынул демонстративно красную книжечку Бендер.

– Да, так чем я могу? – отступила в глубь комнаты хозяйка.

– Извините, дорогая Варвара Николаевна, где мой подарок? Молочник? Так сложились обстоятельства.

– Как где? – удивилась женщина. – В серванте, проходите в гостиную, – пошла хозяйка в другую комнату.

Клюев и Бендер быстро, можно сказать, рванули за ней.

– Вот ваш подарок, Юрий Власович, – указала хозяйка на сервант.

За стеклом серванта стоял заветный молочник с двумя однородными малыми чашечками по его бокам. И свет из окна гостиной играл яркими золотистыми отблесками на его утонченных узорах.

Если нэпман смотрел на молочник, как на уже знакомую вещь, а теперь спасительную для него, то Бендер, расширенными глазами смотрел впервые на чудодейственное творение царского ювелира, стоимость которого определялась сотнями тысяч валюты. Об этом ни фининспектор, ни его жена, ни нэпман Клюев не знали.

– Да… – оторвал взгляд от искусного творения рук человека Бендер. – Варвара Николаевна, – обратился он к хозяйке, – принесите, пожалуйста. Салфетки, полотенце, чтобы упаковать изделия.

– Как?! – воскликнула хозяйка, – Вы увозите свой подарок, Юрий Власович?

– Да, вынужденно, – пролепетал Клюев.

– Да, необходимо для ведения следствия, хозяйка. – раздвинул стекла на серванте Остап. – И поторопитесь, уважаемая, нас ждут.

Хозяйка открыла комод, достала полотенце, салфетки и Бендер, проявив чуткую осторожность, упаковал изделия в салфетки, молочник отдельно. Чашечки порознь тоже отдельно, затем все обернул в мохнатое полотенце, взял обеими руками и сказал:

– До свидания, Варвара Николаевна, о результатах следствия вам сообщат, – пошел из комнаты «представитель органов».

Клюев заспешил за ним. Успев так же попрощаться с хозяйкой, которая, не проронив ни слова, закрыла за ними дверь.

Компаньоны завезли Клюева домой. Расставаясь с ним, Бендер строго сказал:

– Надеюсь, Юрий Власович, в ваших интересах не распространяться об истории этого молочника.

– Да, да, Остап Ибрагимович, разумеется, разумеется, как я могу… против себя…

– А что будем делать со всеми этими, касающим вас, – решим после. – Вы меня понимаете?

– Да, да, Остап Ибрагимович, готов, готов. Скажите сколько и я готов.

– Сейчас речь не об этом, товарищ нэпман. Успокойтесь, поговорим на эту тему после.

– Да, да, как скажете, приму любые ваши условия, дорогой мой. Остап Ибрагимович.

– На этом пока и расстанемся, товарищ Клюев. – твердо ответил Остап, выходящему из машины нэпману. – До свидания.

– До свидания, до свидания, – затараторил, слегка кланяясь уже отъезжающей машине.

– Ну, детушки! – воскликнул Остап, держа завернутый сверток в мохнатое полотенце.

– Надо быть все-таки, командор, назначить ему сумму выплаты за сокрытие его преступления.

– Мне нравится, Шура, когда вы думаете, и не нравится, когда вы все переводите на деньги.

– Да я, командор… по справедливости, конечно, вы правы как всегда.

– Как всегда, – ведя автомобиль, подтвердил Козлевич.

Компаньоны подъехали к своей конторе и были удивлены, увидев у дверей ее, прохаживающегоЛоева.

– Я к вам с просьбой, Остап Ибрагимович, – встал он перед Бендером, когда тот вышел из машины, не выпуская из рук ценнейший сверток в мохнатом полотенце.

– Слушаю вас, Семен Михайлович?

– Хочу отпроситься на два-три дня. Нам надо с Клавой. Это моя жена, съездить в Мотовиловку к ее родственникам. У ее сестры ребенка крестить будут. Заодно и продуктов прихватим оттуда.

– Хорошо, хорошо, не возражаю, поезжайте, поезжайте. Сейчас особо работы в нашем музее нет.

– Спасибо, благодарен вам, – сказал рисовальщик уходя.

– Это кстати, камрады, – сказал Остап, входя в контору, дверь которой уже открыл, расторопный Балаганов.

– Ну, камрады! Закройте на замок дверь, Шура, чтобы нам никто не помешал. И вывесите табличку, что все археологи на раскопках. И задерните занавески на наших двух полуподвальных окнах, – давал указания Остап, разворачивая бережно полотенце свертка на своем председательском столе.

Тройка концессионеров сгрудилась у стола и шесть их глаз уставились на сказочный молочник и на стоящие рядом с ним чашечки, размерами соответствующие ему.

– Чудо, а? – не мог оторвать от него глаз Бендер.

– А две чашечки, командор? – прошептал Балаганов.

– Неспроста эта тройка так дорого стоит, Остап Ибрагимович, – погладил усы Козлевич.

– И вот смотрите, – взял молочник Остап, – показывая его донышко. – Буква «Фэ», как замысловато написано. И так на всех чашечках, – показывал он донышко чашечек: – Фэ, Фэ, Фэ… Что скажете, камрады?

– Фаберже!

– Надо полагать, братец Шура, – тронул осторожно рукой чашечку Адам Казимирович.

– Так как же нам на аукцион их, командор?

– Еще не знаю, не знаю, детушки мои, теперь уже удачники. Браво!

– Браво! – повторили немного не одновременно единомышленники Остапа.

– А хранить его, где будем, командор?

– Да, это тоже… – качнул головой Козлевич.

– В камере хранения на вокзале? – засмеялся Бендер. – Как Корейко?

– Нет, командор, нельзя доверять вокзалу. А вдруг…

– Я тоже так, Остап Ибрагимович.

– Наверное, в нашем подпольном сейфе, в квартире ВУАКа, а? Камрады-единомышленники?

– Да, не прятать же их в нашей конторе или в музее, командор.

– Да, Остап Ибрагимович, мало ли что здесь может произойти.

– Гэпэушники не нашли же наш склад в квартире ВУАКа?

– Не нашли, – прошелся по комнате Остап. – Не нашли, – повторил он. – В заграничных банках, я читал, есть арендуемые сейфы… есть ли они у нас, в нашем сообществе? Надо выяснить, друзья-концессионеры.

– А пока в подполье наше, Остап Ибрагимович.

– Да, пока так, командор.

– Придется… – начал осторожно упаковывать трехпредметную ценность Остап. – Определим его, как решили, тогда и поужинать можно.

– По такому случаю можно и в ресторан, командор, – тряхнул рыжими кудрями Балаганов.

– Да, Остап Ибрагимович, празднично отметим наше приобретение.

Концессионеры заняли столик в ресторане «Чайка» на берегу Днепра. Посетителей было много, несмотря на то, что цены в этом ресторане были завышены. И Бендер, сунув купюру одному из официантов, сделав знак своим друзьям, уселся за стол, откуда хорошо просматривался Днепр в вечернем свете.

Заказали все лучшее, что нашлось в этом летнем ресторане. А когда подвыпили, тихо разговаривая между собой, Козлевич встал и попытался заказать свой любимый полонез Огинского. Но, к сожалению, скудный оркестр из четырех музыкантов, заказываемый Адамом полонез не играли, как это ни странно было для Козлевича. И он, садясь за стол сказал: