В рамках отдельной территории наиболее интересным представляется комплексное изучение наказов, то есть анализ наказов от всех сословий. Однако эта работа очень объемная и трудоемкая, требующая к тому же больших временных затрат. Поэтому наиболее эффективным представляется отражающая сословный принцип публикация наказов с подробнейшими комментариями. Начинать работу, на наш взгляд, следует с дворянских наказов как наименее изученных^{812}. В настоящее время силами ученых России, Канады и Германии, под руководством Германского исторического института в Москве, осуществляется реализация международного исследовательского проекта «Культура и быт русского дворянства в провинции XVIII века». В рамках заявленной темы проводится анализ наказов, поданных в Уложенную комиссию 1767–1768 годов дворянами уездов, вошедших впоследствии в Тульскую, Орловскую и, частично, Московскую губернии. Осуществление проекта позволит углубить и конкретизировать наши представления о жизни провинциального дворянства, сложившейся, в частности, в Орловском крае в его «догубернский» период. Уже сейчас можно сделать некоторые предварительные выводы.

Так, анализ наказов орловского дворянства позволяет увидеть включенность нужд местного дворянства в корпоративные интересы сословия в целом: отстоять и расширить дворянские привилегии за счет других сословий, добиться их законодательного закрепления, усовершенствовать казенное и судебное делопроизводства и так далее. Местные условия жизни дворян со всей очевидностью требовали указанных реформ, что находит живейшее подтверждение в архивных документах. Структурный анализ орловских наказов позволяет подтвердить высказывавшуюся ранее Веретенниковым^{813} мысль о том, что прямых заимствований в дворянских наказах было мало, а если они и имели место, то были вызваны не копированием одних наказов другими, а отражением в них общих для дворян разных регионов интересов и нужд, требовавших обсуждения и реформ на общегосударственном уровне. В то же время специфика социально-экономического и демографического развития Орловского края, сложившаяся к середине XVIII века (большое количество однодворцев и казенных крестьян, экономическая несостоятельность подавляющего большинства местных дворян наряду с наличием огромных земельных владений латифундистского типа, принадлежавших дворянам, не проживавшим в самом крае, расположение в черноземной зоне и развитие зернового производства и так далее), определила появление в орловских наказах требований, не нашедших столь значительной поддержки в наказах дворян других регионов: ограничения прав однодворцев на владение крестьянами и землей и привилегий купечества на занятие торговлей, разрешения на торговлю произведенным в имениях вином, освобождения от постойной повинности (или же распространения ее на все города) и от «приема провианта в городовые магазины». Существование в крае наряду с высокоразвитыми в сельскохозяйственном отношении уездами (Ливенский, Елецкий) территорий, плохо пригодных для сельского хозяйства из-за большого количества лесов и болот (Брянский, Трубчевский, Севский), и, как следствие, их малолюдность и неразвитость дорожной сети обусловили отсутствие дворянского наказа от Севского уезда и вынудили проживавших там дворян присоединить свои голоса к наказу, составленному городскими сословиями. Вероятно, условия жизни севских дворян не только не позволили им собрать достаточное количество представителей своего сословия для написания самостоятельного наказа, но и определяли совпадение их интересов с интересами других городских жителей. Это очевидно из того факта, что в городских наказах, подписанных дворянами, специфически дворянские требования выдвинуты не были. Действительно, из личных документов дворян, подписавших городские наказы, следует, что они находились ближе к городским жителям, чем к дворянам, жившим в своих усадьбах, в силу своего положения: в большинстве своем это были служащие городских канцелярий. При неразвитости в целом городской жизни в крае местные горожане проявили значительную по сравнению с дворянством активность в составлении наказов, что, возможно, было обусловлено как их большей организованностью (принадлежностью к купеческим гильдиям, к губернским или уездным канцеляриям и так далее), так и компактностью проживания — в отличие от удаленных поместий большинства дворян, разобщенных в силу несовершенства законодательства и судебных практик, регулировавших их повседневные отношения между собой и вызвавших столь явную критику с их стороны в наказах. В целом анализ составленных дворянством Орловского края наказов в Уложенную комиссию, проводимый на фоне изучения архивных и прочих документов о личном составе дворян, их подписавших, подтверждает перспективность использования наказов в качестве весьма информативного источника для изучения локальной истории.

Михаил Михайлович Щербатов и Николай Михайлович Карамзин известны в первую очередь как историки. Однако, в отличие от позднейших представителей этой научной дисциплины, они были также и политическими мыслителями. Их творчество отражает различия между двумя периодами российского Просвещения, которые с некоторой долей условности можно обозначить как рационально-прагматический и сентименталистский. Отличительной чертой каждого из этих периодов была адаптация тех или иных европейских влияний к российским условиям, отражавшая как особенности различных стадий интеллектуальной истории Европы (прежде всего Франции, Великобритании и Германии), так и культурную, экономическую и общественно-политическую ситуацию в самой России.

Щербатова и Карамзина трудно назвать провинциальными дворянами в строгом смысле слова. Их жизнь и творчество связаны в основном со столицами — Москвой и Петербургом^{814}. Щербатов покинул свою ярославскую усадьбу в молодости, отправившись на военную службу в Петербург, но в конце 1750-х — начале 1760-х годов, до отставки, вел подробную переписку с управляющими своими обширными поместьями, вникая во все мелочи хозяйства и стремясь добиться увеличения доходов. Денег на жизнь в Петербурге не хватало, и Щербатов, воспользовавшись Манифестом о вольности дворянства, вышел в отставку и вернулся в усадьбу Михайловка, где жил несколько лет, приезжая иногда в Москву. С открытием заседаний екатерининской Комиссии для составления нового Уложения Щербатов вновь начинает карьеру в столицах, но о его связях с провинциальным дворянством свидетельствуют подписи ярославских дворян под наказом депутату (то есть самому Щербатову), проект которого им же, вероятно, и был составлен^{815}. В самой комиссии Щербатов прославился своей энергичной защитой дворянских интересов, и хотя в дальнейшем его служба протекала в Москве и Петербурге, можно сказать, что мир провинциального дворянства, его нужды и проблемы никогда не ускользали из поля зрения Щербатова. Сам он, впрочем, принадлежал к тому меньшинству среди дворян, которые владели несколькими тысячами крепостных душ, тогда как подавляющее большинство провинциальных дворян располагали значительно меньшим числом крепостных[144].

Карамзин также покинул деревню в ранней молодости, но его в еще большей степени можно назвать провинциалом по происхождению, так как поместье его отца находилось значительно дальше от Москвы — в Симбирской губернии (еще одно поместье располагалось в Оренбургской губернии). Карамзин, хотя и покинул свои родные места, сохранял с ними связь благодаря своим братьям, оставшимся сельскими помещиками. Им он продал свою часть имения, унаследованную после смерти отца, а полученные средства использовал на свое знаменитое заграничное путешествие и на помощь семье Плещеевых, в усадьбе которых жил некоторое время в последние годы правления Екатерины II^{816}. Позднее Карамзин вновь сделался помещиком: получив приданое за первой женой, а после ее неожиданной смерти женившись вновь, он стал владельцем еще нескольких десятков крепостных душ. Однако деревни свои Карамзин посещал редко и всерьез хозяйством в них не занимался, получая оброк через управляющего[145]. Это и понятно, так как главным делом жизни Карамзина и основным источником его доходов была литературная деятельность, в частности написание и издание Истории государства Российского^{817}.