Изменить стиль страницы

— Мужайтесь, — шепнул он ей, — я верю в ваше счастье. Отведите всех женщин в верхний этаж и там ждите меня. Мы закрыли ворота и защищаем их. Если им не удастся ворваться сюда со стороны реки, мы спасены. Беатриса, победа будет на нашей стороне.

Он снова поцеловал ей нежно и почтительно руку, и, подождав пока она скрылась наверху, он пропустил мимо себя всех женщин, поднимавшихся по лестнице, и затем обернулся к мужчинам, собравшимся вокруг него.

— Друзья мои, — сказал он, — я знаю, что вы все думаете. Но это — ложь, и вы должны стыдиться за свое низкое подозрение. Маркиза де Сан-Реми знала об этом не больше, чем всякий иностранец здесь в Вероне. Если найдется кто-нибудь, утверждающий противное, то я готов ответить ему как следует.

Он подождал немного, но никто не принял его вызова. «Нет, нет, — крикнул кто-то, — мы верим ей», и все остальные подхватили этот крик и стали умолять его не говорить теперь об этом, а позаботиться о том, как бы лучше и скорее приступить к защите и спасению себя и женщин. Он воспользовался этим благоприятным моментом и сказал им вкратце то, что он намерен делать.

— Мы уже выставили стражу у ворот сада, — сказал он, — и если только она выдержит натиск толпы, мы спасены. Я попрошу самых молодых из вас отправиться к моим людям в сад. Остальные останутся здесь внизу у этой лестницы, чтобы защитить до последней возможности себя и тех, кто им должен быть дороже жизни. Мы сражаемся за честь наших женщин и за честь нашей страны: больше мне нечего прибавить к этому.

Они ответили ему, что готовы исполнить все, что он прикажет, и пятьдесят человек отправились тотчас в сад, остальные во главе с одним молодым драгунским офицером, Жеромом, остались во дворце. Гастон последовал за теми, кто пошел в сад, чтобы распорядиться там как следует.

Беатриса повела всех женщин в одну из верхних комнат, окна которой выходили на улицы Вероны и на реку. И оттуда, в продолжение целого часа, она смотрела вниз на все происходящее у ее дома; хотя она сама по себе была всегда мужественна и бесстрашна, она впоследствии признавалась, что только возложенная на нее Гастоном обязанность утешать других спасла ее от помешательства. Она все время уговаривала и утешала плачущих и рыдающих женщин, впадавших в истерику или же молчавших в каком-то безумном исступлении. Но, хотя она утешала их и уверяла, что особенной опасности нет, она ни на одну секунду не обманывала себя. То, что она видела внизу на улицах, ясно говорило ей, что настал конец, что смертный час уже близок. Она могла только молиться и надеяться и ждать той минуты, когда ворота поддадутся под натиском толпы, которая ворвется затем во дворец.

Дело происходило раннею весною, в ясную лунную ночь. Знакомые очертания крепости и гор совершенно отчетливо вырисовывались на темном звездном небе, сам же город был ярко освещен, и поэтому все было видно, что происходило в нем. Вокруг дворца было еще светлее, там видны были мельчайшие подробности, за закрытыми воротами Беатриса могла различить тысячу лиц, с ненавистью и злобою взиравших на ее дворец.

Дикий рев этой разъяренной толпы, напрасно напиравшей на ворота, долетал до ее ушей. Она видела, как изредка отделялись отдельные группы и направлялись в отдаленные районы города, где сейчас же вслед за тем раздавались крики и видно было зарево пожара. Беатрисе отчетливо было видно, как беззащитные жертвы со стоном валились от рук озверевших убийц, топтавших уже мертвые тела ногами. Но то, что она видела, была лишь, вероятно, сотая доля ужасов, происходивших во всем городе; в своей ярости веронцы не щадили ни пола, ни возраста французов. Они вытаскивали на улицы спящих детей и там безжалостно разбивали их о камни, они своим громким смехом заглушали предсмертные мольбы и стоны несчастных женщин. Довольно было того, что кто-нибудь обвинялся в хорошем отношении к французам, чтобы его немедленно же приговорили к смерти и тут же приводили приговор в исполнение.

Все это Беатриса видела или угадывала, но ни слова не говорила об этом собравшимся вокруг нее женщинам.

— Они никогда не сломают ворота, — говорила она. — У нас есть надежная защита в лице графа де Жоаеза, мы можем спокойно довериться ему, постараемся же быть твердыми, теперь уже скоро конец всему.

Она говорила эти слова и в то же время сознавала, что ужасная ночь только началась, что каждая минута может быть гибельной.

Большие ворота выдерживали все время безумный натиск толпы, и она поняла наконец, что здесь все усилия ее тщетны. Многие притащили лестницы и влезали на ворота, откуда начинали стрелять в людей, стоявших во дворе дворца Беатрисы. Но в ответ им раздался дружный залп, и все смельчаки попадали мертвыми обратно в толпу, из которой они вышли. Старик Дженси находился во дворе, а с ним пятьдесят его отборных людей, которые могли отразить какую угодно атаку. Но, тем не менее, то здесь, то там раздавались среди них стоны, доказывавшие, что шальные пули неприятеля все же имели некоторый успех. Но ворота оставались закрытыми, и в продолжение целого часа положение не изменилось ни на йоту. Но вот кто-то в толпе крикнул, что надо поджечь дворец, сначала крик этот был встречен насмешками, потом его поддержали другие, и наконец вся толпа стала требовать одного: «поджечь их, поджечь!». Сейчас же откуда-то появились связки соломы и около двадцати факелов, и затем раздался восторженный крик толпы, приветствовавшей первое появление огня. Но ворота Бернезского дворца были выстроены пятьдесят лет тому назад, они были окованы кругом железом, костры, пылавшие вокруг них, не причинили ни малейшего вреда и сейчас же потухли.

Снова стали зажигать костры, притащили опять соломы, запылали костры и опять та же неудача, ворота стояли целы и невредимы, в толпе на минуту воцарилось мертвое молчание, и вдруг раздался чей-то крик:

— К реке, надо забраться туда со стороны реки!

И вся толпа ринулась по указанию кричавшего прямо к реке, лениво катившей свои сонные волны. Сейчас же в дело были пущены все имеющиеся налицо суденышки: кто поехал в лодках, кто в челноках, кто на плотах, и все это направлялось прямо к сада дворца. И как это только никому не пришло раньше в голову? — удивлялись все, спрашивая друг друга Ведь пробраться в сад очень легко, а во дворце го могли только встретить пятьсот человек, без оружия, разодетые в шелк и в бархат. Все невольно ощупывали свои кинжалы и мечтали уже о том, как они перережут горло этим французам.

Но старый Дженси и с этой стороны приготовил им ловушку. Как только люди его впервые высадились в саду, он сейчас же приказал им вырыть огромный ров вдоль берега, не щадя кустов роз и сирени. И действительно, люди его принялись с таким жаром за работу, что рыхлая мягкая земля так и летела комьями под их лопатами. Когда ров был вырыт, Гастон тихонько вошел во дворец и приказал лакеям вынести своим людям вина для подкрепления их сил, а сам пошел отыскивать Джиованни Галла. Солдаты напились вволю и, не сознавая даже хорошенько, чего от них требуют, были готовы беспрекословно исполнить каждое приказание графа или старого Дженси.

Время от времени Гастон снова выходил к ним в сад, чтобы подбодрить их ласковыми словами, при этом он о чем-то очень серьезно толковал каждый раз со старым сержантом. На душе Гастона было тяжело, исчезновение Джиованни Галла сильно беспокоило его, он упрекал себя за то, что оставил его утром во дворце вместо того, чтоб взять его тогда с собой.

— Бедный юноша знал все и за это поплатился, вероятно, своей жизнью, — говорил он Дженси. — Два часа тому назад его вынесли замертво из комнаты. Я послал к нему врача, но тот подает очень мало надежды. Нет, Дженси, все же хорошо, что мы вовремя явились сюда с вами.

— Я не сомневаюсь в этом, граф, я уже несколько дней тому назад предчувствовал все это. Но мы сделаем все, что сможем, а генерал Бонапарт пришлет нам подкрепление. Он еще никогда не отказывал никому в помощи. Но только дело в том, когда до него дойдет известие о том, что здесь творится. Если он узнает это только от Валланда, так нам нечего ждать: этот негодяй продаст родную мать ради своей выгоды. Бедные женщины, им плохо придется, если спасение их зависит только от него. Я жду только случая сказать это ему прямо в лицо.