Но охотничьи экскурсии по сунгачинским равнинам, в особенности в это время года, дело не лёгкое.

Уцелевшая от осенних пожаров сухая прошлогодняя трава, вышиною в три-четыре фута, притом же страшно густая и скрученная ветром, да ещё со снегом внизу, до того затрудняет ходьбу, что нужно пробираться вперёд с большими усилиями. Ноги беспрестанно запутываются, часто падаешь и вообще на одной версте умаешься очень сильно.

Но вот выдалась паленина, т. е. выжженное прошедшей осенью место, где снегу теперь совсем нет. Ну, думаешь, слава богу, можно будет итти удобнее, и оно действительно так, да не совсем.

Торчащие остатки сгоревшей травы, вышиною около вершка, довольно толстые да притом обледенелые, до того дерут сапоги, что после двух-трёх дней на них уже являются дырки, сквозь которые иногда так уколешься тою же самой травой, что сделаешь невольный скачок.

Сунешься в кусты - там, и, боже упаси! Ветер, постоянно гуляющий по окрестным равнинам, сдувает сюда множество снегу, так что даже и в малоснежную зиму, какова была нынешняя [156], образуются саженные сугробы, в которые, если привалишься, то еле-еле вылезешь и, верно, не пройдёшь даже одной сотни шагов.

Но вот после подобной прогулки в несколько вёрст заметишь, наконец, вдали пару красивых китайских журавлей, важно расхаживающих по берегу Сунгачи или стоящих неподвижно на льду залива, словно погружённых в глубокое философское раздумье.

По горькому опыту первоначальных хождений знал я, как трудно рассчитывать на оплошность этой птицы, и потому издалека начинал уже подкрадываться, прикрываясь кустами тальника или большей частью пользуясь высокой прошлогодней травой, по которой нужно двигаться ползком.

Подвинешься, бывало, таким образом сотню, другую шагов, выглянешь украдкой, журавли стоят попрежнему неподвижно, следовательно, ещё не заметили опасности, и с радостью ползёшь далее.

Ещё порядочный кусок остался позади, опять тихонько посмотришь, и попрежнему стоят журавли, так что надежда растёт все более и более.

Отдохнув немного, продолжаешь ползти, как вдруг раздается громкий отрывистый крик одного из пары - знак, что осторожные птицы заметили что-то недоброе.

Насторожившись и вытянув шею, смотрят они теперь в ту сторону, где несколько пошевелившихся от моего движения кустиков травы возбудили их подозрительное внимание.

Притаив дыхание, лежу я на земле, но что делать далее? Ползти ли вперёд или стрелять наудачу отсюда, несмотря на то, что до журавлей ещё более двухсот шагов?

С первых разов, когда я мало был знаком с нравами этой птицы, мой выбор обыкновенно склонялся на первое решение, но оно всегда приводило к неудачным результатам. Встревоженные журавли уже зорко продолжали смотреть в ту сторону, где чуяли опасность, и лишь только, обождав, я начинал ползти, как они, заметив снова шевелившуюся траву, тотчас же улетали и иногда очень далеко.

Впоследствии, убедившись в бесполезности первой меры, я всегда предпочитал в подобном случае стрелять на-авось, и, действительно, убил одного журавля шагов на двести, но это случилось только раз, а промахов делалось многое множество.

Грустно и обидно бывало видеть, как пуля взрывала снег, не долетая или перелетая через журавлей, и, таким образом, все трудности далёкого ползанья, иногда через весенние лужи, пропадали совершенно даром. Но зато, когда удавалось подкрадываться в меру меткого выстрела и пронизанный пулей журавль падал, как сноп, на землю, я радовался, как ребенок, и изо всех сил пускался бежать к дорогой добыче.

Тотчас по пролёте, который описываемые журавли совершают небольшими стайками от 4 до 12 экземпляров, они разбиваются на пары и держатся, как я уже говорил выше, по берегу Сунгачи, пока в конце марта не начнут таять болота. Тогда каждая пара выбирает себе определённую область, в которой выводит детей и живёт до осеннего отлёта.

Для вывода птенцов в ханкайском бассейне китайских журавлей остаётся немного менее, чем японских. Они предпочитают для этой цели совершенно открытые равнины, и потому никогда не попадаются в узких горных долинах, в которых любят держаться японские журавли. Притом же они менее оказывают привязанности к детям, нежели эти последние, и хотя постоянно приводят охотника в отчаяние своей осторожностью, но все-таки служат лучшим украшением здешних обширных болот.

Вслед за первыми прилётными птицами, несмотря на постоянные холода, начинают показываться другие виды и не проходит дня, чтобы не появился какой-нибудь новый экземпляр, так что к 9 марта, т. е. ко дню, с которого собственно считается начало весны, в прилёте было уже 22 вида.

В том числе, кроме вышеописанных, находились: орлан белохвостый (Haliaлtos albicilla), появляющийся здесь ранее всех других птиц, еще с половины февраля; сокол пустельга (Faleo tinnunculus) и ястреб тетеревятник (Astur palumbarius) [A. gentilis], оба довольно редкие в здешних местах; чёрный коршун (Milvus govinda) [M. korschun], в большом числе гнездящийся в ханкайском бассейне. Утки: кряква (Anas boschas) [A. platyrhyncha], косачка (A. falcata), шилохвость (А. acuta), чирянка [чирок] (A. crecca), широконоска (A. clypeata) и моклок, или клоктун (A. glocitans) [A. formosa]. За исключением двух последних видов, из которых широконоска остаётся здесь в малом количестве, а клоктун вовсе не остаётся для вывода птенцов, остальные четыре породы во множестве гнездятся в ханкайском бассейне. Крохаль большой (Mergus merganser), являющийся здесь только пролётом, хотя и в большом числе. Белый аист (Ciconia alba) [С. ciconia], также гнездящийся на Ханке. Чибис (Vanellus cristatus)[V. vanellus], который здесь, как и в Европе, с громким пискливым криком встречает каждое подозрительное существо, приближающееся к его владениям. Стренатки: тростниковая малая (Emberiza polaris) [Е. pallasi], белоголовая (Е. pythiornus [Е. leucophalos], глупая (Е. cyoides) [краеноухая - Е. cioides]. Два последних вида, как кажется, вовсе не гнездятся на Ханке. Сорокопут (Lanius excubitor) -очень редкий здесь даже во время пролёта, и японский снигирь (Uragus sanquinulentus), в большом количестве гнездящийся в густых зарослях по берегам рек ханкайского бассейна.

Однако все эти птицы показались только в небольшом количестве - в одиночку, парами или небольшими стайками, словно, передовые гонцы тех бесчисленных стад, которые должны были нагрянуть, лишь только погода сделается немного потеплее.

Между тем в ожидании такого благополучного времени ещё появились: белая и серая цапля (Ardea alba, A. cinerea) [Egretta alba, Ardea cinerea], в большом числе гнездящиеся на Ханке, чайка сизая (Larus canus) - одна из самых обыкновенных здесь птиц; гусь большой (Anser grandis) [сухонос - Cignopsis cygnoides], всегда держащийся только небольшими обществами или отдельными парами, хотя и появляющийся весной в значительном числе; улит, или лозник (Totanus fuscus), являющийся на Ханке, и то в небольшом числе, только во время пролёта; нырец (Podiceps subcristktus) [P. griseigena], гнездящийся на всех здешних болотистых озёрах; дрозд Наумана (Turdus naumanni), растягивающий свой пролёт до начала мая, но для вывода молодых здесь не остающийся; стренатка деревенская (Emberiza arustca) [овсянка ремез - Emberiza rusiica]; жаворонок полевой (Alauda arvensis), в большом числе гнездящийся в степной полосе ханкайского бассейна. Наконец, 13 марта появилась самая значительная и редкая птица здешних стран - японский ибис (Ibis Nipow) [красноногий ибис - Nipponia nippon].

Родной брат знаменитой священной птицы древних египтян, этот ибис чрезвычайно красив. Достигая в размерах крыльев до 4 футов [120 см], он имеет спину, верхнюю часть шеи и хохол пепельно-голубого цвета, низ тела бледнорозового, а крылья огненнокрасные; передняя голая часть головы и ноги кирпично-красные, длинный же согнутый клюв чёрный с ржавчинно-красным концом.