— Он благополучно перебрался через линию фронта и теперь в штабе инженерных войск армии генерала Светлякова.

— Вот бы и мне с ним тогда… — невольно вздыхает майор Огинский.

— Но ведь вы были нездоровы. Разве ж можно вам было с температурой тридцать девять и пять? А Бурсову не терпелось поскорее.

— Я его понимаю и ни в чем не виню. Конечно, в таком состоянии, в каком я был тогда, нечего было и думать об этом. Чертовски досадно, однако… Ну да что теперь об этом!

— А почему тогда Азаров с ним не ушел, до сих пор понять не могу, — недоуменно спрашивает комиссар. — Звал ведь его с собой подполковник Бурсов.

— У него своя теория. Решил, что пока тут может больше пользы принести.

— По всему видно, человек с характером. В отряде у нас он на любое задание первым, — с уважением говорит командир.

— Да я бы ему хоть сейчас самую лучшую характеристику дал! — горячо восклицает комиссар.

В ОВРАЖКОВЕ

Они выехали в Овражков во второй половине дня. Азаров в форме эсэсовского унтер-офицера — гауптшарфюрера — сидит за рулем. Майор Огинский в мундире штурмбанфюрера, в черной фуражке с белым черепом и перекрещенными под ним костями выглядит очень грозно. Повернувшись к Азарову, он говорит лейтенанту:

— Лучшего помощника, чем вы, мне бы, конечно, не найти, и все-таки брать вас не следовало… Но об этом раньше нужно было думать.

— Что-то не пойму вас, товарищ майор, — не отрывая глаз от дороги, обиженно произносит Азаров.

— А тут и понимать нечего. Если даже у нас все сегодня обойдется благополучно, вам ведь и носа нельзя будет показать в Овражков. А тут, судя по всему, предстоят серьезные дела, в которых вам, конечно, захочется принять участие.

— Вы думаете, они смогут меня узнать?

— Надо полагать.

— Я могу отрастить бороду…

— Не успеете, — усмехается Огинский. — События могут развиваться быстрее, чем отрастет ваша борода.

Некоторое время они едут молча. Потом майор снова спрашивает:

— Вам ведь приходилось уже бывать в Овражкове. Когда вы там были в последний раз?

— На прошлой неделе. С разведывательной целью, так сказать. К местным властям присматривался на всякий случай. Господина бургомистра лицезрел и его дружка Дыбина. Из укрытия, конечно, так что они об этом и не подозревали. Видик у них в полном соответствии с репутацией. Неограниченными властителями себя там чувствуют… А вот и Овражков показался.

За небольшой редкой рощицей мелькают убогие домики овражковского предместья.

— У них ведь нет застав при въезде в город?

— Днем никого, а ночью полицейский пост. Городишко-то даже до районного значения не дорос. Мы как теперь, прямо к бургомистру?

— Нет, сначала к какому-нибудь полицейскому посту. Спросим, как к нему проехать. Нужно сделать вид, что мы тут впервые.

— Тогда придется прямо к полицейской управе. Днем других постов в Овражкове нет. Не нагнали еще на них страху партизаны. Командир приказал ничем их пока не тревожить.

— И правильно рассудил, — одобрил Огинский. — Городишко пока не имеет особого значения для немцев, а предприми мы тут активные действия, сразу же разместят в нем какую-нибудь карательную часть.

«Опель-капитан», сбавив ход, идет теперь по главной улице Овражкова, подпрыгивая на многочисленных выбоинах асфальта. Редкие прохожие бросают на него тревожные взгляды.

— Эй, Иван! — кричит в открытое боковое окно Азаров. — Как проехать в полицай управа?

Какой-то пожилой мужчина торопливо машет рукой вдоль главной улицы и поспешно сворачивает за угол.

— Ну зачем вы его? — строго спрашивает Азарова Огинский. — Все переговоры с местными жителями буду вести я, а вам не следует привлекать к себе внимания.

— Да разве ж смог он меня рассмотреть?

— Все равно я не разрешаю вам делать этого.

— Ясно, товарищ майор.

Но вот и полицейское управление. Азаров останавливает машину так, чтобы майор оказался со стороны дежурного полицейского, уже вытянувшегося по команде «смирно» при виде эсэсовской формы Огинского.

— Здравия желаем, господин штурмбанфюрер! — рявкает полицай.

«Научился в эсэсовских чинах разбираться, гад», — мысленно ругается Азаров.

— Как в ратхауз… в ратуша как проехать, к господин бургомистр? — спрашивает полицая Огинский.

— Они не в ратуше, господин штурмбанфюрер, — все еще не отрывая руки от козырька фуражки, докладывает полицейский. — Они у себя дома. Праздник у них сегодня. Именины-с…

— Вас ист дас — имениныс? — удивленно поднимает плечи Огинский.

— День рождения-с, — поясняет полицейский. — И господин начальник полиции тоже там. Прикажете проводить?

— Найн, не надо проводить, — машет рукой в черной кожаной перчатке Огинский. — Сами будем находить. Где есть это?

Полицейский наклоняется к Азарову и знаками показывает, куда нужно ехать.

— Фэрштэйн? — спрашивает он.

— Фэрштэйн, фэрштэйн, — сердито бурчит Азаров и, чуть не сбив полицейского, резко включает скорость.

— Напрасно вы с этими гадами так деликатно, товарищ майор, — говорит он недовольно. — С ними надо…

— Ну вот что, Азаров, вы теперь для меня только шофер Ганс, а я для вас — штурмбанфюрер Мюллер. И никаких советов прошу мне не давать. Кстати, я передумал искать квартиру бургомистра самостоятельно. Вернемся к полицейскому управлению и воспользуемся их услугами.

— Яволь, герр штурмбанфюрер!

Как только машина снова подъезжает к полицейскому управлению, Огинский машет рукой полицаю:

— Мы сбились с путь… Гебэн зи мир бегляйтэр…

— Провожатого нам, шнэллер! — уточняет Азаров.

Дежурный торопливо вызывает из управления какого-то тощего дядьку в помятом мундире и, оставив его за себя, проворно вспрыгивает на крыло машины со стороны шофера.

— Тут недалеко, — говорит он Азарову. — Вот до того угла, а потом налево… Нах линкс, фэрштэйн?

А когда машина сворачивает налево, полицейский показывает на кирпичный дом, заметно отличающийся своей добротностью от остальных строений улицы.

— Вон в той хаузе они проживают. Мне как теперь, назад возвращаться или сбегать доложить?

— Доложите, — велит ему Огинский. — Шнэллер! Живо!

Как только полицейский уходит, майор торопливо шепчет Азарову:

— А вы не выходите из машины. Там, в их берлоге, все равно ведь ничем не сможете мне помочь. Держите лучше машину наготове на всякий случай.

НЕУДАВШИЕСЯ ИМЕНИНЫ БУРГОМИСТРА КУЛИЧЕВА

Успевший уже заметно захмелеть тучный бургомистр города Овражкова смотрит на «штурмбанфюрера» счастливыми глазами.

— Вот радость-то, честь-то какая! — слегка заплетающимся языком говорит он. — Большое спасибо, господин штурмбанфюрер, что почтили меня своим присутствием в столь торжественный день. Покорнейше прошу вас отведать нашей русской, известной во всем мире водки.

И он протягивает Огинскому большую, налитую до краев рюмку. Огинский брезгливо нюхает ее и морщится:

— Фи, самохонка!

— Да нет же, господин штурмбанфюрер, ей-же-богу — водка! Ну хоть глоточек за мое здоровье…

Но Огинский решительно отталкивает руку бургомистра, и водка выплескивается на его огромный живот.

— Наин, господин бургомистр, найн! Прежде дело, а потом водка. Есть тут среди ваш гость кто-нибудь, кто знает дойч — немецкий язык?

— Мой секретарь, господин штурмбанфюрер. Эй, Каблучков, живо к господину штурмбанфюреру!

Он манит кого-то пальцем, будто собачонку. Из-за стола не без труда вылезает поджарый, средних лет мужчина в вышитой косоворотке.

— Вот, господин секретарь, — протягивает ему Огинский документ, отобранный у Мюллера. — Форлэзэн унд юберзэтцэн.

Увидев на бланке черного немецкого орла с распростертыми крыльями и со свастикой в когтях, Каблучков заметно трезвеет и начинает медленно, с большими паузами переводить. Немецкий знает он, видимо, не очень твердо: Огинскому то и дело приходится его поправлять. А когда Каблучков кончает перевод, Огинский небрежно кивает ему: