Летописцы приводят чрезвычайно характерную сцену, которая разыгралась между убеждавшим народ успокоиться и сыпавшим обещаниями царем и недоверчивой, наученной уже горьким опытом толпой. Царь Богом клялся, что он сразу же после обедни учинит сыск и накажет виновных, но толпе этого было мало. Только после того, как царь торжественно «ударил по рукам» с одним выборным из толпы, народ согласился подождать расследования и спокойно отправился назад в Москву.

Но в Москве в это время действовали другие толпы восставших. Уже грабили дом Морозова, которого в толпе называли главным виновником. Уже новые толпы двинулись из Москвы к царю в Коломенское, и, встретив толпу, возвращавшуюся оттуда, повстанцы убедили их снова вернуться.

— Выдавай изменников! — кричит толпа, снова окружив царя. — Буде добром не отдашь виновных, мы их сами силой возьмем. Не дай погибнуть понапрасну!

Но за это время царь успел собрать стрельцов и приободрился. Подан знак — и вот уже вооруженные люди хлынули на мятежников. Через три столетия, 9 января 1905 года, мы снова увидели ту же картину. Уже корчатся и стонут раненные и растоптанные лошадьми люди, уже уносят убитых и искалеченных. Уже отхлынула в панике обезумевшая от неожиданностей расправы, доверчиво пришедшая к своему царю безоружная толпа. Спокойствие восстановлено. Но, не ограничиваясь жестокой расправой, бояре начинают целую серию разбирательств. Скрипит дыба, свистят кнуты, летят головы… Недаром назывался Тишайшим великий государь.

Погибло свыше 7 тысяч человек. Из них только 200 виновных, остальные все зрители, пришедшие из любопытства.

На место Филарета, бывшего патриархом при Михаиле, при Алексее выдвинулся на самое заметное место патриарх Никон.

Никон представлял собой исключительно интересную фигуру того времени. Как будто пьеса с богатой фабулой разыгрывается между Никоном и Алексеем в те дни: тут и пылкая нежность, и своеобразная ревность, и охлаждение, и запальчивость, и месть, и горькие сожаления обеих сторон о разрыве.

Как начался этот «роман» между Никоном и Алексеем?

Крестьянский сын Никита, много вытерпевший в детстве из-за злой мачехи, еще мальчиком убежал из дома в монастырь. Здесь мальчонка научился грамоте и церковной службе, и так как по тем временам образованность такого рода была редкой, юный Никита скоро сделался священником. В 30 лет, потеряв одного за другим всех троих своих детей, Никита постригся в монахи под именем Никона, а заодно постриг в монастырь и свою жену.

Когда он, приехав по делам своего монастыря в Москву в 1646 году, явился к государю, его высокая, статная, характерная фигура произвела большое впечатление на царя. Тишайший царь ведет с ним беседы долгими часами и в знак милости назначает Никона на значительный пост Новгородского митрополита (митрополит Новгородский считался вторым лицом после патриарха). Царь уже в это время пишет нежные письма Никону.

Когда в Новгороде вспыхнуло восстание, Никон не испугался мятежников. Воевода новгородский укрылся было в митрополичьем дворе. Мятежники, ворвавшиеся с дубьем и каменьями, напали и на самого Никона и свалили его наземь. Но и избитый, с лицом, залитым кровью, Никон сумел обратиться к толпе с такими серьезными и спокойными словами увещания, что мятежники послушались его властного тона. После этого царь и вовсе расчувствовался.

Всмотреться в то, как складывались отношения Алексея и Никона, — лучший способ понять психику Тишайшего царя. Всегда обожавший писание писем, доходивший в этом «спорте» до графомании (что выражалось, между прочим, в попытках сочинить не только мемуары, но и стихи), Алексей засыпает Никона целым градом своих грамот. В письмах царь именует его «новым страстотерпцем и мучеником», «возлюбленным своим и содружебником» и даже «великим сияющим солнцем». Отныне Никону поручается ведать не только церковными делами, но и вообще править Новгородом. Царю не жалко!

Когда в 1652 году Алексею захотелось перенести в московский Успенский собор мощи митрополита Филиппа из Соловецкого монастыря, это дело также поручается Никону. Верный замашкам графомана, Алексей считает уместным в данном случае особое письмо покойному митрополиту. Тот давно умер, и трудно предположить, чтобы встал из гроба для прочтения адресованного ему послания Тишайшего царя, но автор усердствует вовсю. Не довольствуясь тем, что написано под его диктовку, Алексей на грамоте, препровождаемой усопшему через Никона, собственной рукой пишет еще и особое приветствие покойнику: «О священное главо, владыко Филиппе! Я, царь Алексей, желаю видети тя и поклонитися твоим святым мощам. Прииде к нам».

Когда Никон исполнил поручение и привез мощи, царь надумал принять меры к избранию Никона в патриархи. В письмах по этому поводу он называет своего любимца «собинным другом, душевным и телесным». Жить в разлуке он не может и не хочет.

Сбор святителей, собравшийся в Москве, свято выполнил желание царя и немедленно провозгласил избранным на пост патриарха царского любимца. Но Никон упрямится. Уже служатся многочисленные молебствия о здравии новоизбранного патриарха, но Никон непреклонен. Он не желает принимать на себя этот сан.

Снова и снова посылает Алексей не только бояр, но и священников уговаривать упрямца, но тот всякий раз отказывается категорически, и одно посольство за другим ни с чем возвращается к царю. Тогда Алексей распорядился силой приволочь в церковь нового патриарха. Уже и приведенный, он все же стоит как столб и по-прежнему отказывается принять патриаршество. Все присутствующие в церкви со слезами валятся на пол, молят Никона согласиться, но он непреклонен. Падает ему в ноги и сам царь, обливаясь слезами. Результат тот же.

Только после очень долгих просьб Никон, наконец, заявляет:

— Называемся мы все христианами, но на деле не исповедуем мы заповедей евангельских. Если вам и вправду надо, чтобы я у вас патриархом был, дайте обет здесь, в церкви, перед иконами клянитесь, что все будете слушаться меня как главного архипастыря вашего и отца.

Требование Никона беспрекословно выполняется. Сам царь, бояре и все духовенство принесли особую присягу. Перед Евангелием и иконами произнесли клятву почитать Никона как отца и исполнять, что бы он ни предложил. Только тогда согласился суровый Никон принять патриаршество.

Хмур и суров был новый патриарх. Духовенство того времени, темное, невежественное, строжайшими мерами преследовалось: снятие сана, заключение в тюрьму, ссылка, цепи. «До чего дошло, — жаловались члены причта, — уже и священнику пьяным напиться нельзя».

Не ограничиваясь крепкой уздой, наложенной на священнослужителя, Никон берется и за саму церковь. Существующие спокон веку обычаи Никон пытается исправить. Священные книги, впервые напечатанные в России при Иване Грозном, были воспроизведены с целого ряда списков вместе со всеми ошибками, которые в них вкрались. Никон сурово берется за исправление ошибок. Не довольствуясь проверкой по рукописям, он обещает взяться за греческие первоисточники, поручает специалистам разобраться в той путанице, которая создалась в течение долгих лет. И — о, ужас! — оказывается, что русские неправильно творят крестное знамение — двумя перстами. По старине креститься следует тремя. Никон ополчается против новин всякого рода. Его задача — вернуться во что бы то ни стало именно к старой, подлинно древней вере. Но все окружающие в ужасе. Для них все шаги Никона представляются нарушением обычаев, новизной и проклятой ересью.

Когда юрьевский протопоп Аввакум получил «памятную грамоту» о необходимости креститься тремя перстами, у него, по его словам, «сердце озябло и ноги задрожали».

Только горячая дружба и любовь царя Алексея могла дать Никону смелость встать на путь борьбы с создавшейся обрядностью. Еще когда Никон был в Новгороде, царь прислал ему так называемую «несудимую грамоту», по которой его власть объявлялась неограниченной — ответственности он не подлежал. Теперь Алексей идет еще дальше. Он не только поручает Никону целый ряд дел, вовсе не относящихся к церкви, например, борьбу с эпидемиями. Он предоставляет Никону, кроме звания патриарха, еще и звание «великого государя», то есть что-то наподобие того титула, который был при Михаиле Федоровиче присвоен Филарету.