Судебные порядки при царе Михаиле были немногосложны. Разбираться в деталях считали излишним. Чуть ли не все прегрешения карали одинаково — смертной казнью. За кражи полагалось, впрочем, отрубание рук. Иначе обстояло дело с помещиками. За убийство чужого крестьянина помещик должен был отдавать «пострадавшему» помещику лучшего крестьянина из своего поместья. Убийство своего крестьянина считалось делом семейным.

Разницы между уголовными и гражданскими делами вообще не существовало. Уголовщина считалась только частной обидой, и дело об убийстве легко было кончить миром, заплатив родственнику убитого.

В царствование Михаила проведена была любопытная реформа в области взыскания налогов. До того времени неисправимый должник отвечал только своей шкурой, рисковал только получить побои, которым подвергался на «правеже». Отныне, ввиду того, что многие задолжники, хоть и владели имениями, соглашались лучше подвергнуться битию, только бы не платить, приказано было после месяца «правежа» взыскивать долги с имения ответчика.

Вместо имен в это время употреблялись лишь прозвища. Даже в деловых бумагах человек назывался не христианским своим именем, а по «уличному прозвищу» — Козел, Злоба, Паук и т. д.

В неустанных заботах о благе подданных царское правительство надумало увеличить свои доходы продажей водки. Сивуха, как впоследствии при Витте, объявлена была монополией государства. Приказано везде строить кабаки и производить вино.

Но, как и при Витте, пользы это начинание не принесло. Усердствуя в употреблении водки и давая тем кажущийся доход государству, население, увы, только понижало свою платежеспособность, ибо, пропивая последние деньги, разоряло хозяйство. Так что это усердие пользы не принесло, а только вред.

Царь в указах своих горько жалуется, что даже и собранную денежную казну от «разбойного воровства в Москву провезти нельзя». Денежная скудность дошла до того, что Россия снова и снова просила о помощи и Англию, и Швецию, и Персию. Так просит взаймы человек, заведомо знающий, что денег ему не дадут. Знает и все же просит. Надо же делать что-нибудь, как-то проявлять себя. Даже когда московские послы отправлялись в другие страны, они бедствовали там до такой степени, что иноземцы должны были за свой счет содержать их. Московские послы Ушаков и Заборовский, посланные в Голландию с просьбой о посредничестве для примирения русского царя со шведским королем, были так бедны, что голландцы вынуждены были отпустить на их содержание тысячу гульденов. Плохо, очень плохо было с валютой у первого Романова!

Правительство приказывало не давать народу никаких отсрочек — «деньги и припасы править нещадно». Воеводы били посадских и волостных людей нещадно, с утра до вечера. Избитых и голодных отправляли на ночь в тюрьму, а с утра снова начинали «правеж» и очень многих, свидетельствует летописец, забивали до смерти. Жители разбегались, умирали от холода и голода в лесах. Налоговое искусство дошло до того, что особые налоги взимались даже на реке за водопой скотины и за стирку белья.

Уже царствование первого Романова ознаменовано крупными восстаниями и беспорядками. Они вспыхивали в различных концах страны. В Казани бунт против Михаила поднимает некий Никанор Шульгин. В Белозерске посадские люди не дают собирать подати, а когда воеводы, по обычаю, ставят их «на правеж», бьют в набат и всей толпой кидаются на воевод и сборщиков налогов. В Чердыни жители также не желают платить налогов и бьют смертным боем присланного царем князя Шаховского. В Осташковском уезде поднимает восстание Захарий Заруцкий. В Ржеве действует с большим отрядом разбойник — «полковник» Ясько. Среди шаек казаков, среди атаманов того времени отличался некий Баловень. Его шайка не дает правительству собирать налоги и хлебные запасы. Главной забавой Баловня, этого батьки Махно того времени, было насыпать людям порох в уши, в рот и поджигать.

В Вологде буйствует какой-то «сибирский царевич» Араслан, который, грабя народ, в качестве забавы занимается тем, что вешает всех вверх ногами. Разбойничьи станы покрыли всю Россию. За разбойничьими шайками следует в их постоянных переходах огромный табор — жены, дети. Эти поджигающие города и вешающие людей добрые молодцы имеют склонность к семейной жизни.

Чуть ли не главным разбойником того времени был Лисовский. У него под началом тысячи людей. Напрасно преследует его князь Пожарский. Лисовский неутомим. Его шайка появится в одном месте, разграбит, сожжет, перекалечит людей и исчезнет, чтобы появиться в совершенно неожиданном и далеком месте. Ратные люди, пришедшие для защиты жителей, находят только пепелища да обезображенные трупы, Лисовский только что был под Орлом, а вот он уже в Калуге, в Угличе, в Туле. По пути Лисовский и его товарищи бросают утомленных лошадей и отнимают у населения свежих.

Разбойниками считали русские люди в то время и служителей церкви, которые обращали любые святыни в товар. Но для Михаила представители церкви были непогрешимы. Как и они, царь убежден, что земля Русская должна быть превращена в безмолвный огромный монастырь: «песен не петь, даже на свадьбах, на игрища по вечерам не сходиться, не плясать, руками не плескать, сказок не сказывать, празднословием не заниматься, в бабки не играть».

Русское благочестие почитало преступлением учиться наукам, искусствам или чужеземным языкам. На это смотрели как на колдовство, наваждение дьявола.

Перед нами, таким образом, одно сплошное «нельзя». Это главный принцип, главный девиз царя Михаила, его единственный пафос. Это его «Я».

Все время своего царствования Михаил Федорович упорно и настойчиво борется со всякими проявлениями живой жизни. Были, например, на Руси скоморохи, увеселявшие публику песнями, складными рассказами, музыкой. Михаил немедленно восстает всеми силами против этого «бессовестного потешения», против «позоров бесовских». Правительство приказывает воеводам бить батогами не только самих скоморохов, но и соучастников «преступления» — зрителей, а инструменты скоморошьи жечь. Воспрещаются музыкальные инструменты и в частных домах тоже. В одну из облав такого рода, пишет Костомаров, удалось истребить пять возов музыкальных инструментов.

Еще греховнее в глазах Михаила пляска, особенно женская. «О злое, проклятое плясание, о лукавые жены с плясаниями многоверткими! Не зрите плясание и других бесовских прелестей супруг адовых, любовниц сатанинских!»

Еще суровее отношение к табаку, за курение которого отрезание носа не казалось мерой достаточно суровой. «Который человек начнет держати бесовскую и богоненавистную трубку, то у того человека мозг искрутит и впадет в главу его вместо того мозга смердящая вонь и начнет пребывати и в главе его, и во всех костях его».

Пляска — «ногам скакание, хребтам вихляние» — это забава бесовская. Наука — тоже искушение бесовское.

Так вот и жил, так и умер этот туповатый, быть может, по-своему добродушный, унылый человек.

Как ни старались знахари и ворожеи, но здоровье царя становилось все хуже. Все мучительнее одышка, все заметнее отеки ног.

Ворожеи и колдуны занимают почетное место при дворе. Когда в 1688 году возникло дело о порче царицы Евдокии, царь распорядился выписать колдуний, известных в то время ворожей, «женок Машку Козлиху да Настьку Черниговку». Даже в записях на верность царю верноподданный присягал, между прочим, «по ветру никакого лиха не насылать и следу не вынимати».

Но бессильными оказываются и колдуны, и ворожеи. Все очевиднее становится, что и цари смертны. Уже в 1644 году, с пятидесятого года своей жизни, Михаил не выходит из своих покоев. У царя водянка. Врачи уверяют, что недуг сей приключился «от многого сидения, холодного питания и меланхолии, сиречь кручины». 12 июня 1645 года царю во время заутрени, в самый день его именин, сделалось дурно. Его принесли в царские покои, и в третьем часу первый Романов, его царское величество Михаил, волею Божьей помер.

По всем правилам того времени Михаил не только облекся перед смертью в монашескую одежду, но еще и принял схиму.