Я не знаю, с кем я говорила — с собой или с ребенком, а, может, даже с Богом. Мне просто надо было выговориться, чтобы почувствовать эти слова, чтобы они стали реальностью. Чтобы вся вселенная узнала, что я этого не хотела.
Долорес гладит меня по спине, давая знать, что она рядом. Что она за моей спиной, как и всегда. Я поворачиваюсь к ней. И начинаю рыдать, прижимаясь к ее груди.
— Боже, Ди. Пожалуйста…
— Я знаю, Кейт. Знаю…
В ее голосе тоже слезы. Потому что так поступают друзья — разделяют твою боль. Твои страдания — их страдания, даже если не в таких масштабах.
— Все хорошо… все будет хорошо, — пытается она.
Ее руки крепко меня обнимают, так сильно стараясь меня сдержать.
Я качаю головой.
— Почему? Я не понимаю. Почему это случилось? Дрю и я… а теперь еще и ребенок… и все напрасно. Напрасно.
Я вам говорила, что буду задавать вопрос почему, помните?
Долорес гладит меня по голове. Голос у нее спокойный.
— Я не знаю почему, Кэти. Хотела бы я знать, что ответить… но… я просто не знаю.
Мы еще немного вот так сидим. И постепенно, слезы утихают. Я снова ложусь в кровать, и Долорес садится рядом со мной. Снова смотрю на футболочку и качаю головой.
— Мне так тяжело. Никогда не знала, что может быть так тяжело.
— Может, ты чего-нибудь хочешь, Кейт?
Из глаз еще тихонько бегут слезы. А голос звучит болезненно.
— Я хочу Дрю. Хочу, чтобы он был здесь.
Если бы в мире было все так, как и должно, он был бы здесь. И был бы также подавлен, как и я. Он бы старался это скрыть, но я бы все равно знала. Он бы забрался в эту кровать вместе со мной, держал бы меня крепко, и я бы чувствовала себя в безопасности, и чувствовала бы себя любимой… и прощенной.
Он бы сказал мне, что просто еще не время. Но если я хочу детей, он заделает мне дюжину. Дрю любит переборщить.
А потом он бы меня поцеловал. И это было бы мило и нежно. А потом он бы сморозил какую-нибудь глупость, типа «Просто представь, как мы повеселимся, когда будем их делать». И я бы улыбнулась. И боль хоть на чуть-чуть, но стала бы меньше.
Просто от того, что он рядом.
Долорес кивает и тянется за телефоном. Но моя рука ложится на ее руку, что бы ее остановить. Она смотрит на меня с пониманием, будто уже знает, о чем я думаю. И, возможно, она знает.
— Он придет, Кейт. Ты знаешь, что придет.
Я качаю головой.
— Тебя там не было, Долорес. Он был… в ярости. Я никогда не видела его таким злым. Это было так … будто, я предпочла ребенка ему. Будто я предала его.
От нахлынувших воспоминаний я закрываю глаза.
— Он будет счастлив. Будет рад, что ребенка нет… и тогда я его возненавижу.
А после всего, что случилось — я просто не готова ненавидеть Дрю Эванса.
Долорес вздыхает. И убирает руку от телефона.
— Думаю, ты не права. Я первая, кто будет говорить, что Дрю тот еще идиот, но… не могу представить, что бы он чувствовал себя счастливым из-за того, что доставляет тебе боль. Только не это.
Я ничего не отвечаю, потому что дверь в мою спальню открывается. И входит Билли. Он выглядит уставшим, лицо мрачное, и я понимаю, что мама ему все рассказала.
— Ты в порядке?
Качаю головой.
— Да уж. Я так и понял. — Он садится в кресло-мешок и трет глаза. — Это просто … хрень какая-то. И когда на самом деле случается всякая трахотня? Все что ты можешь делать, это трахаться вместе с ней.
Вот когда я замечаю пакет, что он притащил с собой. Он коричневый, из супермаркета, и из него что-то выпирает.
Он переворачивает его вверх и вываливает оттуда содержимое. Несколько пакетиков с травкой, пачка красного Мальборо и две бутылки текилы. Я смотрю на медовую жидкость. И думаю про мексиканскую музыку, и теплую кожу, ночные перешептывания с Дрю.
Я люблю тебя, Кейт.
Я отворачиваюсь.
— Я не могу пить текилу.
Как Мэри Поппинс со своей бездонной сумкой, Билли лезет в пакет и достает оттуда Grey Goose.
И я медленно киваю.
— А водка сойдет.
Глава 14
Вы когда-нибудь облизывали пол в мужской раздевалке на стадионе Янки? И я нет. Но сейчас, я просто знаю, какого это на вкус.
Угу — мы умираем от похмелья. Это кошмар. Забудьте про дроны.[30] Если бы на армию можно было бы нагнать такое чувство? Тогда бы был мир во всем мире.
Сейчас я в офисе гинеколога своей матери. Билли и Долорес пошли со мной в качестве моральной поддержки. Видите нас? В ряд сидим на стульях, как три нарушителя, ожидающих у кабинета начальника. Долорес в темных очках, не смотря на то, что мы в помещении, читает какой-то буклет о новой женской Виагре. Билли спит, с открытым ртом, голову отклонил назад на стенку за нашей спиной. Моя мама тоже здесь, листает журнал, не прочитав ни одного слова.
А я просто сижу, изо всех сил стараюсь не смотреть на фотографии новорожденных, что висят на стенах.
Билли издает хрюкающий звук, И Долорес пихает его локтем под ребра. Он просыпается, бормоча:
— Манки бол банана блитц![31]
Мы все смотрим на него вопросительно.
До него доходит, где он находится.
— Простите. Кошмар приснился. — Потом снова откидывает голову назад на стену, закрывает глаза. — Чувствую себя вонючим дерьмом. — Долорес и я одновременно киваем. А Билли торжественно клянется. — Все, больше не пью. Буду законопослушным.
Его кузина фыркает.
— Где-то я уже это слышала.
— В этот раз точно. Больше никакого алкоголя. С этого момента только травка.
Да. В этом есть смысл.
Раз уж мы все равно ждем, давайте поговорим о самом сокровенном испытании для женщин: гинекологический осмотр. Странный донельзя.
Видите ли, всю нашу жизнь в раннем возрасте нам, девочкам, говорят оставаться девственницами. Держать ноги скрещенными, колени вместе. А потом, нам исполняется восемнадцать. И нам надо пойти к врачу, который, согласно статистике, мужчина среднего возраста. Нам надо раздеться догола — полностью. И разрешить ему нас пощупать. Залезть в нас пальцами. Абсолютному чертовому незнакомцу.
О, а потом самая лучшая часть: беседа. Угу, он разговаривает с вами во время осмотра. Как дела в школе? Сегодня дождливо, правда? У мамы все нормально? Все ради того, чтобы отвлечь вас от того факта, что его запястье глубоко в вашей вагине.
Скажете нелепо?
И вот только не надо мне сейчас жаловаться, мужчины, на ужасы ваших осмотров простаты. Не сравнивайте. Один маленький пальчик в задницу может оказаться даже приятным. Вам хотя бы не нужно задирать ноги на хитроумное изобретение, которое изначально служило, как устройство для пыток в средневековье. Здесь женщины явно оказались крайними.
Медсестра в голубой форме называет мое имя. Мама и я поднимаемся и идем в первый кабинет слева.
Я снимаю одежду и надеваю розовую клеенчатую рубашку, которая распахивается спереди.
Это чтобы лучше тебя видеть, Красная Шапочка.
Я сажусь на кушетку, подо мной шуршит бумажная простынь. Мама стоит сбоку, ободряюще гладя по руке. Подходит врач.
Посмотрите. Белая бородка. Пухлые щечки. Круглые очки. Ему бы еще красную шляпу, и мог бы точно сидеть на той последней движущейся платформе на параде в честь Дня Благодарения, что устраивает универмаг Macy’s.
К моему влагалищу полезет Санта Клаус? Вы шутите?
Рождество уже никогда не будет, как прежде.
— Привет, Кэтрин. Я — Доктор Уизерспун. Терапевт Вашей мамы, Джоан Борделло, сейчас в отпуске…
Ну, конечно, она в отпуске.
— …и я ее замещаю. — Он смотрит на бумаги, что у него в руках. — Судя по дате Вашего последнего менструального цикла, у вас шесть недель?
Я киваю.
— И у вас было некоторое кровотечение и тянущие боли?
— Совершенно верно.
— Можете мне описать кровяные выделения, пожалуйста? Цвет? Были ли сгустки?