— С ним будешь говорить ты. Я ещё хочу жить, Фредди. А он за предложение пойти к врачу… — Джонатан усмехнулся. — Представляю, что он сделает с предложившим.

— Мг. Но это как предложить. Аргументы док выдвинул… интересные.

— Вот ты и проаргументируешь. И вообще, — Джонатан свирепо выдвинул нижнюю челюсть, — все проблемы с пастухами старший ковбой улаживает.

— У хорошего лендлорда, конечно, — готовно согласился Фредди.

— А я о чём и говорю. Вот и займись.

— Вывернулся, — одобрил Фредди. — Ладно. Мы всё равно туда в декабре собирались.

— Всё, я сказал. Это на тебе.

— Ла-адно, — повторил в растяжку Фредди, смешно не так копируя, как передразнивая алабамский говор. — Завтра с утра на вручение дипломов. Не забыл?

— Нет, конечно, — улыбнулся Джонатан.

— Хоть посмотрим, как это выглядит.

Джонатан кивнул. Они оба вспомнили одно и то же…

…Поезд идёт неровно, толчками. И при каждом толчке их шлёпает всей спиной о деревянную обшивку вагонных скамеек или толкает навстречу друг другу. Одного толкает, другого шлёпает. И опять… и опять… и опять… За окном что-то серое, мокрое, противное. При очередном толчке Джонатан не выдерживает и ругается. Фредди кивает.

— Иначе нельзя, Джонни.

— А то я не знаю! Просто обидно. Три года… и псу под хвост. Ты только молчи, Фредди, не говори ничего, — у Джонатана дрожат губы. — Я ж в самом деле… обо всём забыл, только это. Мне самому интересно стало. Я ж… полгода не играл совсем, над дипломом сидел.

Джонатан стискивает зубы, не давая вырваться лишним и опасным сейчас словам. И опять ругается. Грубо, как пропившийся ковбой.

— Я читал твой диплом. Интересно.

— Фредди! Я ж просил. Молчи.

— Молчу, — кивает Фредди.

Джонатан смотрит на часы и с силой бьёт кулаком по скамье.

— Пять минут как начали. Мою папку ищут. Меня… ищут.

— Не трави себя, Джонни.

— Я сам тебя вызвал. Я знал, что этим кончится. Ну… сволочи! Не прощу, никогда не прощу. Слышишь? Сдохну, не сдамся. Я ещё посчитаюсь с ними.

Фредди кивает. Так оно и бывает. Тяготу держат, а на пустяке срываются. Джонни надо пересилить себя…

…- Я не закончил счёты, Фредди.

Джонатан идёт не спеша, небрежно засунув руки в карманы всё ещё модного плаща. Последние годы из-за войны модным считалось всё, что моложе десяти лет. А Джонни надо соответствовать.

— Ты выжил, Джонни.

— Но я не закончил. Счёт не закрыт. Это пустяк, знаю. Но что я недоучкой остался, это я тоже в счёт ставлю.

— Не иметь диплома и быть недоучкой… Неужели тебе важны бумажки, Джонни?

— Бумажки? Диплом — не бумажка. Для меня. И для тебя тоже.

Фредди неопределённо пожал плечами. Джонни заводится редко, но капитально. Спорить не стоит. Пусть выговорится. Как тогда. Но Джонатан уже замолчал. Не спеша, очень тщательно закурил.

— Всё, Фредди. Я в порядке.

— Вижу.

Джонатан с удовольствием затянулся.

— А русские сигареты и впрямь очень даже ничего.

— Да. Я вот о чём думаю, Джонни. Останутся русские или уйдут, но связи надо налаживать в любом случае.

— Согласен. Но мы слишком мало знаем о России.

— Но это и наш плюс. Ты здорово ввернул, что мы не были на Русской территории.

— Говорить правду легко. Не надо ничего запоминать. Конечно, по отношению к русским на нас ничего не висит. И насчёт нашего… клада. Пригласим, я думаю, капитана и покажем ему… чтоб не доводить до конфискации.

Фредди кивнул.

— Я думаю, бокалы. Раз гербы неизвестны, то всякое может быть. И большой крест. Я такого никогда не видел.

— Я тоже. А остальное… посмотрим.

— Из Колумбии завернём в Бифпит…

— Нет, Фредди. Из Колумбии сразу в имение. А уже оттуда можно и верхом сгонять.

— Резонно, — усмехнулся, передразнивая его Фредди.

И Джонатан радостно облегчённо захохотал.

Дрова привезли, как и тогда, рано утром, практически на рассвете.

Но на этот раз они знали заранее, и Андрей, предупреждённый Эркином, пришёл сам. Так что они помогли разгрузить — и получили за это с шофёров. Немного, но всё-таки. И взялись за работу. День был серый, пасмурный, то и дело начинался мелкий и какой-то по-осеннему противный дождь, и если за их работой и следили, то только из окон.

Слаженная привычная работа. Как и тогда, они начали с дальнего конца. Как и тогда, пилили и кололи сразу на три сарая. И привычно негромко беседовали, не прерывая работы.

— Кормят как?

— Как и тогда. Вскладчину.

— Ладно. А ничего дрова.

— Те лучше были.

— И эти просохнут. А эта, смотри, так сарай и не сделала. У неё же из-под навеса покрадут всё.

— Её проблемы, — хмыкнул Эркин.

— Кто бы спорил, — кивнул Андрей.

О починке лестницы и том обеде он молчал вмёртвую. Эркин раньше боялся, что сорвётся Андрей, скажет что-то, намекнёт… но Андрей умел, когда надо, молчать.

— Слушай, — Андрей тихо засмеялся, — тут поп объявился, не видел ещё?

— Кто?

— Поп. Ну, священник. Priest. Я раньше не видел его. Тощий, длинный. И одет… не по-людски.

— А, — незаметно кивнул Эркин. — Видел.

— Не цеплялся он к тебе?

— С какого хрена я ему?! А к тебе что…?

— Да иду я третьего дня со станции, — начал Андрей. — Умотались мы тогда с ящиками этими, в рубчик, помнишь?

— А, помню. Дурынды все в рёбрах и уцепиться не за что. Они?

— Во-во. Ну, иду, ногами за мостовую цепляюсь. А он, видно, за пьяного принял. И начал. Про образ божий…

— И что мы все братья во господе?

— Ага! Так он и тебя заловил?

— Да нет, — Эркин усмехнулся. — Он сюда приходил. Я лучину щепал и видел, как он по домам ходил. Ну и… послушал немного.

— А к тебе не подходил, значит?

Эркин долго зло молчит и наконец выпаливает длинное замысловатое ругательство. Андрей понимающе кивает. Значит, нельзя Эркину об этом говорить. Видно… как ему самому про отца. Ладно. Но кое-что всё-таки надо обговорить.

— В церковь звал?

— Велел ходить, — поправил Эркин, с ходу поняв Андрея. — Придётся идти. Если он так залавливать по домам начнёт… хреново.

— Придётся, — кивает Андрей. — Ну, что, давай в топоры?

— Давай, — Эркин прислоняет пилу к козлам.

Здесь уже не поговоришь. Только если в полный голос. Но об этом вслух нельзя…

…он щепал лучину, сидя на пороге сарая, когда на его руки упала тень. Поднял голову и увидел. Нет, он уже видел раньше этого долговязого беляка, но никак не ждал, что тот подойдёт к нему.

— Ты здесь живёшь?

Он привычно встал, опустив голову и разглядывая свои кроссовки и ярко начищенные ботинки беляка. Не знаешь, как отвечать — молчи. Обзовут скотиной, тупарём, даже ударят, но отстанут.

— Подними голову.

Он осторожно понимает голову, видит узкое, словно сплющенное с боков лицо и отводит глаза.

— Я спросил. Ты живёшь здесь?

Не отстаёт сволочь поганая, придётся отвечать.

— Я снимаю койку, сэр.

— Значит, у тебя есть дом?

На это ты меня не поймаешь, гадина, но лучше промолчать.

— И где же твой дом? — белый улыбается. — Вот эта дверь?

Выдавил всё-таки. И не соврёшь: вон уже толпятся… рожи соседские.

— Да, сэр.

— Твоя хозяйка дома?

На это ответить можно. Назвал хозяйкой, можно и подыграть. Лишь бы Женя не сорвалась.

— Да, сэр.

— Отлично. Пойдём.

Он с тоской оглянулся на свою незаконченную работу и, привычно заложив руки за спину, пошёл в дом. Лишь бы Женя увидела из окна, поняла бы…

…- Готово?

— Готов. Закрываю.

Три сарая сделано, и они переходят к следующим.

Нет, надо сказать Андрею.

— Понимаешь, он по домам ходит.

— Ага, — Андрей, кивая, встряхивает кудрями.

— По всем домам. И… со всеми говорил.

— Обошлось? — Андрей вскидывает на него глаза и тут же опускает их.

— Пока, вроде, да. Но пойти придётся. А то… боюсь, он опять припрётся.

— Ла-адно, — улыбается Андрей. — Сходим, послушаем. На перегоне было, помнишь?