— На выход, живо!
Ни до, ни после он не выполнял приказа с такой быстротой. В коридоре стоял навытяжку приведший их надзиратель и на него орали какие-то чины, полно надзирателей. Тут же он увидел белый халат врача. Жёсткие холодные пальцы быстро ощупали его голову, грудь, живот, оба паха.
— Застегнись, — бросил ему врач и отвернулся. — Кажется, не повредили.
Затем врач так же быстро ощупал Мальца, который уже не скулил, а подвывал, и глухо всхлипывающего Старшего. А беляки орали о своём.
— Их на продажу выставлять, а ты, болван, их к лагерникам сунул!
— Так я же…
— Да ещё к полам!
— Так, сэр, нет места, сэр!
— Тупица, болван! Прикуй их, если в камерах места нет!
Их толкали, куда-то гнали, и пришёл он в себя уже в каком-то закутке, прикованный к стене за стянутые наручниками запястья. Обычное наказание, но оно означало конец мучениям, означало жизнь. Длина цепи позволяла лечь. Рядом так же осторожно, чтобы лишний раз не дёрнуть, укладывались Старший и Малец.
— Спасибо, — камерным шёпотом поблагодарил он Старшего.
Тот только вздохнул в ответ…
…Эркин попробовал лезвие. Вроде, сделано. То ли от воспоминаний, то ли оттого, что солнце уже за крышами, стало холодно. Он убрал топор и точило, закрыл сарай и медленно пошёл к дому.
Тогда он и понял, что общество спальника позорно для всех, что быть рядом с ним и не ударить, не оскорбить нельзя, не положено. И старался не думать об этом. Но если Андрей пойдёт против этих «положено» и останется его напарником, надо будет узнать у него о полах. Кто это такие и почему к ним даже спальников нельзя подсаживать.
Эркин с усилием откинул всё это обратно, в прошлое, и по лестнице поднимался уже спокойно. Как всегда, разулся в прихожей и босиком прошёл на кухню. Прямо из ковша напился. Пил, пока совсем не успокоился и не забыл опять об этом. И тогда вошёл в комнату.
Женя стояла перед зеркалом, поправляя причёску. Вернее, он не сразу понял, что это она. Просто кому ещё Алиса может говорить:
— Мам, ты сама на себя не похожа.
Это была Женя, но такой он её ещё не видел и даже не представлял.
В цветастом, низко срезанном платье, открывающем плечи и спину ниже лопаток, с пышной оттопыривающейся юбкой. Высоко подобранные волосы уложены в замысловатую причёску и украшены закрепленными на шпильках цветами. В ушах крохотные блестящие серёжки, на шее блестящая цепочка, на руке узкий блестящий браслет. Лиф платья искрился множеством блёсток.
Алиса права: Женя была совсем на себя не похожа.
— Ну, как? — Женя обернулась к стоящему в дверях Эркину. — Тебе нравится?
Он только восхищённо вздохнул в ответ, и Женя засмеялась. Повернулась перед зеркалом, оглядывая себя.
— Так и пойдёшь? — поинтересовался он.
— А что? — Женя закинула голову и покачала ею, проверяя, как держится причёска.
— Холодно будет, — пожал он плечами.
Она снова тихо засмеялась.
— Спасибо, милый. Я плащ надену. И шаль. Ну вот. Бал будет до утра. Вы уж тут сами управляйтесь.
Она накинула на голову тонкую ажурную шаль. Эркин подал ей плащ и помог одеться.
— Мам, ты Золушка! — убеждённо сказала Алиса.
Женя повернулась к Эркину.
— Знаешь про Золушку?
Он молча мотнул головой.
— Вот, Алиса, и расскажи про Золушку. Меня не ждите. Я не знаю, когда приду, — и уже в прихожей посмотрела на Эркина совсем другими глазами, став прежней Женей. — Прости, Эркин, я бы лучше с тобой пошла…
— Не думай об этом, — быстро перебил он. — Всё будет хорошо.
— Оставить тебе ключи?
Он на долю секунды задумался и кивнул.
— Вот, это от калитки, это от нижней двери, это от верхней. Ну, я побежала.
Она быстро коснулась губами его щеки, чмокнула Алису и скрылась за дверью. Алиса побежала на кухню к окну, а он ещё стоял в крохотной прихожей и слушал. Хлопнула нижняя дверь. Ему казалось, что он слышит её шаги через двор, стук калитки, стук каблучков по улице. Нет, он хочет, чтобы ей было хорошо. Он сделает всё, все что сможет и чего не может тоже. У него ничего нет, ничего. Только она… И если что, если вдруг… как кричал пьяный на рынке? «Мы ещё всё вернём! Это ненадолго! Всё вернём!» Кричал белый, и никто слова ему не сказал. Будто не слышали. А многие из беляков одобрительно смеялись. Он в тот день мало заработал, сбежав с рынка. Не он один. Нет, если вдруг… второй раз он уже не сможет выдержать… И он, он же принёс клятву, но что белым до клятвы раба…
Эркин с силой оборвал эти мысли и пошёл в комнату. Женя сказала, чтобы он посидел с Алисой. Что ж, надо, значит, надо. Не самое сложное.
Алиса его ждала.
— А почему ты про Золушку не знаешь?
— Мне не рассказывали, — пожал он плечами.
— Тогда садись, я расскажу.
Он посмотрел на сумеречное окно.
— Пойдём на кухню. Я буду лучину щепать, а ты рассказывать.
— Ага, — охотно согласилась Алиса.
На кухне он устроился у плиты, а Алиса рядом на табуретке с неизменным Спотти в руках.
— Слушаешь?
— Ну, давай, — Эркин выбрал полено и отщипнул первую лучину.
— Жила-была одна девочка, — нараспев начала Алиса, очень гордая своим превосходством в знаниях. — А мамы у неё не было.
ТЕТРАДЬ ПЯТАЯ
Бальная атмосфера окутывала Мейн-стрит. Витрины смотрелись праздничной иллюминацией. Сумерки делали людей загадочными и неузнаваемыми. Мелькали бойцы самообороны в начищенной форме, но и они казались частью сказочной обстановки. И потом, кто-то же должен следить за порядком. Женя была со всем сейчас согласна. Предвкушение праздника делало всё и всех нарядным и необыкновенным. И приближаясь к белой, украшенной цветами и гирляндами лестнице, она уже не помнила ни о чём, даже об Алисе и Эркине. Она пришла на Бал.
— Мисс Джен! — её нежно взяли за локоть.
Женя вздрогнула и оглянулась. Хьюго Мюллер смотрел на неё, счастливо улыбаясь.
— Я счастлив видеть вас. Я так боялся, что вы не придёте.
— Как же я могла не прийти, — Женя, улыбаясь, позволила взять себя под руку, — когда меня пригласили.
Она взяла с собой, на всякий случай, оба билета, но сейчас, увидев Хьюго, его счастливое лицо, приняла решение.
Хьюго, ловко лавируя в толпе, провел её в дамскую комнату, где улыбающаяся миссис Хартунг — известная всему Джексонвиллю злая сплетница — заботливо показала ей шкафчик для плаща и всего, что можно и нужно оставить, и восхитилась её молодостью, свежестью и туалетом. Тут же переобувались и переодевались другие дамы и девицы. Никакой прислуги. Со смехом и шутками помогали друг другу, делились духами и пудрой. Суетилась с иголками и нитками миссис Роджер, подшивая и стягивая оборвавшиеся и распоровшиеся места. Будучи приглашенной, Женя спокойно оставила сумочку, а значит и деньги, в шкафчике вместе с плащом и уличными туфлями и ещё раз покрутилась перед большим, явно оставшимся от прежнего убранства и чудом уцелевшим в заваруху зеркалом.
— Джен, милочка, вы изумительны!
— Спасибо, Ирэн. Покажитесь. Боже, какая прелесть!
— Это ещё бабушкины.
— Боже милосердный, вы только посмотрите на Фанни!
— Фанни, вы великолепны!
Ах, как они хвалили друг друга, заботливо поправляя, застёгивая и подтягивая. Женя ещё немного поплескалась в этом море доброты и бескорыстного восторга и вышла к Хьюго, размягчённая и возбуждённая одновременно.
Хьюго ожидал её в небольшой компании курящих и болтающих мужчин. Увидев Женю, он немедленно бросил собеседников и поспешил к ней. И под руку с ним Женя вошла в зал.
Она никогда не бывала в особняке старого Мейнарда: его приёмы были не для «условно белых», и ей не с чем было сравнивать открывшееся перед ней великолепие. Увитые зеленью колонны, гирлянды разноцветных лампочек, блестящий медово-жёлтый паркет, щедро украшенная эстрада для оркестра в глубине зала, обитые бархатом банкетки у стен для желающих отдохнуть, — всё приводило Женю в восторг.
Хьюго предложил зайти в развёрнутый в одной из соседних комнат буфет, но Женя отказалась. Нельзя же все удовольствия сразу, надо что-то и на потом оставить. Ведь Бал до утра, не так ли? И они продолжали ходить среди таких же прогуливающихся в ожидании танцев пар и групп, раскланиваясь со знакомыми. А знакомыми были все или почти все.