— Кого, сударь? Этого славного и щедрого господина?

— Да нет, этот-то просто настоящий разбойник; оставьте себе его деньги и кошелек, что он мне дал, но поспешите, приятель! Речь идет о жизни, и о жизни порядочного человека, уж это я вам говорю!

— Да что же все это значит? Вы ведь весь мой дом собираетесь унести.

— Все, что можно взять с собой, возьмем, мы ведь не знаем, в каком состоянии мы найдем моего хозяина! Прихватите водки, а я возьму вот эту бутылку бордо. А теперь дайте мне крепкую веревку, у меня появилась одна мысль.

Трактирщик принес веревку.

— Хорошо, — сказал Сидуан, — свяжем скатерть так, чтобы нам было удобно нести ее вдвоем; я на вас рассчитываю, приятель, ладно?

— Черт возьми, сударь, не могу же я вас бросить в таком затруднительном положении; но может быть, мы позовем на помощь двух-трех соседей, — они охотно нам пособят. И прежде всего, скажите, что мы собираемся делать? Я до сих пор так ничего и не понял.

— Не нужно никого будить, я даже отказался от мысли предупредить лучших друзей моего хозяина. Это могло бы нам повредить. Теперь-то я знаю, что теряешь, когда много болтаешь, и больше уже на этом не попадусь, а что и как нам придется делать, я объясню вам по дороге.

Пока Сидуан говорил, он успел сделать на каждом конце веревки, которую ему принес трактирщик, по петле как раз такого размера, чтобы обхватить руку человека, и спрятать ее под камзол.

— Теперь пошли, — сказал он.

— Предупредить служанку, чтобы она приготовила к нашему возвращению ужин?

— Вы только об ужине и думаете! Оставьте вашу служанку в покое; ей, наверное, лет шестьдесят, раз весь этот шум и грохот не заставил ее встать с постели хотя бы из любопытства!

— Вовсе нет, вовсе нет. Она молодая и хорошенькая!

— Ах вот как! Вы хитрец, как я посмотрю!

— Ах, во всем свои радости. Это — самая честная девушка на свете, но ее и пушками не разбудишь.

— Ну и пусть себе спит, а мы — в путь!

Выйдя из трактира и дожидаясь, пока хозяин запрет дверь на два оборота, Сидуан вдруг заметил под окном большое деревянное корыто на ножках; кучера, почему-либо не пожелавшие ставить лошадей в конюшню, засыпали в него овес и кормили их прямо под окнами.

Сидуан почесал за ухом.

— Надо бы его захватить с собой!

— Да что вы, сударь, его уж больно нести неудобно.

— Я сам его потащу; взвалите мне его на плечо и живо вперед!

— А нам далеко идти?

— Ну, четверть часа, минут двадцать, и мы там. А теперь слушайте, что я вам скажу: дворянин, которого вы видели — изменник и заговорщик; он — испанец и замыслил гнусный заговор против короля.

— Ах он чудовище! — закричал трактирщик, — где он есть? Я его своими руками задушу! До того, как стать поваром, я служил в армии; посмотрит он, как я расправляюсь с врагом!

— Прекрасно, — ответил Сидуан, — мы вдвоем с ним расправимся, но сначала нужно найти моего хозяина.

— А кто он, ваш хозяин?

— Так знайте же, что этот испанец коварно завлек в ловушку моего дорогого капитана, моего хозяина, истинного француза и храброго солдата, в чем я готов вам поклясться. Из мести, благодаря своей дьявольской хитрости, он завлек его в катакомбы и обрушил на него свод, погребя его там.

— Но тогда, бедный парень, твой хозяин мертв.

— Боюсь, что так, — печально ответил Сидуан, — но Бог помогает хорошим людям, надо все же посмотреть…

Тут они подошли к колодцу, и Сидуан остановился.

— Ну, что будем делать? — спросил трактирщик, — я надеюсь, вы туда спускаться не вздумаете?

— Здесь не так глубоко, как вы думаете, и я к тому же знаю дорогу. Вы со мной?

— Черт, знаете…

— Да нам тут некогда разводить церемоний. Да или нет?

— Да, черт его побери, и смерть испанцам! Да и у вас весь мой инструмент.

Сидуан уже привязал скатерть, в которую были завернуты все принесенные им с собой инструменты, к веревке, заботливо вытащенной им из колодца после того, как он сбросил туда дона Фелипе, и собирался спустить этот сверток, но вдруг передумал.

— В самом деле, — размышлял он, — этот плут там остался с пистолетом. Если хоть малейший шум предупредит его, что я спускаюсь, я погиб. Он меня убьет и поднимется по веревке. Это не совсем то, что я хочу. Тсс… ни слова, — прошептал он на ухо трактирщику.

Сначала он осторожно спустил веревку, а потом беззвучно соскользнул по ней сам. Поистине, это была ночь, в которую Сидуану пришли в голову все счастливые мысли, когда-либо посетившие его за всю его двадцативосьмилетнюю жизнь.

Дон Фелипе, со своей стороны, был не тем человеком, который стал бы тратить время на бесполезные крики, если он мог употребить его с большей пользой.

Поэтому, как только он решил, что Сидуан ушел от колодца, он стал размышлять:

— Несомненно, слуга, настолько преданный своему господину, не оставит его тело под обломками и будет его искать, — подумал он, — значит, нужно ожидать, что он вернется, и, вероятно, один, потому что у него не хватит времени добраться до Парижа за серьезной помощью, или в худшем случае, он вернется с каким-нибудь таким же увальнем, как и он сам.

Излишне говорить, что прежде всего дон Фелипе проверил, поднята ли веревка.

— Чтобы спуститься, — подумал он далее, — у него нет другого пути, кроме этой дыры, и другого способа, кроме веревки. Значит, как только я услышу, что веревка спускается, я буду наготове и буду ждать этого дурака. Даже если он не один, а с товарищем, с двумя деревенскими мужиками у меня хватит сил справиться.

И дон Фелипе зарядил пистолет и стал ждать.

Но он строил свои планы, считая что Сидуан остался прежним — простоватым и наивным, а перед ним был совершенно новый Сидуан — сообразительный и изобретательный.

Поэтому испанец страшно закричал, почувствовав, что чьи-то руки зажали его, как в тиски, хотя он до этого не слышал ни малейшего шороха.

— Здравствуйте, дон Фелипе, вы ждали меня, я надеюсь? Тихо, не двигайтесь. Если вы приняли меры предосторожности, я их тоже принял.

И Сидуан продел руки дона Фелипе в петли веревки, приготовленной им еще в трактире и висевшей у него на шее. Дон Фелипе оказался таким образом запряженным, как это делают друг с другом дети, когда играют в лошадки, с той только разницей, что сзади Сидуан завязал веревку узлом, почти не позволявшим дону Фелипе двигать руками.

— А теперь, негодяй, отдай мне пистолет, — сказал Сидуан, по-прежнему стоя у испанца за спиной. — Давай, давай, сам же видишь, что тебе со мной не справиться.

Он отнял у дона Фелипе пистолет и щелкнул курком.

— Так я и думал, ты хотел меня убить. Ага, теперь-то я тебя хорошо знаю!

Он стал подталкивать дона Фелипе впереди себя.

— Ну, каналья, стой спокойно. Если ты пошевелишься я выстрелю. Теперь ты знаешь, что тебе грозит, веди себя смирно.

Сидуан подошел к колодцу.

— Вы тут, товарищ? — крикнул он.

— Да, да. Что надо делать? — ответил трактирщик.

— Поднимите веревку и спустите мне сверток… Хорошо. А теперь лестницу и корыто… Прекрасно. А теперь, если ничего не имеете против, спускайтесь сюда сами, и не бойтесь. Веревка крепкая. Я вас тяжелее и уже два раза она меня выдержала.

Через пять минут трактирщик уже стоял рядом с Сидуаном. Он зажег два фонаря и взял их в руки.

— Но здесь очень опасно! — воскликнул он, увидев, что нижние ступени лестницы завалены обломками штукатурки и камнями.

— Очень даже возможно, но приняв какие-то меры…

— Вы что, хотите пойти на розыски вашего хозяина среди этих обломков?

— Да, приятель, вы сами все сейчас увидите, но если вы боитесь, возвращайтесь, — веревка-то еще висит.

— Я боюсь? Я — старый сержант?! Да ничего подобного! Вперед!

— Ну насчет «вперед», поступим немного иначе. Вот этот добрый господин обидится, если мы пройдем перед ним. Что вы на это скажете дон Фелипе?

Испанец уже несколько минут бросал на трактирщика умоляющие взгляды.

— Я скажу, — ответил он, — что вы оба — дураки; во-первых, потому что рискуете жизнью, чтобы вытащить из-под этого завала труп, а во-вторых, потому что наживаете себе в моем лице богатого и могущественного врага. Оставьте Мака лежать в его могиле. Давайте все трое поднимемся, и завтра же я вам заплачу ту сумму, которую вы сами назначите.