А в Гексаме в это время мистер Балстрод упорно уговаривал доктора Мэгрю поехать с ним вместе наутро во Флоуз-Холл. Доктор же упрямо не соглашался. Его последняя поездка в это имение произвела на него незабываемое впечатление.

— Балстрод, — говорил он, — мне нелегко нарушить профессиональную клятву и рассказать тебе о том, о чем говорил человек, который долгие годы был моим другом и который, возможно, лежит сейчас на смертном одре. Но я должен тебе сказать: старина Эдвин крайне плохо отзывался о тебе, когда я был у него в последний раз.

— Ну и что? — возражал Балстрод. — Не сомневаюсь, что он говорил все это в бреду. И вообще не стоит обращать внимание на слова выжившего из ума старика.

— Это верно, — соглашался доктор, — но в его высказываниях была такая четкость мысли, которая не позволяет мне считать его выжившим из ума.

— Например? — спросил Балстрод. Но доктор Мэгрю не был готов воспроизвести слова, сказанные старым Флоузом.

— Я не хочу повторять оскорбления, — ответил он, — но я поеду во Флоуз-Холл только в двух случаях: если Эдвин готов извиниться перед тобой, или если он уже умер.

Балстрод же смотрел на дело скорее с философской и практически-финансовой точек зрения.

— Тебе виднее, — сказал он, — ты его личный врач. Что же касается меня, я не намерен отказываться от тех гонораров, что он платит мне как своему адвокату. Имение большое, передача его по наследству потребует немалых хлопот. Кроме того, завещание сформулировано достаточно двусмысленно и открывает возможность оспорить его в суде. Если Локхарт действительно нашел своего отца, я очень сомневаюсь, что миссис Флоуз не оспорит этого через суд, а доход от столь затяжного дела может оказаться весьма приличным. Было бы глупо после стольких лет дружеских отношений с Эдвином бросить его на произвол судьбы в тот момент, когда он во мне нуждается.

— Ну, будь по-твоему, — уступил в конце концов доктор Мэгрю. — Я поеду с тобой. Но я предупреждаю: во Флоуз-Холле творятся странные дела и мне они очень не нравятся.

Глава восемнадцатая

Все, что он увидел во Флоуз-Холле на следующий день, понравилось ему еще меньше. Утром Балстрод остановил машину у въезда на мост и стал дожидаться, пока Додд откроет ворота. Даже с этого расстояния можно было слышать голос старого Флоуза, который разносил Всевышнего, возлагая на него ответственность за то мерзкое состояние, в котором пребывал мир. Отношение Балстрода к тому, что они услышали, как всегда, было более прагматичным, нежели у доктора.

— Не могу сказать, что разделяю его взгляды и чувства, — сказал Балстрод, — но если он действительно говорил обо мне что-то скверное, то, по крайней мере, я в неплохой компании.

Компания, в которой он оказался несколько минут спустя, со всей очевидностью не подходила под это определение. Внешний вид Таглиони не вызывал к нему особого доверия.

Таксидермист пережил за последнее время слишком много неописуемых ужасов и потому находился далеко не в лучшей форме. К тому же почти всю ночь напролет Локхарт добивался того, чтобы его «папочка» был бы безукоризнен в исполнении этой новой для него роли. Последствия перепоя, страх и сильный недосып отнюдь не способствовали благообразности облика Таглиони. Собственная одежда его пострадала в процессе работы, и потому Локхарт дал ему кое-что из гардероба деда вместо заляпанной кровью его одежды, однако вещи старого Флоуза оказались таксидермисту не очень впору. При виде его взгляд Балстрода выразил обескураженность и ужас, а взгляд доктора Мэгрю — сугубо профессиональную озабоченность его состоянием.

— На мой взгляд, он выглядит просто больным человеком, — прошептал врач адвокату, когда они шли вслед за Локхартом в кабинет.

— Не берусь судить о его здоровье, — ответил Балстрод, — но облачение у него явно неподобающее.

— По мне, он не тот человек, состояние которого позволяет ему быть сейчас поротым до тех пор, пока жизнь его не повиснет на ниточке, — сказал доктор Мэгрю.

Балстрод резко остановился.

— О Боже, — пробормотал он, — я совершенно забыл об этом условии!

Таглиони вообще не имел об этом понятия. Ему даже в голову не могло прийти нечто подобное. Единственное, о чем он мечтал, это выбраться как можно быстрее из этого страшного дома, сохранив свою жизнь, репутацию и деньги.

— Чего мы ждем? — спросил он, видя, что Балстрод замешкался.

— Действительно, — поддержал его Локхарт, — давайте переходить к делу.

Балстрод сглотнул.

— Мне кажется, было бы правильнее, если бы здесь присутствовали ваш дед и его жена, — сказал адвокат. — В конце концов, один из них написал завещание, выразив в нем свою последнюю волю, а другая лишается тех привилегий, которые она при иных обстоятельствах получила бы в соответствии с его волей.

— Дед сказал, что он плохо себя чувствует и не хочет вставать с постели, — ответил Локхарт и подождал, пока не раздались новые выкрики Флоуза, на этот раз проезжавшегося по поводу профессиональных качеств доктора Мэгрю. — Не кривя душой, могу то же самое сказать и в отношении моей тещи. Она сейчас недомогает. И, кроме того, появление моего отца со всеми вытекающими отсюда для нее финансовыми последствиями, естественно, привело ее, мягко говоря, в нервное и раздраженное состояние.

Последние слова были истинной правдой. Ночь, проведенная в непрерывных попытках перетереть связывавшие ее веревки о железный каркас кровати, действительно привела миссис Флоуз в состояние раздражения и нервного возбуждения, и тем не менее она все еще не прекращала свои попытки. А тем временем внизу, в кабинете, Таглиони уже слово в слово повторял все то, чему научил его Локхарт. Балстрод записывал и, вопреки его собственным ожиданиям, слова Таглиони производили на него впечатление. Таглиони заявил, что в то время он работал временным рабочим в одной из местных фирм, и поскольку он был итальянцем, то это само по себе привлекало к нему внимание мисс Флоуз.

— Я ничего не мог поделать, — оправдывался Таглиони, — я итальянец, а английские женщины… — ну, вы знаете, что это такое.

— Знаем, — подтвердил Балстрод, который догадывался, что последует дальше, и был не расположен все это выслушивать. — И вы влюбились друг в друга? — спросил он, чтобы хоть чем-то скрасить обнаруженную покойной мисс Клариссой Флоуз прискорбную склонность к иностранцам.

— Да. Мы влюбились. Можно и так записать.

Балстрод записывал, бормоча про себя, что ему не доставляет удовольствия узнавать такого рода подробности про мисс Флоуз.

— Ну и что было дальше?

— А вы как думаете? Я ее трахнул[23]. Балстрод вытер вспотевшую лысину носовым платком, а доктор Мэгрю злобно сверкнул на итальянца глазами.

— У вас состоялось половое сношение с мисс Флоуз? — спросил адвокат, когда снова обрел дар речи.

— Половое сношение? Не знаю. Мы потрахались. Это же так называется, верно? Вначале я ее, потом она меня, потом…

— Сейчас получишь, если не заткнешься! — заорал Мэгрю.

— А что я такого сказал? — удивился Таглиони. — Вы же…

Но тут вмешался Локхарт.

— Не думаю, что нам стоит вдаваться в дальнейшие подробности, — примирительно сказал он. Балстрод с энтузиазмом согласился.

— И вы готовы заявить под присягой, что являетесь отцом этого человека и не сомневаетесь в своем отцовстве? — спросил он.

Таглиони подтвердил все перечисленное адвокатом.

— Тогда подпишите тут, — показал Балстрод и дал ему ручку. Таглиони расписался. Подлинность его подписи была засвидетельствована доктором Мэгрю.

— И позвольте узнать ваш род занятий? — необдуманно спросил Балстрод.

— Вы хотите сказать — чем я зарабатываю? — переспросил Таглиони. Балстрод кивнул. Таглиони поколебался, но затем решил хоть раз за сегодняшнее утро сказать правду. Мэгрю готов был броситься и растерзать его, и Локхарт поспешно выпроводил итальянца из комнаты. Балстрод и Мэгрю остались вдвоем в кабинете, не в силах вымолвить ни слова.