Такой же психологический шок я испытал во время празднования пятидесятилетнего юбилея Сталина. Газеты посвятили целые страницы его восхвалению, присвоив ему титул «вождя» партии. Но я помнил, как в 1924 году Сталин говорил Троцкому: «Партии не нужны вожди – у нее есть коллективный вождь, Центральный Комитет». Этот аргумент Сталина, поданный в очень корректной статье, в то время оказал сильное влияние на тех, кто не одобрял нападок на Троцкого.

Теперь я начал подозревать, что нас просто обманули. Это заявление Сталина было всего лишь ловким тактическим маневром, направленным на захват власти.

Мой друг, Брикет, такой же наивный, как и я, с большим трудом старался убедить меня в том, что после изгнания многих лидеров авторитет партии ослаб и ей нужен был сильный руководитель, человек решительный и глубоко знающий ленинское учение. Именно таким путем был создан культ лидера партии. Но Брикет только наполовину убедил меня. С большими сомнениями и тяжелым сердцем оглядывался я на фракционную борьбу, в которой я так самонадеянно принимал участие.

Бедный Брикет! Наверное, не было человека более преданного Сталину и «генеральной линии партии» – новый термин, которым обозначали сталинскую политику. На самом деле это была довольно кривая линия, которая меняла свое направление примерно каждые три месяца. Позже Брикет стал влиятельным членом Центральной контрольной комиссии, но в 1937 году его имя появилось в списке «врагов народа». Наверное, тогда он понял, для чего партии нужен был вождь.

За четыре года, проведенные в Москве, мое здоровье восстановилось. Мне по-прежнему хотелось на Восток, и Наркомвнешторг предложил мне снова поехать в Персию в качестве торгового представителя. Не скрою, мне очень хотелось этого назначения. Мои сыновья росли с бабушкой на Украине, и я уже привык к тому, что у меня не было личной жизни, что я жил только интересами партии и государства. Но я по-прежнему числился в резерве Генерального штаба, и оттуда в Наркомвнешторг поступило встречное предложение. С учетом моей военной подготовки и опыта внешнеторговой деятельности мне предстояло ехать в Париж, где Советский Союз производил крупные закупки для авиационной и оборонной промышленности. После четырех лет жизни в обстановке бесконечных партийных интриг я был готов ехать куда угодно. В январе 1929 года я выехал в Париж для работы в советском торговом представительстве.

24. ПАРИЖ. ВЕЛИКИЙ ПЛАН И БИТВА ЗА ЗОЛОТО

Я был поражен строгой красотой Парижа. После ярких красок Москвы цвет его зданий – результат воздействия копоти, тумана и времени – создавал ощущение благородной поэзии. Жизнь, по контрасту с московской, казалась здесь яркой и радостной. Но это, последнее, меня не особенно удивляло. Я видел здесь большую разницу между богатыми и бедными и думал, что, когда мы выполним свою пятилетку, наш уровень жизни будет гораздо выше, причем бесплатно и для всех в равной степени.

В то же время мне было больно, когда я вспоминал наши трущобы. Бедные кварталы Парижа выглядели не так плохо, как наши, а должно было быть как раз наоборот. Ведь при капитализме должны быть трущобы, но теперь, когда революция у нас победила, московская нищета казалась мне укором и говорила о том, что, по крайней мере на какое-то время, шествие социализма замедлилось.

Больше всего меня удивила свобода, которой пользовалась пресса. Огромное количество газет всех оттенков, которые могли критиковать кого угодно, невзирая на положение, могли свободно пропагандировать самые противоречивые и смелые идеи. В то время партия большевиков совершенно откровенно боялась свободной прессы. Партия учила нас, и мы верили этому, что если разрешить другим левым партиям свободно выражать свои взгляды, то через эту трещину в монолите непременно просочатся буржуазные взгляды, которые будут ставить под сомнение наши ценности и размывать основы режима. Париж наглядно показывал, что свободная пресса не угрожает господствующему классу, если он в целом пользуется широкой поддержкой народа, а как раз наоборот, является гарантией безопасности и прогресса. Но в то время я не мог особенно углубляться в размышления на эту тему, было слишком много работы, а работа была связана с постоянной борьбой.

Мою работу в последующие четыре года в Париже, Брюсселе и Милане нельзя понять без учета доминирующего для СССР этого периода фактора – первого пятилетнего плана.

Яростная критика, просачивавшаяся в нелегальных памфлетах оппозиции, находила отклик в партии и вынудила Сталина пересмотреть первоначальный вариант пятилетнего плана индустриализации, который был довольно робким. Он решил переплюнуть своих соперников и ударился в другую крайность. Он добился принятия пятилетнего плана, предусматривавшего гигантский рост производства, который представлялся нереальным. Этим он выбил почву из-под ног левых и одновременно сумел мобилизовать актив партии против тех, кто выступал за более умеренные темпы развития. Партия активно поддержала Сталина против правых лидеров, Рыкова и Бухарина, которые подозревались в том, что они хотят увести страну на путь аграрного и буржуазного развития. Была еще одна причина для такого резкого изменения позиции Сталина. Люди могли смириться с репрессиями в партии и создаваемой в стране атмосферой осажденной крепости лишь в том случае, если им будет предложена достаточно крупная цель, которая заставила бы их терпеть грядущие лишения.

Борьба Сталина с крестьянством уже приняла форму сплошной принудительной коллективизации, но для ее успеха нужно было одновременно и быстро строить заводы по производству тракторов и других сельскохозяйственных орудий. По этой причине, а также в связи с продолжавшейся борьбой с правыми в план через каждые несколько месяцев вносились импровизированные коррективы, которые еще выше поднимали его показатели. Партийные деятели и директора предприятий оказались втянутыми в то, что мы тогда называли «административной горячкой», каждый старался обойти своего соседа в выдвижении «суперпланов» для своих предприятий. В довершение всего Сталин объявил, что пятилетний план, который сам по себе уже был чудовищным, должен быть выполнен в четыре года.

Здравомыслящие члены партии в то время рассуждали примерно так. Железная воля Сталина не знает границ. Его узколобость, так же как и его тиранический стиль руководства, дорого обходятся стране, но, несмотря на кажущиеся непреодолимыми трудности и несмотря на то что каждую весну режим подходит к грани краха, несгибаемая воля этого человека обеспечивает народное хозяйство страны необходимыми машинами. Еще несколько лет такого почти нечеловеческого напряжения сил, и мы, несмотря на все недостатки Сталина, станем жить лучше и счастливее.

Лозунг этих дней был: «Догнать и перегнать Америку». Сама идея превращения нашей страны в новую индустриальную Америку вызывала у нас огромный энтузиазм. И поэтому, несмотря ни на что, мы решительно поддерживали Сталина. Этот дух проникал даже в ряды оппозиции, что объясняло многочисленные примеры ее капитуляции: «Работа Сталина, как бы ни были неуклюжи и грубы его методы, важнее наших разногласий с ним. Он делает дело плохо и жестоко, но он делает его». Мало кто предвидел, что моральные и политические средства, которые Сталин использовал в этой работе, в конечном счете изменят сами ее результаты и сведут на нет героические усилия народа по строительству подлинно социалистической промышленности и счастливой жизни для людей. Трудящиеся в России были слишком захвачены своим изнурительным трудом, чтобы размышлять над тем, что творилось вокруг. Это стало ясно лишь намного позже. Те же, кто находился за границей и питался приукрашенной официальной информацией, были уверены в том, что, несмотря на гигантские трудности, в целом система работала И мы делали свою часть этой работы с энергией и энтузиазмом, не обремененные грузом сомнений.

Собрать сто двадцать пять миллионов крестьян в колхозы, «посадить мужика на трактор», механизировать всю Россию было весьма непростой задачей. Нужно было не только построить крупные заводы по производству тракторов и другого сельскохозяйственного оборудования, построить в степях автомобильные заводы, достойные фордовского Детройта. Их нужно было еще обеспечить металлом и электроэнергией. Нужно было построить новые литейные предприятия, электростанции, шахты, угольные и железорудные карьеры, плотины и железные дороги. Нужно было расселить где-то миллионы новых рабочих, построить тысячи заводских корпусов. Все это требовало миллионы тонн цемента и других строительных материалов. Бесчисленные трактора и автомашины нуждались в горючем, и это требовало значительного расширения нефтяной промышленности. Все это напоминало снежную лавину, несущуюся с горы, каждое строительство требовало в свою очередь нового строительства и так далее.