По приметам, знакомым ему одному, Карху отыскал тропу в чёрной стене леса, вставшего перед нами. Гонимый страхом, он не произносил ни слова, не позволил и минуты передышки. Так мы шагали часа три. Всё чаще хрустел под ногами песок, принесённый ветром с дюн, всё явственнее ощущалось дыхание моря. Наконец за стволами сверкнула искорка далёкого маяка — блеснула в кромешной темноте, погасла, опять зажглась.

Ещё полчаса ходьбы — и мы миновали лес. Берег у самой воды зарос густым камышом. Огибая его, Карху свернул вправо, полез на песчаный холм. Обнажённые корни сосен схватывали ноги, словно когтями. Я шёл и не чувствовал усталости. Впереди маячила широкая сутулая спина Карху. Я готов был пройти десять, сто раз столько же, но дойти до последней его берлоги.

Вот снова лес. Фигура Карху стала вдруг проваливаться в землю.

— Здесь спуск, — сказал он.

То была одна из тех землянок, что в огромном числе разбросаны по здешним лесам. Многие из этих неприглядных памятников войны обвалились, гнилые брёвна торчат из размытого грунта. Отбросив хворост и обломки, маскировавшие вход, Карху пролез внутрь и чиркнул спичку. Вот оно — логово хищника!

Оно прикрыто плотным накатом и дёрном, не пропускающими дождь, и песок, который осыпается со стен, сух. Карху разгрёб его при свете стеариновой плошки, и вскоре показался шкафчик. Отсвет огня заиграл на сером лаке, на чёрных эбонитовых верньерах. Рация!

Убедившись, что всё на месте, в целости, Карху перевёл дух и сказал, что по утрам бывают туманы.

Я не сразу понял его.

— Сильные туманы, — повторил он. — Молите бога, чтобы ветер не отогнал.

Он включил аппарат, сдвинул обрезок бревна, сел. Я видел его руку, лежащую на рычажке, — грязную, с потрескавшимися плоскими ногтями.

Дробно застучали позывные. Вены на руке набухли, — преступник держался за рычажок рации, как за якорь спасения, с губ его срывалось:

— С-сатана! Посидел бы он тут на моём месте. Не на яхте, а вот тут…

Он бранил Кромби, потом принимался жаловаться, что шеф отправит его обратно, просил меня заступиться, убедить, что провал полный, что нас преследовали. Чем больше у него сдавали нервы, тем хуже он произносил русские слова. А рука от натуги сделалась почти синей, уродливой до отвращения.

Несколько раз он отправил позывные и перешёл на приём. Что ж, подождём ещё, — решил я. — Надо узнать, кто ответит.

Ждали долго. Карху начал терять самообладание. Его обступили страхи. Он боялся, что там, на той стороне, не приняли его сигналов, а если и приняли, то пограничники всё равно помешают ему уйти. И ветер может в любую минуту перемениться. Медвежья спина Карху сгорбилась, ногти впились в доску стола.

И вдруг Карху вздрогнул, прижал ладонями наушники и застыл.

— Что там? — спросил я.

Он отозвался не сразу.

— Нет… Почудилось.

Не в первый раз ему чудилось. Не выпуская из поля зрения Карху, я ходил по узкому пространству землянки, вернее, переминался с ноги на ногу, и думал о своём.

— Не пойму ничего, — проговорил Карху. — Шум какой-то странный.

Он снял наушники, протянул их мне. И я взял их, надел и наклонился к аппарату.

Теперь, когда я вспоминаю это, я спрашиваю себя, — почему я не сумел во-время разгадать манёвр Карху? Быть может, если бы я более внимательно следил за ним, я почуял бы обман. Но лицо его было в тени, в тоне Карху я не уловил ничего необычайного.

Аппарат молчал. Только шорох эфира раздавался в эбонитовых тарелочках. Я хотел было вернуть наушники, но в ту же минуту почувствовал удар по голове и потерял сознание.

Очнулся я…

Но раньше расскажу, как действовали мои товарищи — Чубинский и Гаенко. Если бы не они, история приняла бы менее благоприятный оборот. Во всяком случае, Карху на этот рае ускользнул бы.

Оглушив меня, он выбежал из землянки и начал заваливать вход камнями и песком. Он делал это, как я узнал после, с лихорадочной поспешностью. Только когда от сосен, стоявших вблизи, отделились два человека и приблизились, — он обернулся.

Уже светало, и Карху отлично разглядел два пистолета, направленных на него.

Враг поднял руки.

Чубинский привёл меня в чувство. Я открыл глаза и увидел совсем близко плечо с лейтенантским погоном: Чубинский сидел около меня на корточках, а над ним возвышался Гаенко, и в руке его что-то блестело.

Я приподнялся.

— Лежите, лежите, — сказал Чубинский.

— Нет, — сказал я и оттолкнул его. — Карху! Где Карху?

— Успокойтесь, товарищ капитан, — ответил он. — Они у нас. И Карху и она.

Блестящий предмет шевельнулся, и я увидел наушники с никелированной дужкой. Она была помята, потому что по ней пришёлся удар Карху.

Чубинский докладывал. Арестовав Марту, он оставил её под стражей и вместе с Гаенко двинулся по пятам за мной и Карху. Чубинский пытался осторожно, не привлекая внимания Карху, подать мне весть о себе, но это не удалось. Оба проследовали до землянки я здесь встали в дозоре.

Словом, я напрасно сетовал на них.

Досказать осталось немного.

Вы спросите, верно, — что же спугнуло Карху? Дело в том, что он достучался-таки до своих. Где-то за нашей морской границей, на судне, услышали Карху, который требовал немедленно взять обратно агента, засланного на советскую землю, и сам рассчитывал спастись вместе с ним. И Карху принял ответный сигнал. Это был сигнал тревоги для Карху, сигнал, означавший, что он в ловушке, что лазутчик из Бонна провалился. Когда морзянка умолкла, Карху передал мне наушники. Он хотел убить меня и бежать.

На допросе Карху признал это. Надо прибавить, — его позывные и ответ из-за рубежа слышал ещё один человек, радист сторожевого пограничного катера, которым командует лейтенант Троян. Лейтенант приказал усилить наблюдение. Но море было пустынно, один иностранный бот, маячивший далеко на западе, вскоре ушёл за черту горизонта. Во всяком случае, как ни взывал Карху о помощи, его друзья не решились сунуться к нашему берегу. Они предоставили ему выпутываться самому.

Есть у вас, вероятно, ещё вопрос — о личности Марты… Могу сказать. Марта оказалась племянницей Карху. Я тотчас узнал её, когда её привели — передо мной была Валентина. Ещё в сентябре 1941 года Зайдель отправил Марту через линию фронта с заданием — втереться в доверие к инженеру судоверфи Казанцеву и вручил ей документы расстрелянной санитарки и ключ. Да, ключ Сергея был у неё. Но тогда — в начале войны — она не пустила его в ход, так как инженер оставил службу на верфи и потерял интерес для вражеской разведки. А после шпионка боялась выступить с ключом, — ведь в семье Казанцевых появилась санитарка Луковская, которая действительно находилась вместе с Сергеем на островах и могла бы разоблачить Марту. Тогда она решила сблизиться с Луковской и через неё проникнуть к Казанцевым. Луковская по беспечности и не подозревала, кого ввела в дом.

Кроме ключа, у Марты при обыске нашли «посылку», о которой говорил Карху, — ампулы с ядом. Злодеи намеревались, коли не удастся купить или выкрасть проект, убить учёного и этим задержать создание скоростного корабля.

Вот и всё как будто.

Нет, лучше сказать — пока всё. Последняя точка ещё не поставлена.

— Видите, как получилось, Саблуков, — сказал мне Лухманов. — Враг, который был в ваших руках, напоследок извернулся и напал на вас. Урок вам на будущее. Сделаем ещё вывод. Помните, провал лазутчика стал очень скоро известен на той стороне. Каким образом? Похоже — не всех мы выловили из шайки Карху. Успокаиваться мы не должны, тем более, что Кромби не примирится с неудачей. Нам придётся ещё встретиться с его агентами, разоблачить их, какие бы ключи они ни подбирали.

ЭЛЬЗА

В вахтенном журнале дозорного катера, которым командует лейтенант Касьянов, есть короткая запись:

«Задержан моторно-парусный бот, нарушивший государственную границу у о. Кривого».