«Мы ловили их, — вспоминает Стеллер, — пользуясь большим железным крюком, наконечник которого напоминал лапу якоря; другой его конец мы прикрепляли с помощью, железного кольца к очень длинному и крепкому канату, который тащили с берега тридцать человек. Более крепкий моряк брал этот крюк вместе с четырьмя или пятью помощниками, грузил его в лодку, один из них садился за руль, а остальные на весла, и, соблюдая тишину, отправлялись к стаду. Гарпунер стоял на корме лодки, подняв крюк над головой, и тут же наносил удар, как только лодка подходила поближе к стаду. После этого люди, оставшиеся на берегу, принимались натягивать канат и настойчиво тащить к берегу отчаянно сопротивлявшееся животное. Люди в лодке тем временем подгоняли животное с помощью другого каната и изнуряли его постоянными ударами, до тех пор, пока оно, выбившись из сил, и совершенно неподвижное, не вытаскивалось на берег, где ему уже наносили удары штыками, ножами и Другими орудиями. Громадные куски отрезались еще от живой «коровы», и она, сопротивляясь, с такой силой била по земле хвостом и плавниками, что от тела даже отваливались куски кожи. Кроме того, оно тяжело дышало, словно вздыхало. Из ран, нанесенных в задней части туловища, кровь струилась ручьем. Когда раненое животное находилось под водой, кровь не фонтанировала, но стоило ему высунуть голову, чтобы схватить глоток воздуха, как поток крови возобновлялся с прежней силой...»

Несмотря на чувство жалости, которое вызывает этот рассказ, нельзя упрекать этих несчастных людей в том, что они таким способом приготовляли себе сочные бифштексы, которые стали наградой за их нечеловеческие усилия, Они использовали морских коров в пищу только несколько недель — до того, как они отправились на вновь отстроенном «Святом Петре» на родину. Сомнительно, что они сыграли большую роль в их уничтожении. Но затем начались события, которые вряд ли можно чем-то оправдать...

Когда потерпевшие неудачу моряки вернулись на Камчатку, то привезли с собой около восьмисот шкурок морских выдр. Это был очень дорогой товар, и вскоре начали распространяться слухи, что на Командорских островах в изобилии водятся пушные звери. Острова Медный и Беринга стали штаб-квартирами процветающей восточной торговли пушниной, и для любителей статистики можно сообщить, что за несколько лет массовый забой в этом районе, осуществленный, кстати, только тремя охотниками, исчислялся 11 тысячами лис и тысячей каланов. Морская корова не пользовалась такой славой, и шкура ее не очень ценилась. Но охотникам и морякам, которые появлялись в этих местах, все еще требовалось свежее мясо. А добывать его, как мы уже увидели, было несложно. Неудивительно, что последовавший за этим массовый забой поставил это медлительное, туго соображающее, но совершенно безобидное животное на грань полного уничтожения.

Последняя морская корова, как принято считать, была убита на острове Беринга в 1786 году, всего 27 лет спустя после открытия этого вида животных. Однако в 1879 году шведский профессор А Норденшельд собрал свидетельства, показывающие, что это животное, вероятно, уцелело до значительно более позднего периода, чем обычно считали. По некоторым данным, еще долго люди продолжали уничтожать морских коров, когда они, ни о чем не помышляя мирно паслись на своих лугах морских водорослей. Их шкуры использовались для сооружения легких лодок — типа «скифов». А два русско-алеутских креола утверждали, что на побережье острова Беринга еще в 1834 году видели тощее животное с конусообразным туловищем, маленькими передними конечностями, которое дышало ртом и не имело задних плавников. Все эти наблюдатели были знакомы с каланами, тюленями и моржами, а также с другими местными животными, с которыми они не могли никого спутать. Вполне вероятно, что «корова» существовала в этом районе и сто лет спустя. А может, то была самка нарвала? Кто знает...

Есть ли надежда? По мнению зоологов, повторяем, ни малейшей. А криптозоологи считают — есть. Открытия неведомых животных на планете еще продолжаются, да и старые, «похороненные» уже виды, случается, открывают заново. Взять хотя бы кэхоу — бермудского буревестника, или нелетающую птицу такахе из Новой Зеландии...

Но стеллерова корова все же не иголка в стоге сена. Что, если представить себе такое: нескольким парам капустников удалось укрыться от ненасытных охотников в далеких тихих бухтах и пережить кровавую бойню?.. Преследование пошло на убыль. О коровах забыли. Стадо росло, расселялось по побережью, выбирая самые глухие, заброшенные уголки...

Господи, если бы это на самом деле было так!

Н. Непомнящий

Рафаэль Сабатини. Колумб

Продолжение. Начало № 1-9/91

Колон отдавал команды, стоя на шканцах, Коса, с рваной раной на голове, полученной в схватке, сошел с бака и нетвердой походкой направился к корме.

По правому борту сквозь пелену дождя виднелись силуэты «Пинты» и «Ниньи», также с голыми мачтами.

Колон спустился по трапу, подхватил под руку Косу, позвал хирурга, чтобы тот перевязал штурману голову, распорядился протянуть вдоль шкафута спасательный конец, велел Аранде поддерживать порядок на баке и принял решение удвоить число рулевых на каждой вахте. Но море было столь бурным, что он не мог полностью довериться никому из рулевых, а мгновенное замешательство последних или просто неловкое движение могли привести к катастрофе. Поэтому он сам встал у румпеля, чтобы держать нос каравеллы против ветра и доворачивать руль при его перемене.

Только теперь, когда были приняты все меры предосторожности, Колон понял, что шторм этот, немилосердно бросающий маленькое суденышко с гребня волны в глубокую впадину и поднимающий ввысь, чтобы снова ввергнуть в пропасть, не что иное, как божественное вмешательство, спасшее его от другой, смертельной опасности. Если бы не водяной вал, едва не поставивший каравеллу на попа, его судьба была бы решена. Мятежники, числом превосходящие тех, кому достало ума стать на его сторону, наверняка одержали бы верх. Колон, конечно, мог остаться в живых, но о плавании к Индии пришлось бы забыть.

Хладнокровие Колона постепенно успокоило и матроса, стоящего у румпеля, так что нос каравеллы ни на йоту не отклонился от заданного курса.

Два часа спустя другой матрос, посланный Косой, мертвой хваткой цепляясь за спасательный конец, чтобы не оказаться за бортом, добрался до кормы, чтобы сменить рулевого. Подоспел он вовремя, потому что последние полчаса рулевой едва держался на ногах от усталости, и адмиралу все чаще приходилось браться за румпель.

Когда вновь прибывший добрался до них, очередная волна с такой силой тряхнула корабль, что матроса бросило на адмирала, и они едва вдвоем не упали. Каравеллу начало разворачивать бортом к ветру, вода в мгновение ока смыла планшир правого борта, и Колон еле успел всем телом навалиться на румпель, чтобы вернуть «Санта-Марию» на прежний курс.

— Хесус Мария! — завопил рулевой в тот ужасный момент, когда почувствовал, что руль не слушается его.

— Ты устал, Хуан, — Колон ни в чем не упрекнул его. — Пора тебя сменить. Можешь идти, но скажи сеньору Косе, чтобы он прислал сюда плотника и двух парней покрепче.

Когда прибыли плотник и два матроса, Колон приказал им снабдить румпель хомутом, прикрепив с каждой стороны по блоку с двумя талями на каждый. С такой упряжью управлять румпелем стало гораздо легче.

И не было на корабле ни единого человека, кто в те часы не помянул Колона в своих молитвах. Все они понимали, что только он сможет спасти каравеллу и их самих. Тем временем на корме появился Коса со свеженаложенной повязкой на голове. Стоя рядом с Колоном, он вынужден был кричать, чтобы адмирал услышал его.

— Я опасался, что балласт переместится, когда судно чуть не перевернулось, — прокомментировал Коса тот момент, когда румпель едва не вырвался из рук рулевого. — Если бы это случилось, мы бы уже предстали перед нашим создателем. Просто чудо, что каравелла осталась на плаву.