Махди умер от тифа через полгода после взятия Хартума. Халиф Абдулла, один из ближайших его соратников, поднялся на волне последовавшего за смертью вождя хаоса, поскольку был человеком достаточно жестоким и к тому же способным не только заменить Махди, но и сохранить созданное им нарождающееся государство.

Однако махдистскому Судану не суждено было продержаться долго. Английские и египетские войска отступили после провалившейся попытки спасти Гордона, но их возвращение было неизбежным.

Смерть Гордона глубоко потрясла английское общество. Редакторы газет состязались друг с другом, прославляя его самопожертвование и проклиная правительство, которое, как утверждалось, действовало слишком медленно, чтобы его спасти. Песенки, исполняемые со сцен мюзик-холлов, превратили Гордона в символ империи. «Его жизнь была славой Англии, – говорилось в одной из них, – его смерть стала гордостью Англии». Растиражированные изображения генерала вроде того «недавно вставленного в рамку портрета», который был у Уотсона, продавались десятками тысяч. Королева засыпала своих несчастных министров письмами и телеграммами, требуя принять меры.

Премьер-министр Гладстон решительно противился попыткам подтолкнуть правительство к тому, что он считал бессмысленным и неразумным вмешательством в дела нищей страны, не сулящим никаких выгод Англии. Пока он оставался у власти, Судан, невзирая на мнение королевы и общественности, находился под властью халифа.

Однако к концу 1890-х годов Гладстон отошел от политики (он умер в 1898 году). Ситуация и в Англии, и в Африке кардинально изменилась, и была затеяна новая военная кампания с целью отмстить за Гордона. Летом 1898 года англо-египетская армия под командованием генерал-майора Герберта Китченера вторглась на территорию Судана и нанесла сокрушительное поражение махдистским войскам халифа.

В битве при Омдурмане в сентябре того же года войска халифа потеряли более 10 тысяч убитыми и более 20 тысяч ранеными и взятыми в плен. Потери Китченера ограничились 48 убитыми и 382 ранеными. Халиф бежал с кровавых руин своего недолговечного мусульманского государства, но был убит в следующем году в сражении с таким же предопределенным исходом. Англичане и египтяне восстановили свое правление в Судане, которое продолжалось вплоть до провозглашения Республики Судан в 1956 году.

Холмс навестил Хартум в 1893 году, через восемь лет после смерти генерала Гордона и за пять лет до бойни при Омдурмане. Как и при посещении Мекки, он прибыл сюда под видом араба. Его задачей было вступить в контакт с европейцами, которых держал в плену халиф, и по возможности способствовать их бегству.

В ходе стремительного продвижения махдистских армий по Судану по тем или иным причинам в тылу их передовых отрядов оказались некоторые священники и монахи из местных религиозных миссий, а также представители временной администрации, созданной генералом Гордоном. Самым ценным европейским пленником халифа был Рудольф Карл фон Слатин, и именно с ним, следуя инструкции Майкрофта, стремился связаться Холмс.

Фон Слатин, австрийский искатель приключений, родившийся в 1857 году, в середине 1870-х годов оказался в Египте и был представлен Гордону, который имел обыкновение при подборе подчиненных исходить не столько из традиционных норм, сколько из собственных своеобразных суждений о человеке. Генерал пригласил молодого человека сопровождать его в Судан.

К 1879 году Рудольф фон Слатин стал Слатин-беем – генерал-губернатором Дарфура, неприветливого горного региона на востоке страны. Захваченный в плен махдистами в 1884 году, он находился в лагере дервишей, где его держали в цепях, когда махдисты захватили Хартум и казнили Гордона.

Фон Слатин стал невольным свидетелем надругательства над останками того, кто привез его в Судан. Он был в лагере, когда насаженную на копье голову Гордона принесли Махди и укрепили в развилке дерева, где дети забрасывали ее камнями.

Когда Холмс прибыл в Омдурман, фон Слатин находился в плену уже почти десять лет. Его положение то ухудшалось, то улучшалось в зависимости от прихотей тюремщиков. Иногда ему дозволялась некоторая толика свободы, поскольку он был полезен халифу как переводчик. (Должно быть, это фон Слатин составил послание махдистского правителя к королеве Виктории с предложением принять мусульманство и подчиниться его верховной власти.) В другие времена его на месяцы заковывали в кандалы. Кое-что об условиях, в которых держали фон Слатина, Холмс знал от отца Орвальдера.

Когда Холмс, ежечасно подвергая опасности свою жизнь, прибыл в Омдурман, фон Слатин как раз пользовался одним из редких периодов относительной свободы. Однажды, когда он шел через городской рынок, к нему внезапно обратился по-немецки какой-то торговец. Можете представить себе изумление австрийца. Разумеется, этим торговцем был Холмс.

Почти наверное сыщик нашел возможность устроить вторую встречу, на которой Слатин передал своему удивительному гостю все возможные сведения. Вести записи не было необходимости. Поразительная память Холмса могла удержать все данные до его возвращения в Египет и к Китченеру несколько месяцев спустя.

Фон Слатину Холмс помочь не сумел. И одному европейцу нелегко было выбраться из Омдурмана, а уж двум, один из которых известен в лицо многим махдистам, такое и вовсе оказалось бы не под силу. Австрийцу пришлось еще подождать освобождения.

Когда именно Омдурман покинул Холмс, точно неизвестно. Едва ли ему хотелось задерживаться в городе, но у нас нет достоверных сведений о его местонахождении до конца 1893 года.

После разгрома махдистов войсками Китченера замирение страны прошло быстро. Судан вскоре открыли для путешественников, равно как и для солдат империи, жаждущих отмстить за Гордона. В 1900 году, менее чем через семь лет после опасной одиночной вылазки Холмса на территорию, контролируемую махдистами, туристическое агентство «Генри Гей и сыновья», чья контора располагалась в переулке за Трафальгарской площадью, предлагало любознательным (и состоятельным) клиентам шестнадцатидневную поездку из Каира в Хартум. Холмс, знай он об этом, конечно, саркастически улыбнулся бы.

Что до фон Слатина, тот, невзирая на пережитое в Омдурмане, не покинул Судан и многие годы служил чиновником местной администрации. Он умер в 1932 году, через три года после Холмса, и к тому времени стал генерал-майором и бароном, Слатин-пашой, рыцарем-командором ордена Святого Михаила и Святого Георгия, удостоенным почестей и наград трех стран. О том, встречались ли они с Холмсом еще раз после тайного совещания на рынке Омдурмана весной 1893 года или нет, история умалчивает.

Последняя из множества загадок, окружающих Великое Зияние в жизни Холмса, относится к его пребыванию в Монпелье. Несколько биографов сыщика указывали, что сведения, сообщенные им Уотсону («Вернувшись в Европу, я провел несколько месяцев во Франции, где занимался исследованиями веществ, получаемых из каменноугольной смолы. Это происходило в одной лаборатории на юге Франции, в Монпелье»), настолько туманны, что почти не имеют смысла. За формулировкой «вещества, получаемые из каменноугольной смолы» может скрываться что угодно – от жидкого топлива для ламп до туалетного мыла.

Нет сомнений, что увлечение Холмса химией не исчерпывалось опытами, которые он проводил в больнице Святого Варфоломея, где состоялось их с Уотсоном знакомство. В 1890-м, за год до событий у Рейхенбахского водопада, Уотсон говорит в «Медных буках»:

Тем не менее, если Холмс хотел просто прийти в себя после напряжения и опасностей прошедших двух с половиной лет, предавшись страсти к химическим опытам, почему он избрал Монпелье? Как ему, несомненно, было известно, в 1890-х не Франция, а Германия являлась пионером в химических исследованиях, как, по сути, и в большинстве областей науки и техники. В Монпелье находился один из старейших университетов Франции, основанный в XIII столетии, но он славился скорее школой теологии, чем научными достижениями.