-- Перепрехом и посрамихом всех архиереев и патриарха самово. Тако веруйте... Тако творите...

   И всему народу показывали двоеперстное крестное знамение...

   Торжественно принял своих попов-подвижников Титовский староверческий полк. Это встревожило Софью.

   На другое же утро вызвала она к себе выборных от всех стрелецких полков. Они явились. Только закоренелые титовцы не прислали ни одного человека.

   Взволнованная, вышла к ним царевна и сразу стала рисовать печальную картину, какая ждет царство, если они, опора трона, последуют за безумными изуверами, не умеющими понять того, что читают...

   -- Нас ли, государей ваших, и земли спокойствие, променяете на шестерых чернецов-распопов? Ужли^ъ святейшего кир-патриарха им предадите на поругание?.. Горе мне... Не вы ли спасли и наши персоны, и все царство? -- со слезами уж заговорила эта лукавая и умная правительница. -- Кровь свою проливать за нас не щадили. И мы помним о душах ваших. Верьте, спасетесь и без тех юродов... Не слушайте и иных людишек лихих, хотя бы и высокова были звания и поставлены над вами. Как встали -- так и сведены будут! А наши к вам милости -- не престанут притекать. Не хватит казны -- государи-цари и я сама кику останную в заклад отдам, продам крест золотой нательный -- вам все дам, коли надо будет, коли нужду какую узнаете. Служите и нам, государям, как служили, прямите по правде, по присяге святой, как во храме Господнем присягали.

   Первые отозвались выборные Стремянного полка:

   -- Да не крушись так больно, государыня-царевна... Уж, сказать по правде, мы за старую веру не стоим. И не наше это дело. То -- дело и власть патриарха да всего священного Собора.

   -- И нам до веры дела нет. Верим -- про себя. А в дела государские да патриарши мы не суемся, -- в один голос поддержали и остальные выборные.

   Такой ответ сразу успокоил Софью. Она теперь знала, как ей поступать.

   Выборные были одарены деньгами, чинами. Их тут же угостили хорошо и отпустили домой.

   И везде по полкам было объявлено выборными:

   -- В споры о вере, какая лучче, старая, новая ли, мешаться стрельцам не надо.

   Но далеко не все рядовые стрельцы согласились с таким решением. Они понимали, что выборные недаром так поддерживают волю Софьи. И им хотелось получить тоже долю в милостях двора.

   А титовцы из преданности расколу грозили новым мятежом и, намекая на рокот барабанов из собачьей кожи, которые гремели в мае, толковали по кругам:

   -- Добром с ними, с дворцовыми, не разделаешься. Пора сызнова за собачьи шкуры приниматься...

   Этот полный угрозы каламбур не по душе пришелся Софье.

   Она послала своих клевретов и к себе призвала рядовых стрельцов, попов слободских, вообще всяких коноводов, подкупала их словами и рублями, и кончилось тем, что к концу недели стихли всякие толки о "старой вере" на стрелецких сборищах.

   Сейчас же царевна дала приказ: все главари раскола были переловлены и засажены за крепкими затворами на Лыковом дворе.

   Недолго тянулся суд.

   Никите Пустосвяту отсекли голову как раз на седьмой день после прений в Грановитой палате, 11 июля 1682 года. А остальных -- кого засадили в тюрьмы, кого разослали по дальним местам. Немало из мелких участников этой короткой смуты успело разбежаться по разным городам.

   Безнаказанными остались главные виновники натиска раскольников на патриарха, на самих царей: Иван Хованский и сын его Андрей.

   Но и на них уже Софья ткала крепкую паутину. И потому раньше времени не трогала этих крупных недругов своих и царства, чтобы не пришлось жалеть о несвоевременном выступлении.

   Мятежный дух нет-нет да вспыхивал в стрельцах, старательно подогреваемый Хованскими.

   Но Софья умышленно делала вид, что не замечает ничего. По совету Милославского и по своей осторожности, царевна хотела, чтобы Хованский совершил целый ряд поступков, способных восстановить против наглеца не только бояр, но и всех других, до стрельцов включительно.

   Ждать пришлось недолго.

   Мало того, что Хованский угрожал всем, несогласным с его мнениями, обещая натравить стрельцов, -- он унижал самых заслуженных бояр.

   -- Ни един из вас, -- говорил он им часто, -- не служивал, подобно мне, государям моим. Где вас ни пошлют -- везде и всюду государство вред терпит от худой, неразумной, нерачительной службы вашей... Только поношение было земле русской от вашей безумной гордости и спеси боярской... Мною лишь все царство и держится. Меня не станет -- будете все вы на Москве по колени в крови бродить...

   И сам же сеял князь смуту в полках.

   Больше месяца прошло, пока Софья решилась действовать, и то не раньше, чем пошли толки, что Хованский готовит стрельцов к новому мятежу, поджигает умы рассказом о том, как на совете отказали выдать стрельцам в пополнение жалованья сто тысяч рублей.

   -- Дети мои, уж и мне за вас стали грозить бояре... Мне боле делать нечего. Как хотите, так сами и промышляйте, -- открыто объявил "батюшко" своим деткам.

   Немудрено, что те снова стали точить свои бердыши и копья.

   Только Стремянный полк по-прежнему не принял участия в волнениях.

   И вот, когда настал чтимый Москвою праздник Донской Богоматери, когда двор, окруженный стрельцами и народом, должен был совершить торжественное шествие в Донской монастырь, -- с крестами, с хоругвями, -- оба государя и царевна в крестном ходе участия не приняли, опасаясь убийства, как пронеслись слухи по Москве.

   Вместо этого Софья и оба государя сьехались вместе в селе Коломенском, и оттуда был дан приказ Стремянному полку: явиться в полном составе на охрану царской семьи.

   -- Не дам полка, -- заявил было Хованский. -- В Киев его посылать надо...

   Но стрельцы и сами возмутились против этого назначения, и от государей пришла строгая грамата: прислать немедленно Стремянный полк.

   Хованский, никогда не отличавшийся твердой решимостью, и тут уступил.

   Стрельцы были посланы.

   Первого сентября, когда справлялось Новолетие, то есть первый день Нового, 1683 года, к торжественному богослужению в Успенский собор не явился никто из царской семьи, вопреки древнему обычаю.

   Патриарх огорчился, а вся Москва пришла в смущение.

   -- Покинули нас государи. В ином месте стол поставят. Слыхать, от московских стрельцов небезопасно им тут.

   Такой слух все настойчивее ходил в народе, конечно, не без помощи людей, преданных Софье.

   Смутились и стрельцы... Вся их сила была, конечно, в их близости к трону, в том, что они служили охраной, защитой царям, наподобие римских преторианских когорт...

   А без этого, -- как воины, как войско, -- они никуда не годились. И самим стрельцам, и всей Москве это было слишком ясно.

   Скрытое недовольство забродило в полках против Хованского.

   -- Из-за Тараруя-батюшки и на нас разгневались государи и царевна-матушка. А уж от ней ли нам было мало милостей...

   Так толковали в слободах...

   И снова появились там какие-то неведомые прежде люди: шептались, уговаривали, давали деньги, сулили награды и почести.

   И когда, по мнению Софьи, почва была достаточно подготовлена, на воротах Коломенского дворца появилось подметное письмо, порешившее участь Хованских.

   Это было 2 сентября.

   Надпись на письме была такая:

   "Вручить государыне-царевне Софье Алексеевне, не распечатав".

   Собрав весь двор, который был там, в Коломенском, при государях и царице, Софья велела огласить письмо.

   Думный дьяк Шакловитый, с недавних пор вошедший в милость к Василию Голицыну и царевне, откашлялся и стал читать:

   -- "Царям, Государям и Великим князьям Иоанну Алексеевичу, Петру Алексеевичу, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержцам, извещают московской стрелец да два человека посадских людей на воров и на изменников -- на боярина, князя Ивана Андреевича Хованского, да на сына его, князя Андрея Ивановича: на нынешних неделях призывали они нас к себе в дом -- девять человек пехотного чина да пять человек посадских людей -- и говорили, чтоб мы помогли им доступить царства Московского, и чтоб мы научили свою братию, чтоб ваш царский род извести, и чтоб прийти большим собранием, изневесть, в город и называть вас, Великих Государей, еретическими людьми, и побить вас, Государей обоих, и Царицу Наталию Кирилловну, и Царевну Софию Алексеевну, и Патриарха, и властей; и на одной бы Царевне князю Андрею жениться, а достальных Царевен постричь и разослать в дальные монастыри; да бояр побить: Одоевских трех, Черкасских двух, Голицыных трех, Ивана Михайловича Милославского, Шереметевых двух и иных людей из бояр, из дворян, из гостей за то, что будто они старую веру не любят, а новую заводят. И как то злое дело учинят, послать смущать во все Московское государство и по городам, и по деревням, чтоб в городах посадские люди побили воевод и приказных людей; а крестьян научать, чтоб они побили бояр своих и холопей, боярских; а как государство замутится, и на Москве б выбрать на Московское царство его князя Ивана, а Патриарха и властей поставить, кого изберут народом, которые б старые книги любили; и целовали нам на том Хованские крест и образ Николы Чудотворца, и мы им целовали тот же крест, чтоб нам злое дело делать всем вообще; а дали они нам всем по двести рублей денег человеку, и обещались они нам перед тем же образом, что, если они Московского государства доступят, и нас, стрельцов, которые в заговоре были, пожаловать в ближние люди, а нас, посадских людей, гостиным именем и торговать вовеки беспошлинно; а стрельцам велели наговаривать: которые будут побиты, и тех животы и вотчины продавать, а деньги отдавать им, стрельцам, на все приказы. И мы, три человека, убоясь Бога, и памятуя крестное целование, и не хотя на такое злое дело дерзнуть, извещаем вас, Великих Государей, чтоб Государское здоровье оберегли; и мы, холопи ваши, вам, Государям, объявимся, и вы, Государи, нас, холопей своих, за наши верные службы пожалуете; а имен нам своих написать невозможно; а приметы у нас: у одного на правом плече бородавка черная, а у другого на правой ноге поперек бедра рубец посечено, а третьего объявим мы, потому что у него примет никаких нет".