-- Чево оставить?.. Мужа не крыла бы... Другой день ищем аспида, как в землю пропал. Ее не станем изводить... Лишь попытаем малость...
Так закричали было со всех сторон в ответ на просьбы Марфы.
Но тут случай выручил напуганную, полумертвую от ужаса докторшу.
-- Нарышкина поймали!.. Эй, все вали сюда... Поймали ево, изменника...
Эти громкие крики донеслись со двора до самых покоев.
Мигом кинулись во двор все стрельцы.
Только Розенбуш с Хлоповым остались за порогом этой комнаты, не решаясь: войти или нет?
-- Ну, вот и ладно, -- заговорила в первый раз за все утро Софья. -- Слышь, Елена Марковна, уходе скорее... Вон, Севастьяныч проводит тебя... Авосц стрельцы не вспомнят... С Богом...
И, не обращая внимания на благодарность обрадованной женщины, Софья обратилась к Марфе:
-- Сама теперь видела: и мы с тобой -- не в своей, в ихней власти покуда... А што можно, все делаем... И поудержим, где надо. Вон, слышала, как князя Ивана полюбили стрельцы. Иначе не величают, как батюшко наш...
-- Еще бы не величать, -- самодовольно поглаживая усы и поправляя богато расшитый воротник своего кафтана, вмешался было Хованский.
Но Софья, словно и не слыша его голоса, продолжала:
-- А попробуй тот же Хованский им што не по нраву сделать, посмей не по шерстке погладить их, безудержных... Так и от "батюшки" -- одни ошметки полетят...
-- А што ты думаешь... Твоя правда, царевна, -- нисколько не смущаясь невниманием Софьи, опять вставил словечко князь Тараруй и стал в раздумье крутить свой ус и поглаживать выхоленный жирный подбородок.
-- Вот, то-то и есть... Так потерпим, царица. Немного осталось. Горше было -- минуло. Меньше осталось... А еще знай...
Софья остановилась.
-- Иван Андреич, погляди, хто там стоит? Никак, данский резидент. Хто, пошто привел ево сюды? И не звала я...
Хованский оглянулся, узнал Розенбуша и через весь покой крикнул ему:
-- Здорово, Андрей Иваныч... Пошто ты к нам?.. Хто звал?..
-- Да твоя же милость посылать изволил, на очную ставку с сыном докторовым, с Михалком требовал... А ныне мы... -- стал докладывать Хлопов, выступая вперед.
-- И то, и то... Запамятовал я... Пожди...
И, обращаясь к Софье, Тараруй негромко сказал:
-- Наврали все, слышь, про немчина этово. Не крыл он никово у себя. Пустить ево -- и лучче. Немчин добрый. Я сам с им пировал сколько разов.
Софья только рукой махнула в знак согласия.
-- Гей, слышал, Осипыч, -- крикнул Хованский Хлопову. -- Царевна приказывает отпустить немчина. Дело уж разобрали и без ево... Да побереги сам Буша-то. Наши больно разошлись. Подвернетца кому под руку -- и поминай ево, как звали... А потом хлопот не оберешься с им, с колбасной душой... Гайда....
Розенбуш и Хлопов, отдав поклоны, вышли.
-- Пойду и гляну, матушка государыня, какова там Нарышкина еще изымали. Ужли Ивашку? -- объявил Тараруй.
Но не успел он дойти до двери, со двора послышались громкие вопли, безумный крик, мольба о пощаде, полная тоски и боли...
Тараруй почти бегом кинулся из покоя, бормоча:
-- Эх, жаль, коли без меня прикончат парня...
Марфа при первом вопле, долетевшем сюда, зажала руками уши, закрыла глаза и кинулась на высокую грудь Софьи, где ее небольшая красивая головка совсем казалась детской, маленькой.
Софья не шевельнулась, пока не вернулся Хованский.
-- Ну, хто там? -- спросила она князя.
-- Ваську, Филимонова сына, Нарышкиных, прикончили... А Ивана все нет. Наши уж серчать стали. К Наталье много раз заглядывали, да, видно, далеко спрятан. Не нашли. Сказывали ей: не выдаст ево да Кирилу Полуэхтовича -- так худо будет. Всех с корнем изведут, хто тут во дворце и есть... Придет время -- сама выведет, уж не миновать... А Наталья-то, как немая. Сидит да молчит, глазищами только водит... И где она их только запрятала? Знать бы мне... Было бы укрывальщикам...
Слова князя словно обжигали царицу Марфу. Она вздрагивала от них, как от сильных уколов. И будь Тараруй не так ограничен, он понял бы, как поняла Софья, что царица Марфа знает, где нашли убежище эти двое и другие из Нарышкиных.
Но Софье не хотелось натравливать на молодую царицу безумных палачей. Она решила действовать иначе.
-- Вот, так всево лучче, -- обратилась царевна к Хованскому, -- сказать стрельцам, што не стоит и время терять, шарить попусту... Как пригрозить покрепче Натальюшке -- сама, вправду, отдаст братишку Любимова, смутьяна, составщика наиглавново ихнево... Я ноне и то поговорю ей... Може, послушает... Только бы знала Наталья, што без тово -- конца делу не будете. Поразумел, князь, али нет?
-- Ну, вот... Я же про то сказал тебе, да я -- не поразумею!.. Уж ты меня слушай, царевнушка ты моя, матушка. Все ладно будет... Чистенько станет перед троном, как вот на ладошке... И ступай... И веди царя Ивана Лексеича... А мы, ваши рабы и слуги, на вас станем радоватца да поминать, как мы вас, государей, на царство ставили. И будет нам от всей земли слава вечная...
-- Будет, будет... Уж што и говорить. Я вот, князь, попытаюсь, к Наталье пройду. Може, ныне все и прикончитца... А ты за своими ступай...
-- Иду, иду, матушка царевнушка... Да вот, послушай, еще одно сказать тебе надобно. Как вот и бояре... Стрельцы мои сказывают: пожитки да домы опальных бояр, какие от побитых да от сосланных осталися, да еще какие будут, -- штобы на вольный торг пустить... По цене по самой дешевой... А покупать бы тех пожитков нихто не смел помимо их, стрельцов же... По той причине, что обиды чинили и протори стрельцам все те побитые да сосланные бояре... Да они же, стрельцы, вам, государям, службу верно правят, им-де и жалованьишко какое ни есть от вас, государей, видеть надобно... И еще...
-- Ладно, добро... Так и сделай, как просют... Бояре потолкуют с тобой... Слышь, дядя... И ты, князь Василий... А ныне то сделаем, што сказывала. К Наталье пойдем...
-- Пусть ищут, пусть берут! -- только и сказала Наталья Софье в ответ на все доводы царевны. И так поглядела на золовку, что даже эта твердая девушка почувствовала смущение.
-- Как знаешь. Стрельцы до завтра сроку дали. Завтра я еще приду, -- сказала Софья и вернулась к себе.
На другое утро, около полудня, когда царевна Софья с царицей Марфой ц боярами направились опять к Наталье, зазвучали набатные колокола. Новая жертва попала в руки стрельцам.
Доктор фон Гаден, одетый в нищенское рубище, два дня скрывался в Марьиной роще, не смея выйти из чащи даже для того, чтобы попросить у кого-нибудь из окрестных жителей кусок хлеба. Его лицо и наружность были всем слишком хорошо известны, и бедняк не решался идти на явную опасность. Но голод сломил старика.
Прикрыв, насколько было возможно, лицо, пробирался он по улицам Немецкой слободы к знакомому аптекарю-голландцу. И уже был близко от его усадьбы, как показалась кучка стрельцов.
-- Стой... Што за птица?.. Не из верху ли подослан, от лиходеев царских?.. Оттуда много таких старцев шлют... Пощупаем и этово... Не зря приказ дан: всех бродяг имать...
И один из стрельцов сбил шапку с Гадена.
-- Ну-ка, разглядим, што за старец, откудова?
-- Братцы, -- крикнул радостно другой, пожилой бородач, -- да энто ж Данилка проклятый... Знаю я ево... Как в верху был -- он и мне раз снадобья своево давал проклятова. Занедужалось мне тогда... А я при государе был... Он, он, еретик, чернокнижник, дружок матвеевский... Волоки, робята, ево прямо к батюшке нашему, ко князю Ивану... Пожалует он за такую находку... Тащи...
И старика, оглушенного, полубесчувственного, приволокли в Кремль, к Золотой решетке, где проходили в эту минуту царица и царевна по галерее Красного крыльца.
-- Софьюшка, голубушка, слышь, гляди, -- старика волокут... Пойди, скажи им, -- стала молить царица Марфа Софью.