- В том-то и дело, милый, что просчитали не меня одного, - ухмыляется невесело, и от этого пугающе. Щелкает в темноте зажигалкой, выбивая огонек, на мгновение озаряя комнату светом. - Она знала, что звонить ты будешь не мне. Знала, что Денису. Что ему доверяешь больше. Не мне. Не Августу. Ему, - с горечью смотрит на меня, все еще пребывая где-то не здесь, в себе. - Также знала, что Денис трус, что никогда бы один не поехал, и Малому позвонит. А знаешь, почему?

- Если бы он позвонил тебе, ты бы поехал один за мной.

- Бинго! Август в любом случае бы поехал, и мне бы позвонил, потому что здраво видит ситуацию, и вдвоем они бы ни черта не сделали. Значит…

- Значит на месте преступления должны были быть все мы. Зачем?! - выходит немного истерично, но в данный момент меня это мало волнует.

- Чтобы попали все мы. Будь я один, я бы не задумываясь пинками тебя в участок загнал, а уже потом бы разбирался, что за фигня. И докопался бы до истины. Прямых улик на тебя не было. А стоило всем нам очутиться там - у всех крышу снесло, моральное давление, и как следствие - весь тот пиздец, что мы учудили. Кому-то надо было, чтобы были задействованы все мы, понимаешь? Чтобы все попали под раздачу. Не думаю, что это была месть лично мне, все глубже, - задумался, прикрыв глаза и размышляя о чем-то своем. Он больше не кидался в истерику, не хотел умереть, но внутри него произошел разлом добивающий его, медленно, мучительно медленно подводя к концу.

- Кому это надо? - тру ладонями глаза, пытаясь понять, кому, вообще, это было нужно. - Идеи есть?

- Я сам пока не понимаю, - разводит руки в стороны, поднимается, неуклюже опираясь на мое плечо, и отходит к окну.

Слежу за его передвижениями, ищу подвох, ищу разгадку, да я, блядь, уже на стену кидаться готов и потолок грызть, лишь бы увидеть хоть минимальный просвет. Ну все же на поверхности лежит. Все очевидно! А я как слепой котенок тычусь в неизвестность, помощи жду. А нет ее. Не от кого ждать.

- Ты чего? - не понимаю, почему так замерло сердце, а спину прошибло холодным потом. Его взгляд, скованность положения - да все в нем было не так. Шестое чувство сработало верно.

- Лесь, - улыбается так… так… не нормально, по-больному улыбается, скрещивая пальцы замком на шее. - Ты только не дергайся, ладно? Пожалуйста… - его просьба тает в вскрике за стеной, топоте тяжелых шагов и прокричавшей опасности.

Дверь с хлопком отлетает в сторону, свет фонарика бьет прямо в глаза, и, прежде чем успеваю предпринять хоть что-то, меня валят мордой в пол. От удара грудью весь воздух выбивает из легких, кашляю. Через боль, через обиду и раздирающий душу страх слышу: “Не двигаться, руки за спину… вы арестованы…” - что-то еще, не помню. Ору! Срывая глотку, проклинаю Вадима и тот день, когда он вообще родился. Все как в тумане, и я будто и не я вовсе, а испуганный, запертый в теле взрослого мужчины ребенок.

Крики Малого слышу, когда меня ведут по коридору, Ден, уткнувшись лицом в пол, не двигается и даже не дышит от страха, а я все так же пытаюсь выбрыкнуться, скинуть с себя чужие руки, причиняющие боль, и теперь уже убить… по-настоящему. Того, кто сейчас спокойно идет за нами, пока нас выводят на улицу и заталкивают в разные ментовские машины. Ненавижу, тварь!

За окном старенькой девятки до отвращения ясно и солнечно. Утро. Часов девять, может меньше. Сижу между двумя ментами в форме, скованный браслетами, и даже пошевелиться не могу. Как четко я сейчас стал видеть свою перспективу. Тюрьма неизбежна. Оттуда не возвращаются нормальными, даже если по сути не ты убийца. Хотя, с чего я решил, что убивал не я? Может, все же я? Я все устроил?

На кочке тряхнуло не слабо, водитель выругался, не сдержав боли за “Ласточку”, машина натужно заскрипела, под капотом раздался неприятный стук, но никто не придавал этому особого значения. Едет же.

Вот так и я: живой же, сердце бьется, а я по частям себя собрать не могу. Это эмоции, они слишком сильные, как живые, и каждая - убийственно яркая. Не стоит гадать, почему Вадима не повязали вместе с нами. И явно дело не в ментовской солидарности. Он знал, что за нами приедут, а значит, знал, что все будет именно так. Может такое быть, что он с самого начала вел эту глупую игру, втравливая нас все глубже, желая утопить в том болоте, что сами развели? Мог! Он - мог. Отсюда его замкнутость, скрытность, отсюда знание, что делать дальше, ведь, по сути, мы все шли за ним. Но зачем?! Зачем, мать твою, ему это было надо? От отчаяния хотелось побиться головой об стену, жаль стены не нашлось, да и возможности шевелиться тоже. В отделение мы прибыли довольно быстро.

Два дня спустя…

Из сна рывком выкидывает. Подскакиваю на жесткой шконке, схватившись за грудь, перевожу дыхание, стирая с глаз непрошеные слезы, которые только злят. Кошмары. Кажется, они не отпустят меня никогда. Каждый раз, закрыв глаза, я вижу разное и одно и то же: лицо той девушки, ее кровь на своих руках, я весь перепачкан ею, и нож, тот самый нож, перевязанный подарочной лентой, который мне подарил Вадим. Я вижу смерть друзей, оставшихся друзей, каждый раз переживаю боль утраты и хочу умереть вместе с ними. Каждый раз все происходит по новому: в тюрьме, в пустой камере, в общей душевой - без разницы, но итог один - их нет. Я прижимаю их к себе, уже мертвых, холодных, измученных, но улыбающихся мне, прощающих, а рядом стоит Вадим: в своей форме, со связкой ключей на бедре и все тем же ножом, который хочу вонзить ему в глотку.

Тяжело дышать. Встаю на ноги, придерживаясь за ребра и расхаживая из стороны в сторону. В глазах мутно, в голове жуткий гул - все-таки сильно меня вчера об стол приложили. Долго оставаться одному мне не дают. Тяжесть шагов, топот тяжелой подошвы о пол и звон ключей, что открывают камеру. Я не боюсь, уже не боюсь. К боли, как оказалось, легко привыкнуть.

- Яценко, на выход. Прижаться к стене. Руки за спину.

Делаю все, как велели, разве что дергаюсь, когда конвоир, дабы зацепить наручники, больно дергает руки, заставляя зажиматься и тихо скулить.

Идем по коридору пару минут. Такие же, как моя, одиночные серые камеры, а я стараюсь угадать, в каких из них Денис И Август. За Малого душа болит сильнее всего. Несмотря на его простоту и легкую небрежность в поведении, самый стойкий из нас именно он. Он же слова не скажет, будет молчать, а значит, ему будут делать больно. Это я прошел на себе, когда меня дубинкой по ребрам пиздили, чтобы признательное подписал. А я не стал. Не смог. Пускай моя возможная инвалидность или скоропостижная смерть будет на совести Вадима. Пускай, сука, в аду горит за предательство свое. Не подпишу. Хоть пиздить будут, хоть убивать - нет. Пускай это будет мой последний мужской поступок. Возможно и глупый, но я так хочу, мне терять уже нечего.

Остановившись возле незнакомой мне двери, конвоир, не снимая с меня наручников, грубо заталкивает туда и силой заставляет усесться на один из двух оставленных не занятыми стульев.

- Приветствую, господа, - улыбка выходит замученной, да и с разбитой губой улыбаться не шибко удобно, но как же я рад видеть этих двух поганцев, выглядящих ненамного лучше меня. Август ехидно скалится, трется носом о плечо, скрывая смущение, Денис остается безэмоционален, и если бы не моргал, решил бы, что он уже мертв. Ему страшно, а мне страшно за него, но изменить что-то уже не могу. Могу лишь винить себя, что позвонил ему. Своей привязанностью к нему подставил всех. Мне жаль. Мне так жаль, что стоило встретиться с ним глазами, из моих полились слезы. Выругавшись и запрокинув голову, пережидаю, когда успокоюсь, и об плечо вытираю сырые дорожки. Денис улыбается понимающе и опять уходит в себя. Как же мне помочь тебе, родной, а? Сам я не знаю, как.

На скрип проржавевшей двери поворачиваемся синхронно, я, подорвавшись с места, остаюсь сидеть только благодаря все тому же провожатому, уткнувшему меня мордой в стол. Шиплю, дергаюсь, пока не затихаю от удара дубинки.