Изменить стиль страницы

– Я отсутствовал там недолго. Но все же достаточно. Шварц успел добраться до арки вокзала, прежде чем понял, что я больше не следую за ним.

Тем временем, пока меня не было на месте, женщина по имени Фэнни Мортимер оказалась возле своего дома номер сорок шесть по Бернер-стрит, через две двери от места преступления, и сообщила, что в течение этого времени никто не входил в Датфилдс-Ярд.

– Это невозможно, Холмс!

– Все дело Потрошителя кажется немыслимым. И если вы считаете маловероятным, что Липски мог выбраться на свободу и появиться здесь в ночь двадцать девятого сентября, я расскажу вам в подробностях о другом осужденном, Джеймсе Келли, беглом безумце, который тоже является подозреваемым и всего две недели назад предстал главным обвиняемым в новой серии кошмарных убийств проституток во Франции. Я поведаю вам эту историю в другой раз, более подходящий. Сейчас меня беспокоит лишь то, что случилось на Бернер-стрит в ночь убийства Долговязой Лиз Страйд.

Я согласно кивнул, и детектив продолжил:

– Итак, Бернер-стрит, еще без пятнадцати минут час. Я возвращаюсь, оставив погоню за Израэлем Шварцем в расчете, что наблюдение за активной жизнью Бернер-стрит принесет больше результатов. К тому же я волновался за ту женщину.

В этот самый момент портовый рабочий Джеймс Браун направлялся с поздним ужином домой. Он подметил на углу Фэрклоу-стрит и Бернер-стрит мужчину с женщиной, которые стояли около школы-интерната. Она повернулась лицом к своему спутнику и спиной к стене, а он, будучи ростом в пять футов семь дюймов, возвышался над ней. По имеющимся данным, он обладал плотным сложением и был облачен в длинное темное пальто. Браун слышал, что женщина сказала: «Нет, не сегодня. В другой раз». Позже, в морге, свидетель узнал в Страйд ту женщину с улицы.

Я нахмурился:

– До этого она уже была с человеком, рост которого предположительно составлял пять футов семь дюймов.

– Да.

– Разве возможно, что Элизабет Страйд повалили на землю у ворот в Датфилдс-Ярд, а через минуту уже прижимают к стене за углом, на Фэрклоу-стрит?

– Это вы мне скажите, Уотсон. Насколько быстро проворачивают уличные сделки в Уайтчепеле?

– Разговор может занять несколько минут или даже секунд. Что же случилось после?

– Это загадка, Уотсон. Спустя пятнадцать минут Браун, находясь дома на Фэрклоу-стрит, услышал крики «полиция!» и «убивают!». Это совпадает с показаниями других свидетелей. В час ночи Луис Дымшитц…

– Еще один еврей, Холмс.

– Вот поэтому на них и падает подозрение; вдобавок сюда примешивается и наше извечное недоверие к инородцам. Однако вспомните: прямо напротив находится здание Международного общества обучения рабочих. Дымшитц, русский еврей и уличный продавец ювелирных изделий, также является управляющим этого клуба. Он въехал в Датфилдс-Ярд на повозке, запряженной пони. Трудолюбивая лошадка шарахнулась и заартачилась. Дымшитц заметил груду тряпок на земле. Он стал прощупывать дорогу хлыстом, затем наклонился и зажег спичку. Разумеется, это была Лиз Страйд.

Торговец вошел в рабочий клуб, взбежал по лестнице и бросился искать свою жену: все ли с ней в порядке? И не она ли та пьяная или мертвая женщина, что лежит во дворе? Очевидно, он был слишком напуган, чтобы осмотреть тело, а может быть, почувствовал притаившуюся опасность. Позже он высказал полиции страшное предположение, что Потрошитель прятался в темноте всего в нескольких шагах от него и что преступник скрылся, пока сам Дымшитц был в клубе.

И, боюсь, он не ошибался, Уотсон. Именно так я и поступил, – завершил свой рассказ сыщик.

Я стоял с открытым ртом и не мог выдавить ни слова. Неужели эта экспедиция и подробное изложение событий являлись на самом деле извращенной исповедью, адресованной мне не как другу или врачу, а как преданному биографу?

Неужели Шерлок Холмс только что признался мне, что он и есть Джек-потрошитель?

Глава пятая

Бесприютный госпиталь

Полное описание этого метода [гипнотического лечения], авторитетное и подкрепленное доказательствами, изложено в брошюре «Экспериментальное исследование в области гипнотизма» доктора Рихарда фон Крафт-Эбинга, профессора психиатрии и неврологии университета Граца, вышедшей в 1889 году.

Фрэнсис Марион Кроуфорд. Примечание к «Пражской ведьме» (1891)
Из дневника

Париж неизменно предлагает множество развлечений, стоящих внимания пытливого туриста. Хотя на дворе был всего лишь июнь, тысяча восемьсот восемьдесят девятый год уже отпраздновал открытие Эйфелевой башни – перевернутой чертежной кнопки из ажурного железа, – и Всемирной выставки.

Однако достопримечательности, которые представляют интерес для иностранной журналистки, жаждущей достаточно сенсационных материалов, чтобы телеграфировать в Америку, встречаются реже. Я уже исследовала недра парижского морга, несколько подвалов, одну или две сети катакомб, видела результат насильственной смерти и свела знакомство с неистовством толпы, из-за которого некогда кровь аристократов окрасила мостовые Парижа в рубиново-алый цвет.

На фоне такой экзотики поход в парижский госпиталь – занятие столь скучное, что и рассказывать нечего, но мне было крайне любопытно посмотреть, чем лечебница в Париже отличается от подобных учреждений на моей родной земле. И конечно, мне безумно хотелось увидеть женщину с отрезанной грудью.

Теперь наконец я встречусь с непосредственной участницей, уцелевшей среди немыслимых событий, которые случились в потайной пещере глубоко под землей, непосредственно под электрическими огнями, извергающимися фонтанами и ногами тысяч прогуливающихся по Всемирной выставке посетителей.

– Думаешь, эта женщина помнит о произошедшем достаточно, чтобы дать показания? – спросила я Ирен, пока мы готовились к выходу из номера отеля, а на улице сгущались сумерки. – И на каком языке она говорит? Полиция Парижа уже допрашивала ее? Почему они разрешают нам навестить ее?

В первую очередь она ответила на мой последний вопрос:

– Они не разрешают «нам» ее навестить. Они позволили прийти мне.

При желании она умела подпустить ледяного педантизма в стиле Шерлока Холмса, хоть и не была англичанкой!

Примадонна продолжила крепить шляпку поверх высокой прически с помощью трех огромных стальных булавок с черными бусинами на конце. Шпильки исчезали в локонах, подобно мечу в ножнах; видны были только их эфесы, сверкающие поверх волос. Во многом эти булавки напоминали мне свою хозяйку.

Ирен продолжила отвечать на мои вопросы:

– Она полька, как сказали полицейские; они также говорят, что не удалось добиться от нее ничего разумного.

– Вероятно, они неразумно задавали вопросы.

– Вполне возможно, Пинк. Либо пытались узнать слишком много, либо чересчур торопились, а может, вовсе спрашивали не о том. Надеюсь, – добавила она, все еще расправляясь со шквалом моих вопросов, – что воспоминания о кошмаре со временем сотрутся из памяти. Я чуть-чуть говорю по-польски. Когда-то я была примадонной в Императорской опере Варшавы. – Она посмотрела в зеркало на себя в шляпке, на лице ее не отразилось ни одной эмоции. – В те времена я выучила несколько слов, но дела это давние и далекие.

– Это вряд ли поможет.

Ирен повернулась и обратила на меня тот же безжизненный взгляд, которым ранее одарила зеркало. Я будто смотрела в глаза живому мертвецу.

– У меня есть и другие умения, – сказала она, – которые я приобрела за время путешествий, и они могут принести большую пользу. Ты готова?

Если уж на то пошло, я собралась еще раньше ее.

Не знаю, случайно или намеренно, но со времени ужасающих событий, случившихся в пещере рядом с Сеной и окруженных досадной стеной молчания всех свидетелей, у моей – если можно так выразиться – наставницы произошли странные перемены в манере одеваться и в поведении в целом.