– Общество прекрасных дам, – приветствовал он нас в своей обычной манере, рывком снимая шляпу, словно сэр Фрэнсис Дрейк перед королевой Елизаветой. Он был неизменно галантен с женским полом, но его любезность никогда не отдавала развязностью.
Теперь, поймав взгляд импресарио, я поняла, что его дружелюбие может быть напускным и что он, похоже, смущен или даже напуган нашим присутствием, словно у нас троих была некая власть над ним, подобная власти муз или фурий.
Я постаралась посмотреть на нашу компанию его глазами. Ирен, как всегда, выглядела изысканно в бледно-голубой шелковой юбке и отделанной рюшами блузе, эффектно украшенной на шее, талии и манжетах синими атласными лентами. Элизабет, как я внезапно осознала, была на удивление хорошенькой и явно умела преподнести себя так, чтобы мужчины ни на секунду не забывали об этом. Сейчас ее красоту подчеркивало шерстяное платье в розовую и кремовую клетку с широким кушаком на талии. Белые воротничок и манжеты создавали впечатление невинности. Впрочем, возможно, даже я казалась привлекательнее, чем на самом деле, из-за расставленных повсюду в комнате живых цветов. На мне было платье из тонкой шерсти шафранного цвета, отделанное аккуратными защипами, с бесчисленными крохотными пуговками и оторочкой медного цвета по горловине, поясу и лифу.
Как бы то ни было, мистер Стокер краснел и кланялся, будто и не он провел полжизни в окружении шикарных театральных див.
Возможно, после того, как я «поймала» его в борделе два дня назад, он чувствовал себя неловко в присутствии женщин, даже таких респектабельных, как мы. Ну как большинство из нас. Судя по всему, ему не довелось увидеть Пинк в доме свиданий, потому что он обращался к ней, как пристало обращаться к хорошо воспитанной, порядочной девушке.
Тем не менее нервозность в его поведении была очевидной, и он чуть ли не волчком вертелся, поворачиваясь то к одной из нас, то к другой, будто все мы были одинаково неотразимы и одновременно пугающи.
Странно было видеть неуверенность этого светского господина. Я не могла понять, почему Ирен так настаивала на моем присутствии, выпроводив при этом Элизабет, которая, извинившись, опять исчезла в комнате, о чем втайне мечтала и я сама. Как и она, я узнала о мистере Стокере много лет назад, когда ему было около тридцати и он еще не стал известным путешественником и писателем. Так что мы обе могли бы судить, как его поведение и характер изменились за годы.
И тут, словно удар хлыста, ко мне пришла новая мысль: театральный импрессарио Брэм Стокер всегда работал допоздна, вечерами и даже ночью. Мог ли он быть кандидатом в убийцы по делу о резне в Уайтчепеле? Если его считали подозреваемым здесь, в Париже, значит, стоило задуматься и о его возможной роли в лондонских происшествиях.
Я сидела у большого круглого стола, где еще недавно лежали мои наброски. Туда и подошел мистер Стокер, чтобы поприветствовать меня, избегая при этом моего взгляда. Я вспомнила замечание мистера Холмса о том, что в убийствах в Лондоне подозревались представители среднего и даже высшего классов. Я также вспомнила, что детектив не стал привлекать к расследованию своего компаньона из опасения, что тот навлечет на себя подозрения уже тем, что обладает навыками хирурга. Если даже Шерлок Холмс не в силах защитить своего ближайшего друга от возможных наветов, значит, сеть поисков раскинута куда шире, чем писали газеты.
А если Потрошителем может быть кто угодно, значит, под подозрением каждый.
– Поразительная мысль, Ирен!
Брэм, импресарио до мозга костей, так загорелся идеей оперы, что совершенно забыл о своей неловкости.
Он примостился на краю небольшого французского стула, как мисс Маффет[62] на скамеечке, с азартом потирая колени крупными ладонями.
– Такая постановка может путешествовать повсюду, и вы, конечно, будете менять костюмы, чтобы сыграть разных королев, так что получится своеобразный показ мод, дамам должно понравиться. О, в вашем исполнении, разумеется, понравится и дамам, и джентльменам. Самое главное – правильно выбрать композитора. Англичанина, разумеется. Возможно, Салливан подойдет. Ему не терпится заняться чем-нибудь посерьезнее песенок. Такая постановка будет очень хорошо воспринята в Америке. А история о вас, уроженке Штатов, вернувшейся в родную страну после головокружительного успеха в Европе, будет продаваться на ура. Я всем сердцем поддерживаю идею и сделаю все возможное, чтобы воплотить ее в жизнь.
– Я очень рада и благодарна вам, – сказала Ирен, – но не смогу приступить к работе немедленно. Дело в том, что мне необходимо закончить небольшое расследование для одного именитого клиента здесь, в Париже.
– Вы все еще занимаетесь частным сыском? Я думал, что вы вышли замуж за успешного адвоката и оставили как сцену, так и ремесло плаща и кинжала.
– Единожды певица – навсегда певица, – отшутилась Ирен, не сочтя нужным упоминать тот факт, что Годфри стал успешным адвокатом в чужой стране только потому, что брался за деликатные поручения, связанные с банкирами, чиновниками и аристократами многих стран. – Я беспокоюсь, – добавила она, – за вас, Брэм.
По мере того как Ирен продолжала, вдохновенное выражение лица мистера Стокера постепенно сменялось озабоченностью.
– То недоразумение с полицией Парижа пару дней назад: скажите, вас все еще подозревают?
– Как знать? – ответил он смущенно и, поднявшись, отошел к выходившему на улицу окну, сунув руки в карманы брюк. – Я приехал в Париж с Флоренс. Она всегда рада, когда мы можем вместе походить по магазинам, ведь в основном я путешествую один… то есть с театром «Лицеум», а не один. Флоренс отказалась сопровождать меня в поездках через океан, после того как они с нашим сынишкой Ноэлем чуть не погибли в той трагедии с пароходом «Виктория». Это произошло почти два года назад недалеко от Дьеппа, когда моя супруга направлялась в Париж. Впрочем, ей хотя бы хватает смелости переправляться через Ла-Манш и Северное море. Они с Ноэлем вернулись в Ирландию. Конечно, со мной осталась моя сестра Матильда. Она замужем за французом, знаете ли.
– Нет, я не знала, – ответила Ирен. – Немудрено, что вы с Флоренс так часто наведываетесь в Город Огней.
– И в Амстердам, и в Нюрнберг. Впрочем, Флоренс – городская бабочка и не любит сопровождать меня во время моих пеших прогулок. Блуждаю я всегда в одиночестве.
– Да, это верно. Вы неисправимый ходок.
Я поняла, что подруга подчеркнула этот факт для того, чтобы я обратила на него внимание и сделала пометку в блокноте. Наши знакомые привыкли видеть меня вооруженной карандашом и обычно совсем забывали обо мне в присутствии Ирен. А я уже знала по опыту, что подчас самые праздные наблюдения могут оказаться наиболее ценными.
Она продолжила ненавязчивый допрос нашего общего друга, мистера Брэма Стокера:
– Вы, наверное, чувствовали себя в Лондоне взаперти в прошлом году, занимаясь той монументальной постановкой «Макбета». Я слышала, Ирвинг превзошел сам себя в главной роли, сыграв кавдорского тана[63] не как жаждущего славы воина, но как трусливого убийцу. Довольно смелое прочтение персонажа, но разве от изобретательного Ирвинга можно ожидать другого? Однако в результате все вы намертво увязли в шотландской трагедии, пока Джек-потрошитель, еще один трусливый убийца, наводил ужас на обитателей Уайтчепела.
– Мы были так заняты, что почти не заметили тех событий. Премьера состоялась двадцать девятого декабря, на пороге Нового года. Спектакль обошелся нам в шестьдесят шесть тысяч фунтов и почти год непрерывных усилий.
Названная сумма ошеломляла, но Ирен сосредоточилась на другой цифре.
– Двадцать девятого, – пробормотала она, снова зыркнув на меня.
Благодаря нашему обсуждению сегодня утром я вспомнила, что последнее из убийств, приписываемых Джеку-потрошителю, было совершено двенадцатого ноября. Брэм Стокер находился в Лондоне в течение всего периода времени, когда Потрошитель исполнял главную роль на темной сцене закоулков Уайтчепела. Подавив дрожь отвращения, я сделала для себя в записной книжке напоминание: сопоставить время каждого из убийств с расписанием театра «Лицеум». И все же подозревать кого-либо из знакомых было просто непереносимо.