Чем чаще оратор употреблял слово "Корниловцы", что стало синонимом "контрреволюционер", тем больше оказывается ему доверия, тем сильнее, значит, защищает он народное дело.

   Конечно, пройдёт время, и истинные друзья народа будут найдены и открыты теми, кто их не видит сейчас.

   Ведь если теперь Центральный Комитет партии социалистов-революционеров зачисляется в ряды контрреволюционеров, чуть ли не черносотенцев, то дальше идти некуда.

   Совсем недавно, уже заграницей, читал я о далеко не ласковом приёме, оказанном в Харькове "бабушке русской революции" Екатерине Константиновне Брешко-Брешковской, которая жизнь свою отдала на борьбу за свободу и счастье народа, любовь к которому у этой старухи безгранична. Что же говорить об отношении к тем, кто не имеет таких заслуг перед революцией и народом? Они, конечно, "враги народа", и как таковые и трактуются.

   А в словесниках, упражняющихся в применении революционных фраз, с 1о марта 1917 года, т. е., с того времени, когда это стало безопасно, недостатка нет.

   После корниловского выступления начался развал армии, и то, что не было возможно раньше, стало достаточно обычным. Случаи неповиновения, насилия, ухода с постов, неисполнения своих служебных обязанностей, участились и стали слишком обычным явлением.

   И если распоряжение Временного Правительства и военного министра генерала Верховского о сокращений численности армии объясняется соображениями о действительной чрезмерности числа державшихся под знамёнами, то, думаю, что немалое значение имело и то соображение, что, распустив огромное число тыловых солдат, можно легче придти к соглашениям о несении надлежащим образом службы остальными.

   Несомненно дело Корнилова, его неосторожное выступление, поведшее за собой всё остальное, имело большое влияние на настроение армии, и все дальнейшие события и выступление большевиков получили в нём большую поддержку.

Уход с должности Командующего войсками.

   Само собою разумеется, что то понимание служебной этики, которое было отчасти следствием корниловской истории, не могло не проявиться в войсках украинских.

   И оно проявилось с очень большой силой.

   Я приводил выше случай, как рота украинского полка оставила свой пост и арестованных предоставила самим себе.

   И подобные случаи имели место в разных местах.

   Начались опять попытки самочинной "украинизации". Начался поход против командующего войсками.

   В самом Киеве собрался совет неведомых украинцев военных и от имени украинцев всего гарнизона вынес постановление, что так как полковник Оберучев является врагом украинского войска и Украины, то мы постановляем не исполнять приказы полковника Оберучева.

   Надо было выступить этим самозваным безответственным лицам, чтобы следом за ними пошли и другие.

   И с разных сторон, то полковые советы украинских частей, то группы украинских солдат в полках присылали свои постановления о том, чтобы ушёл Оберучев с поста Командующего Войсками.

   Даже украинская рада ныне не безызвестной 12 армии прислала своё постановление о смене полковника Оберучева, хотя армия эта стояла слишком далеко от Киева и совсем не могла быть осведомлена о моей деятельности иным порядком, кроме безответственных старателей украинизации войск в трагическое время войны.

   Появление таких постановлений, особенно тех, которые выпускались в пределах округа, поставило передо мною сложный вопрос, как отнестись к ним.

   Само собою разумеется, что можно было силой заставит исполнять свои распоряжения. И сила такая в руках у меня была.

   Но если против проявлений анархических вообще возможно употреблять силу, то здесь вопрос был сложнее.

   Ведь выступая силой против ослушников, действующих под флагом украинским, рискуешь заслужит упрёк, что в данном случае ведёшь борьбу не с анархическими выступлениями людей безответственных, ведущих за собой малосознательные массы, не разбирающиеся в происходящих событиях и не знающие людей, а борешься против национальной свободы и самоопределения народностей. А мне, социалисту-революционеру, заслужит такой упрёк, да ещё на Украине, с которой я связан всей своей жизнью, было невозможно. И я решил уйти, тем более, что в том развале, который происходил по вопросу украинских комплектований, я был до некоторой степени игралищем судьбы. Я получил определённые директивы, вполне, правда, согласные с моим собственным мнением, по этому вопросу и им следовал, а помимо меня получались разрешения и распоряжения, шедшие в противоречие с данными мне директивами и против отданных мною по этому поводу распоряжений.

   Ясно, что я, и только я, против того "стихийного" движения, которое приняло форму украинизации войск в процессе войны.

   И я решил уйти.

   Я послал об этом телеграфную просьбу главнокомандующему Юго-Западным фронтом, Военному Министру и Верховному Главнокомандующему.

   И от первого, -- генерала Володченко, -- и от последнего -- Керенского, я получил телеграммы с указанием на невозможность моего ухода и просьбу остаться на месте.

   Я поехал к генералу Володченко и доказал ему, моему товарищу по училищу, что ухожу я не по личным мотивам утомления, неудовлетворительности или тому подобное, а по мотивам характера общественного, так как, по-видимому, необходимо изменить тактику в отношении этого вопроса, в котором зашли так далеко. Для меня, действовавшего всё время по убеждению, изменить её нельзя, а это может повести к печальным для дела порядка последствиям. Что же касается нового человека, то его линия поведения может быть иная; и возможно, что она будет и совпадать с его собственными на этот предмет взглядами.

   Через несколько дней меня вызвал к себе Военный министр генерал Верховский в Петроград.

   Я поехал немедленно и там доложил и ему и Керенскому свою точку зрения. Мне удалось убедить и их в правильности принятого мною решения.

   Я позволю себе воспроизвести здесь поданный мною по этому поводу рапорт, так как он, помимо моего желания, был уже опубликован в печати.

   Вот он.

   "Я глубоко тронут выраженным мне Вами и Верховным Главнокомандующим доверием в ответ на мою телеграмму об освобождении меня от обязанностей командующего войсками Киевского военного округа и, конечно, не настаивал бы на своём увольнении в особенности в такой острый момент, который переживает страна. Но обстоятельства вынуждают меня повторить моё ходатайство и просить об удовлетворении его в возможно непродолжительном времени, так как оставление меня на посту Командующего Войсками невозможно.

   И вот почему.

   За несколько дней до подачи мною первой просьбы я, в целях освобождения Чернигова от перегрузки войсками, сделал распоряжение о переводе расположенного там 2-го батальона 1-го украинского запасного полка в Киев.

   И вот, 20 сентября командир этого батальона передал мне "постановление" батальонного комитета, в котором говорится, что "так как в этом переводе замечается со стороны российского военного начальства, а главным образом, начальника киевского военного округа, Оберучева, просто враждебное отношение к украинскому войску, -- батальонный комитет постановил не исполнять этого приказа до особого на это приказа украинского войскового генерального комитета".

   Кроме того, в том же постановлении говорится, что "так как начальник киевского военного округа Оберучев уже не в первый раз идёт против интересов украинского войска, батальонный комитет вполне присоединяется к постановлению украинского совета военных депутатов и решительно заявляет, что никаких приказов Оберучева он без согласия на это генерального комитета выполнять не будет и также присоединяет свой голос к требованиям своих товарищей о незамедлительном смещении Оберучева с поста начальника военного округа".

   Таким образом, из этого постановления видно (виновников в составлении его я предаю военному суду), что украинские части, расположенные в пределах киевского военного округа, не желают исполнять моих приказов без согласия на то генерального комитета, и я бессилен заставить исполнить таковые, ибо всякие действия, направленные для принуждения к выполнению приказов, трактуются, как покушение на национальную свободу, и только усиливают шансы успешной агитации тех безответственных украинских деятелей, которые эту агитацию ведут уже в течение нескольких месяцев не в интересах свободы и революции. Оказывается также, что в Киевском военном округе, кроме меня, командующего войсками, имеется для части войск другая власть, -- безответственный генеральный комитет, -- и соглашение между обеими властями теперь, по-видимому, психологически невозможно, ибо, благодаря тому, что украинизация войска, вопреки определённому указанию министра Керенского, велась помимо всякого моего участия, путём частичных разрешений, дававшихся и дающихся то ставкой, то военным министром, я оказываюсь одиноким противником украинизации, стоящим поперёк постановлений других представителей правительственной власти, и посему всё недовольство известных кругов, руководящих украинизацией войск, направлено против меня. Именно с моей личностью, а не с российской правительственной властью связано представление о сопротивлении украинизации, и именно против меня, а не против вообще политики российской военной власти ведётся широкая агитация.