Новый начальник санитарной части прииска доктор Ямпольский, который только что переведен сюда на работу. Ямпольский всем кричал, что он меня хорошо знает, я стукач – ему известный, что о моей судьбе было даже личное письмо вольнонаемного врача Савоевой, что я лодырь, филон, осведомитель по лагерной профессии, чуть не сгубивший несчастных Кривицкого и Заславского.

Письмо Савоевой! Несомненный стукач! Но он, Ямпольский, получил указание смягчить мою участь от высшего начальства и выполнил приказ, сохранил жизнь этого негодяя. Но здесь-то, в спецзоне, он, Ямпольский, мне пощады не даст.

Ни о какой медицинской работе не могло быть и речи, и я в очередной раз приготовился к смерти.

Это было осенью 1945 года. Вдруг Джелгалу закрыли. Спецзона с ее продуманной географией и топографией понадобилась, и понадобилась срочно.

Весь «контингент» перебрасывали на Запад, в Западное управление под Сусуман, и пока ищут место для спецзоны – разместят в Сусуманской тюрьме.

На Джелгалу направляли репатриантов – первый заграничный улов прямо из Италии. Это были русские солдаты, служившие в итальянских войсках. Те самые репатрианты, которые после войны последовали призыву вернуться на родину.

На границе их эшелоны были окружены конвоем, и все они прошли экспрессом Рим – Магадан – Джелгала.

Все, хотя и не сохранившие ни белья, ни золотых вещей – все променяли на хлеб по дороге, но все еще в форме итальянской. Еще бодрились. Кормили их так же, как нас, тем же, что и нас. После первого обеда в лагерной столовой один наиболее любознательный итальянец спросил меня:

– Почему ваши все в столовой едят суп и кашу, а хлеб, пайку хлеба, держат в руках и уносят с собой? Почему?

– Все это ты сам поймешь через неделю, – сказал я.

С этапом спецзоны увезли и меня – в Сусуман, в малую зону. Там я попал в больницу и с помощью врача Андрея Максимовича Пантюхова попал на фельдшерские курсы для заключенных в Магадане, точнее, на 23-м километре трассы.

Вот этими-то курсами, которые я благополучно закончил, и делилась моя колымская жизнь пополам: с 1937 по 1946 год – десять лет скитаний от больницы до забоя и обратно с добавкой срока в 10 лет в 1943 году. И с 1946 по 1953-й – когда я работал фельдшером, освободился в 1951 году по зачетам рабочих дней.

После 1946 года я понял, что в самом деле остался в живых и что доживу до срока и дальше срока, что задачей будет – в качестве основного – продолжать жить и дальше, как жил все эти четырнадцать лет.

Я поставил себе не много правил, но выполняю их, выполняю и сейчас.

1970 –1971